Катерина Петровна молча разделась и тотчас же легла в постель. Муж долго еще возился в гостиной и в кабинете, но, когда пришел в спальную, жена не спала. Она при свете свечки, поставленной на ночном столике, читала книгу.

– Послушайте, Порфирий Васильич, – начала она. – Лягте сегодня спать в кабинете, оставьте меня одну в спальной.

– Это еще зачем? – удивился он. – Спальная общая, и я имею на нее такое же право, как и вы.

– Но я у вас как милости прошу. Не могу я с вами вместе, не могу… Или вы оставайтесь здесь спать, а я к вам в кабинет на диван уйду.

Порфирий Васильевич недоумевал. Он пожал плечами и вздохнул.

– Вот это новость для меня, – проговорил он.

– Прошу вас, потешьте меня, – упрашивала Катерина Петровна. – Мне сегодня нездоровится.

– Нет-с, не потешу. Зачем же я буду тешить непокорную жену! От вас только и слышишь одни неприятности.

Он начал раздеваться. Катерина Петровна вскочила с постели, завернулась в одеяло, схватила подушку и опрометью бросилась в кабинет.

– Стой! Стой! Куда ты? – закричал Порфирий Васильевич, бросившись за ней в кабинете в одном сапоге, но она уже захлопнула дверь и заперла ее на ключ.

Порфирий Васильевич ошалел.

– Отопри сейчас! – кричал он, шевеля ручку двери.

Ответа не последовало.

– Отвори, Катя! – раздавался его голос,

Но она молчала. Он понизил тон и продолжал:

– Но понимаешь ли ты, мне нужно в стол сходить. У меня там вещи, чужие заложенные вещи.

За дверями хранилось упорное молчание. Он стал говорить ласково:

– Катюша, голубушка, отопрись. Ну пожалуйста, отопрись.

Результат просьбы был тот же.

– Так ладно же, я с тобой завтра поговорю серьезно! – воскликнул он, удалился в спальную, лег в постель, но ему не спалось.

«Это черт знает, что за своенравная бабенка такая! – думалось ему. – Никак я ее подчинить себе не могу, никакой на нее управы не находится. Я и так, я и эдак – ничто не берет. А еще в некотором роде образованная, полированная женщина! Да отец-то ее и мать хоть люди и серые, невежественные, а куда лучше ее и сговорчивее. Тех хоть запугать можно чем ни на есть, и они сейчас сократятся, а у этой какая-то особенная неукротимая строптивость. Ну, что я ей, в сущности, сделал? Решительно ничего, кроме хорошего. Из серой семьи в благородные дамы вывел, а она этого не хочет даже и чувствовать. Нет, надо ее сократить, надо! Нужно принять решительные крутые меры, а то ведь эдак она просто на шею сядет и ноги свесит», – решил он, перевернулся на другой бок и силился заснуть, но спать не мог.

В голову лезли уже другие мысли.

«Не набедокурила бы она что-нибудь у меня там в кабинете! На столе я оставил два серебряных портсигара, которые взял в залог. Не поломала бы она их или не выбросила бы их за форточку! От нее станется. Она озорница. Фу! Да и шапка бобровая там же в кабинете на столе лежит, которую я принес на днях из канцелярии. Пожалуй, ведь из озорничества и шапку разорвет или спалит на свечке, а шапка пятьдесят рублей стоит».

Порфирий Васильевич соскочил с постели, подбежал к запертым дверям кабинета и, постучавшись в дверь, говорил:

– Катя! Катенька! Голубушка! Ты там спать спи, но, бога ради, ты с моими вещами поосторожнее. Пожалуйста, поосторожнее… Там шапка, портсигары… Попортишь, так ведь мне потом отвечать придется. Смотри же, милая… Пожалуйста… Чтоб все ни-ни… А ежели попортишь, то я завтра уж и не знаю, что тебе сделаю! – переменил он вдруг просительный тон на угрожающий, стукнул в дверь кулаком и опять отправился к себе в спальную.

Долго однако не удавалось заснуть Порфирию Васильевичу. Опасения за целость заложенных вещей не давали ему покою и тревожили его.

Утром, когда он проснулся и вышел в гостиную, на стуле около двери, ведущей из гостиной в кабинет, лежали два серебряных портсигара и бобровая шапка. Порфирий Васильевич схватил их, осмотрел со всех сторон и увидел, что и шапка, и портсигары были не повреждены.

– Ну, слава богу, не набезобразничала! – проговорил он и стал потирать портсигары рукавом халата.

Через пять минут Порфирий Васильевич стучал в двери своего кабинета и кричал:

– Катерина Петровна! Вставайте и отворите кабинет! Вам нужно чай для меня заваривать! Мне в должность пора идти, да и в письменном столе надо разобраться.

Из кабинета послышался ответ:

– Не встану. Заваривайте чай сами. Ключи от буфета в моем платье, а платье в спальной.

Порфирия Васильевича покоробило.

– Но ведь это же обязанность жены – поить мужа чаем, – продолжал он.

– Отстаньте! Вы мне противны.

– Ого! Но ведь я должен кое-что вынуть из письменного стола. Там у меня вещи, деньги, дела.

– Ах, какое наказание с вами!

Щелкнул замок, отворилась дверь, и Катерина Петровна, как вчера, завернутая в одеяло и с подушкой в руке, перебежала из кабинета в спальную. Порфирий Васильевич в кабинет не пошел, а отправился за ней.

– С вашими капризами вы совсем забываете, что я муж, так сказать, глава дома… – начал было он.

– Вон отсюда! Дайте мне покой! – закричала она на него. – Никаких я ваших рассуждений слушать не хочу! Вот вам ключ от буфета, и идите заваривать себе чай.

Из-за алькова на пол вылетела маленькая связка ключей. Он поднял ключи и сказал:

– Катерина Петровна, ежели у нас будет продолжаться так, я должен буду принять, наконец, строгие меры.

– Принимайте, что вам угодно. Я уйду к Мохнатову и все вещи от вас вытребую.

– Но-но-но… Прежде чем вы вытребуете от меня свои вещи, я вас самою через полицию вытребую.

В это время в прихожей раздался звонок.

Порфирий Васильевич выбежал из спальной, заглянул в прихожую и увидал Петра Михайловича. Он снимал с себя шубу. У ног его был кулек с чем-то.

– Здравствуй, зятюшка, – говорил он. – Навестить вас пришел.

– И очень кстати, папенька. С женой никак сообразить не могу. Капризы, капризы и капризы. Милости просим. Здравствуйте… – говорил он, косясь на кулек.

– Нате вот, прежде всего, вам гостинчику. Тут кое-что по хозяйству… Гусь, поросеночек мороженый, пара кур. Ехал мимо Сенной, так купил.

Петр Михайлович передал кулек зятю.

– Вот за это спасибо, папенька, большое спасибо, что вы нас не забываете, а то жалованье у меня маленькое, а дочь ваша привередничает, – отвечал тот. – То того не ест, то этого. На, убери кулек в шкаф на лестнице, – сказал он кухарке и продолжал, обращаясь к тестю: – Да это бы еще ничего, что она в пище привередничает, а вообще капризы… Ведет себя перед мужем так, как жене не подобает. Вот вы добрый человек… Вы сейчас и гуська, и поросеночка… А она уж совсем не в вас… Она – ужас что такое…

– Да что именно? Что именно? – допытывался тесть.

– Капризы… Только и слышишь от нее, что я сквалыжник, ростовщик, что ей противен, что она от меня сбежит. А из-за чего? Прошу покорно садиться, папашенька!

– Да где же дочь-то? Где же Катя? – спросил тесть, присаживаясь.

– До сих пор в постели валяется. Говорю: «Завари мужу чаю». – «Не хочу». А из-за чего, я говорю?

– Я сейчас встану, папаша… – послышался из спальной голос Катерины Петровны. – Не слушайте его. Он все врет. Ведь уж ежели капризы у меня появились, то жизнь мне даже через него опротивела – вот я отчего…

Катерина Петровна захлопнула дверь из спальной в гостиную и стала там одеваться. Послышался всплеск воды. Она умывалась. Порфирий Васильевич продолжал:

– А из-за чего все это произошло? Прежде всего, я экономный человек. А мне нельзя быть неэкономным. Жалованье у меня такое.

– Врет! – кричала Катерина Петровна из-за двери. – Это бы еще все ничего, и сквалыжничество, грошовничество я ему простила бы, а он бессердечный человек, ростовщик, радующийся, что может захватить товарищей в руки.

– Вот все так-с… Вот каждый день такие я комплименты слышу! – потряс Порфирий Васильевич руками по направлению к спальной. – Ростовщик, ростовщик и больше ничего. А я, понятное дело, хлопочу о барышах, о приращении дома. Папенька, вы сами торговый человек, а потому меня поймете.