В жизни -как в церкви. Если, к примеру, процесс регистрации брака, в отделениях ЗАГСа, идет везде по-разному, так как все зависит от людей, исполняющих какой-либо светский ритуал, то в церкви, один и тот же обряд исполняется одинаково, что в Слободзее, что в Магадане, потому люди-прихожане и верят, что так должно и быть. А так как в ЗАГСах везде творят все по своему, то никто этому и не верит, по крайней мере – не признают. Нет единства -нет веры. Поэтому наши предки и соблюдали, и шлифовали все то, что им досталось в наследство. И тем -жили.
Из трех моих прадедов (Григория Брусенского, Логвина Гурковского и Еремея Корфуненко) больше всех мне запомнился последний- в силу того, что он жил рядом с нами, и я постоянно был при нем. Классический потомок запорожских казаков, среднего роста, с округлым лицом, голубыми глазами и окладистой бородой, крепчайшего телосложения и всегда с абсолютно невозмутимым видом, прадед прожил долгую жизнь. Начинал век одним из самых богатых людей Слободзеи, а закончил жизнь без ничего, но с доброй памятью о себе.
До 1929 года, он имел довольно приличную усадьбу, с большим домом, подвалами, конюшнями с десятками лошадей и волов, огромными наливными бассейнами и хозяйственными постройками. Держал и обрабатывал значительные земельные площади за селом.
Все хозяйство и земля прадеда были реквизированы, на месте его усадьбы, образовали колхоз имени Молотова, его самого никуда не сослали по причине преклонного возраста, зато отыгрались на его родных и близких. Старший сын был сослан в Архангельскую область и 16 лет пилил там лес. Вернулся домой только в 1946 году. Одного зятя- отправили строить Днепрогэс, на весь срок строительства, второго зятя, отца мамы, моего дедушку -просто уничтожили. Сослать его куда-то не было веских причин, он работал в колхозе бригадиром и был уважаемым человеком. Повод нашелся. Группа женщин из его бригады, в начале тридцатых годов, сажала фасоль на колхозном поле. День закончился, а у них осталось еще почти ведро семян той фасоли. За ними в поле приехал ездовой, он же бывший бригадир этой бригады, которого сняли за какие-то проделки, за полгода до этого. Он спешил домой и уговорил женщин, оставшиеся семена, -просто высыпать в выкопанную небольшую яму и отправляться домой, поздно уже. Так и сделали, да еще метрах в пяти от дороги. Через несколько дней, на том месте вырос почти метровый холм. Когда его вскрыли- оказалось -это семена фасоли проросли и подняли бугром землю. Крайним сделали бригадира, по доносу того самого ездового, бывшего бригадира. Для местных «надзирателей» -это было как удачная находка, чтобы лишний раз выслужится. Женщин запугали обвинением во вредительстве, и они все подтвердили свидетельство доносчика. Деда моего арестовали, обвинили в умышленном вредительстве колхозному строю, и, как врага народа, куда-то увезли. Домой он больше не вернулся. Маму мою, вначале приняли в техникум, а когда узнали, чья она дочь и внучка – выгнали, разрешив закончить только трехмесячные курсы счетных работников.
Ну, а прадед так он и жил еще 17 лет при колхозе, в бывшем своем дворе. Выделили ему маленькую клетушку, где раньше хранили разный инвентарь. Там он спал, а днем приходил к нам, через четыре дома, где жила его дочь, моя бабушка, с двумя детьми, и кушал. С моим появлением на свет- занимался моим воспитанием.
Прадед Еремей, был типичным представителем наших слободзейских предков- первопоселенцев. Я только много лет спустя, понял и физически почувствовал связь нас, нынешних, с нашим прошлым.
Представьте себе – меня ведет по Слободзее прадед. А его, за эту самую руку, почти век назад, по этой самой улице, тоже водил (его) прадед, рассказывая о своих соратниках казаках-запорожцах, еще 18 века. И уже мне, прадед рассказывает о своих предках и о том, как они отбивали у турок какой-то город в Болгарии, в 19-ом веке, потом, как он совершал паломничество в Иерусалим, как плыл на пароходе из Одессы – в Палестину. Рассказывал много просто житейских историй, а за его жизнь много кое-чего прошло перед его глазами.
И вот с его слов, рассказов родственников и соседей помоложе, я представляю жизнь прадеда более предметно и понятно. Приведу только несколько примеров из его жизни.
Сам он был не особо разговорчив с незнакомыми людьми и абсолютно категоричен, без полутонов. Сказал-сделал. Да-да, нет-нет. Если он предупредил соседей, чтобы не пускали ему в огород коз или кошек, иначе они (козы) будут «висеть на абрикосе», то соседи -не пускали. Не потому, что он этих самых коз действительно вешал, а потому, что знали: на самом деле, если поймает- точно повесит, так как зря не скажет.
Если подойдет, к примеру на рынке одесситка и, переминая пальцами крупную, красивую вишню, спросит: «сколько такая смородина?»,он спокойно отвечает: «Цэ вышня, шпанка, по тры рубля кило!». «Такая мелочь и по три рубля!»-покупательница. На это следовал ответ: «Пишла к такой мать!». И ВСЕ –БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ КОММЕНТАРИЕВ.
В Одессу ездили тогда на волах. Сутки -туда, сутки -обратно. Пару дней на рынке. В голодном, -21 году, рассказывали старики, поехали подвод пять-шесть соседей -слободзейцев в Одессу, на Новый рынок. Расторговались, и по холодку, часа в три ночи, тронулись домой. Прадед по старшинству едет на первой подводе. На бугру, возле Дальника- налетает банда, сабель десять, останавливают. Их старший, сидя верхом на лошади, подъехал к прадеду и говорит: «Давай гроши!». Прадед показывает кнутом на повозку, где лежат два небольших мешка денег, каких угодно -от царских -до керенских. Бандит ковыряет саблей мешок, понял, что там и кричит: «Цэ гимно, давай настоящи гроши!» и поднимает саблю. У прадеда на шее висит кожаный гаманец (кошелек), на кожаном очкуре (шнуре), там несколько золотых царских монет. Неторопливо вынимая кошелек из-за пазухи, прадед спрашивает: « А скильки вам?». Бандит хватает кошелек, саблей подрезает шнур и резко дергает, обрывая его. «Так можно и голову одирвать!»-спокойно замечает прадед. Стегает кнутом волов, кричит: «Цоб» и двигает дальше….
Сам прадед со стыдом рассказывал историю, которую никак не мог себе простить. Перескажу её своими словами, чтобы было понятней.
В конце 19-го века, в Одессе открывали цирк. Его помещение и сегодня находится рядом с так называемым Новым Рынком. На нем часто торговали слободзейцы, в прежние времена. В тот день, о котором рассказывал прадед, на рынке торговало несколько слободзейских мужиков. К ним подошел какой-то молодой франт, в шляпке-канотье, при бабочке на шее, и спросил: -«Вы, мужики откуда будете?».
«Слободзейские»-отвечают. « А я –тираспольский, земляки значит. А не хотите сегодня пойти в цирк?». «Мы –не против». « Приходите вечером-цирк- через дорогу. Вас пропустят бесплатно. Только одно прошу, когда спросят –кто вы такие- скажете – мы сапожники».
«Якый я тоди був дурак, -сокрушался прадед, вспоминая тот случай, -«а вже здоровый був пацан»– (ему тогда было за пятьдесят). В цирк их впустили, посадили на первый ряд перед ареной. В перерыве к ним подошел тот самый молодой франт, только уже размалеванный. Оказывается –это был клоун. Он спросил: «Вы, хлопцы из Слободзеи?»-Да-. «Встаньте, прошу вас». Мужики встали. Клоун спросил: «А кто вы такие?». Они хором ответили: «Мы -сапожники!».
Одесситам эта клоунская реприза понравилась. Если семь босых сельских мужиков, с заскорузлыми, задубевшими ногами, стоят у арены и заявляют, что они сапожники -это, конечно, было зрелище.
«Я був крайним на скамейки – сокрушенно говорил прадед, и тыхэнько втик, а ти дурни осталысь». Этот прокол мучил его всю жизнь. Такой уж был у этих людей менталитет. Внешне неприветливый и неразговорчивый, прадед был исключительно добрым и приветливым к близким людям и мог выдать любую жизненную классику.
Впервые от него я услышал, как наш сосед через дом, дед Сергей Гордиёнец (кличка), приехав из Одессы без ничего, заявил своей жене: «От наш кум дурак, тильки прыйхав на базар- у нього зразу волы вкралы, а у мэнэ – аж пид вэчир!».
