Несмотря на многочисленные патриотические лозунги, верховному военному руководству то и дело поступали жалобы и доносы на кабачок Нико. Кто-то прослышал, как Нико сказал одному рабочему, что нынешняя правительственная система является никуда не годной и что в каждом слове Нико повторяется слово «негодный». Жаловались и на то, что попугай Нико находится на службе какой-то чужой страны и что птица повторяет одну лишь низкую пропаганду гадких социалистов.

Полковник Лерос посоветовал своему дяде избавиться от попугая. Так и случилось. Постоянный клиент кабачка — приходский поп согласился обменять попугая Нико на своего. Он горел любопытством узнать, что говорит народ, когда нет рядом священника.

Полковник тоже дал свое согласие на обмен и, наконец, поверил, что его дядя отказался от критики правительства и будет остерегаться употреблять слово «негодный». Но надежды его не оправдались. Леросу не переставали поступать жалобы на то, что его дядя — настоящий смутьян, который расклеивает на стенах своего кабачка самые отвратительные плакаты.

Лерос решил проучить своего дядюшку и навсегда покончить с его шпильками в адрес правительства и утверждениями о «негодности» армии. Он приказал арестовать дядю и расстрелять.

Приходский поп послал прошение о помиловании Нико, но оно было отвергнуто. Дроссоса отвели на окраину города, туда, где жили бедные, бедствующие и неграмотные, и поставили к стенке. Взвод солдат встал напротив и по команде дал залп. Нико упал. Полковник перепугался: ведь он приказал, чтобы залп был сделан холостыми зарядами.

— Бедный дядя, бедный дядя… Он, наверное, умер от страха, подавленно твердил полковник, подбегая к лежавшему на земле старику и наклоняясь над ним.

Нико Дроссос приоткрыл глаза, медленно сел, оглянулся вокруг и презрительно сказал своему племяннику:

— Теперь веришь, что все в этой стране нынче негодное — даже боеприпасы в армии.

Однако суровый урок полковника Лероса заставил Нико утихомириться. Он снял со стен своего кабачка все плакаты и лозунги, поручил внуку обслуживание клиентов, а сам стал работать на кухне.

Как-то раз полковник зашел проведать своего дядю и сообщил ему на прощание, что очень доволен сдержанным поведением старика. Дело в том, что старик не обмолвился с ним ни словом. Уходя от дяди, он остановился около клетки попугая, едко усмехнулся и сказал:

— Ну, попка! Ты что-то больно тихим стал. Поп-то разве не учил тебя говорить?

Попугай молчал, смотрел в упор на полковника, потом отвернул голову в сторону. Полковник продолжал заговаривать с ним:

— Может быть, и ты считаешь, что диктатуру следует низложить, а полковников повесить?

Тут попугай разинул клюв и с серьезным видом ответил:

— Да сбудется воля божья!

Солдатам НАТО, расквартированным в Греции, на всякий случай были розданы личные опознавательные жетоны. И скоро солдаты стали дарить их в качестве сувениров своим подругам. Эти железки котировались как драгоценные реликвии, обменная цена их была значительно выше цены жевательной резинки.

Прошло немного времени, и на шее у подруг Эвно-мии, 16-летней дочери трактирщика Пандиона, уже висе—ли подарки молодых янки. Эвномии тоже очень хотелось иметь подобное украшение. В конце концов получила и она…

Было это так. Однажды Пандион послал дочь в Афины, он поручил ей купить национальные флажки США, которыми хотел украсить столы в трактире. На стоянке рейсового автобуса в Афинах к Эвномии подошел молодой солдат и представился:

— Меня зовут Том Гувер. Я зарабатываю сто долларов в месяц. Хочешь жевательную резинку? У меня есть своя комната в гостинице. Я безумно люблю тебя.

Эвномия вернулась домой за полночь. Она покорно приняла наказание и ревела почти счастливая — ведь под блузкой ее согревал металлический жетон.

Том Гувер не встречался после этого с Эвномией. Через месяц он был переведен на другую базу, а потом вообще стал гражданским человеком и поехал в свой родной город Даллас.

Прошли месяцы. В семье Пандиона наступили времена горя и ожидания. Родственники порвали с ним все связи, трактирщик пробовал утопить горе в анисовом ликере., Лишь Эвномия сохраняла полное спокойствие. В дополнение к подаренному Томом личному знаку у нее появился красивый мальчонка. По совету родителей, она как-то с ребенком на руках направилась к военным властям янки. Эвномия потребовала разыскать отца мальчика, этого бессердечного солдата Тома Гувера, обещавшего жениться на ней.

— В войсках НАТО много мужчин с такой фамилией, — сказал молодой капитан. — Вините лишь себя.

Тогда Эвномия протянула капитану личный знак и застенчиво промолвила:

— Том дал мне это — на всякий случай…

Капитан взял жетон и обещал проверить солдатскую картотеку. И через пару недель из штаба военной базы на имя старика Пандиона пришел пакет, в котором был официальный ответ Эвномии.

«Личный опознавательный жетон С 444-63 принадлежит Долорес. Это ослица. Родилась в Фессалии в 1954 году. Призвана на службу в НАТО в связи с миролюбивым характером. По нашему мнению, она не может быть отцом вашего ребенка».

Дело в том, что солдат Гувер служил в горных частях НАТО погонщиком ослов. А опознавательные жетоны имели не только солдаты, но и их ослы. Его-то — ослиный жетон — и подарил Том Эвномии. Жетон как жетон.

Старик Пандион стал всхлипывать. За столом в трактире сидело трое греков. Никто не сказал ни слова. Потом один из мужчин глубоко вздохнул и перекрестился. Через минуту вздохнул другой, вздохнул еще тяжелей. Третий, член компании встал и сказал серьезно:

— Я ухожу, так как не желаю слушать ваши политические разговоры…

Когда немецкий писатель Эмиль Людвиг опубликовал в свое время исторический роман «Наполеон», известный французский критик воскликнул: «Эта книга — искажающий историю плод воображения!». Бесспорно, при создании романа не обойтись без силы воображения, оживляющей и расцвечивающей сухие факты, однако создать сами эти факты с помощью воображения нельзя.

Исторический опыт убеждает нас в том, что историю не раз фальсифицировали, встречаются подобные попытки и в наше время. Нетрудно разоблачить откровенную ложь, но если она рядится в одежды художественной литературы, это придает ей нередко печать достоверности. Иной писатель обладает даром так обращаться с фактами, что черное легко меняется местами с белым. Если у такого писателя, например, аллергия к солнечным лучам, то он изображает солнце, как исчадие ада. А ночь и темнота, наоборот, покрыты для него романтической дымкой…

Повод для этих размышлений дал мне новый роман Александра Солженицына «Август Четырнадцатого».

Общепринято, что писатели публикуют свои книги в своей стране и на своем родном языке. Если произведение обладает художественными достоинствами и критика отнесется к нему благосклонно, оно нередко переводится на иностранные языки и издается за рубежом. Солженицын же представляет собой исключение из общего правила. Он сразу передал рукопись своего романа за границу со всеми правами на публикацию. «Август Четырнадцатого» вышел не так давно в одном западногерманском издательстве и произвел на Западе в некотором роде сенсацию: еще бы, наконец-то мир получил «подлинную картину русского образа жизни»! Хотя роман повествует о событиях 1914 года, некоторые западные критики отождествляют его с современностью, усматривая основания для этого в самом произведении. Скандально известный корреспондент «Вашингтон пост» Анатоль Шуб, который в свое время передавал из Москвы в США разного рода измышления, щекотавшие нервы обывателя, теперь загипнотизирован романом Солженицына. По его мнению, «Август Четырнадцатого» — обвинение, предъявленное Советскому Союзу и его общественному строю…

Враги Советского Союза искали и нашли в романе Солженицына четырех тузов для своего политического покера: царская Россия была просто идеальным государством; Октябрьская революция — большая трагическая ошибка; следствием революции явилось унижение нации; русские утратили чувство патриотизма. Этих четырех тузов Шуб и другие профессиональные карточные шулеры от политики прячут до поры до времени в рукаве, а в нужный момент выбрасывают их на стол, чтобы доказать «всемерную слабость» Советского Союза. Бедная история, которую Солженицын вкупе с шубами загоняет в угол, как провинившегося школьника!..