Терекх, как только довёл нас до берега озера, сухо сообщил, что оно неопасно, и скрылся. Я чувствовала лёгкую вину перед ним, хотя толком не могла объяснить, что именно сделала не так. Как только испещрённая письменами спина ларка исчезла из поля зрения, Моник тут же разделась догола и, взвизгнув от восторга, бросилась в прозрачную воду. Танита от неё не отставала. Девушки голосили так, что наверняка распугали всех птиц и зверей в округе.

Я же с сомнением покосилась на толстые стволы и разделась всего лишь до нижнего белья, решив, что лучше всего приду сюда и тщательно помоюсь вечером, когда никого не будет. Быстро ополоснула стопы, обтёрла прихваченной тряпкой живот, бёдра и шею и, плюнув на мытьё головы, оделась всё в те же брюки и рубашку. В конце я махнула таноржкам, показывая, что закончила с омовением, и двинулась в сторону лагеря.

Лес в этой части тоже оказался смешанным, хотя исполинов, на мой взгляд, было больше. Шершавая чёрно-коричневая, как горький шоколад, кора влажно блестела в редких лучах солнца, пробивающихся через пышные кроны. Глубокие борозды напоминали сморщенные руки умудрённых опытом старцев. Логан несколько раз упомянул, что, судя по обхвату исполинов, у них, должно быть, просто фантастическая по качеству древесина, а Моник лелеяла мечту привести именно такой сорт на Танорг. Почему-то затаив дыхание, я потрогала ствол. Там, выше, на высоте десяти или двадцать метров над землёй, росли первые толстые ветки с наклёвывающимися листочками и перламутрово-розовыми почками.

Неужели именно таким деревьям поклоняются ларки? Странная раса… Я понимаю ещё, когда верят во что-то абстрактное – в единую силу, которая управляет Мирами, или Многорукое божество, как у пиксиянок… но деревья?

– Ракхаши.

Я отдёрнула руки, как школьница, которую застали за подделкой оценок в журнале, и резко обернулась.

Терекх стоял позади, угрюмо сложив руки на обнажённой груди. Он очень сильно одновременно походил и не походил на Арх-хана. Выпуклые, как у всех ларков, грудные мышцы, узкая талия, чёткий рельеф пресса и ног, едва прикрытый короткой кожаной юбкой пах… Черты лица тоже походили, но при этом карий глаз заставлял воспринимать Терекха по-иному. Неужели братья?

– Да, именно этим деревьям мы поклоняемся, такова наша религия. Они называются ракхаши.

Я почувствовала, что краска заливает щёки, ведь, оказывается, последние мысли я пробормотала вслух. Терекх неожиданно повёл носом, сузил разноцветные глаза и склонил голову к плечу.

– Ты быстро помылась.

– Да, я… просто ополоснулась.

– От тебя вкусно пахнет.

Я невольно смутилась и опустила взгляд. Тщательно помыться-то не вышло… Ещё вспомнился диалог с Танитой днём, и стало совсем неудобно: мы обсуждали его шрам через весь глаз, а он в ответ делает мне комплимент.

– Спасибо, – произнесла на автомате.

– За что ты благодаришь?

Я так удивилась просквозившему недоумению в вопросе, что невольно подняла взгляд на ларка.

– За комплимент. Ты сказал, что я вкусно пахну.

– Но это же правда. Как можно благодарить за правду?

Я замерла, не зная, что на это ответить. Терекх продолжал всё так же внимательно меня рассматривать.

– Это называется простой вежливостью… Ты сделал дежурный комплимент. Я ответила «спасибо». У нас так принято.

– Дежурный комплимент? – переспросил мужчина, растягивая слоги.

– Ну да. Это то, что люди говорят, чтобы сделать приятное друг другу.

– То есть вы говорите то, что не считаете правдой, и благодарите за ложь?

– Почему сразу «ложь»?

– Ты же сама сказала, что цель – сделать приятное. То есть подразумевается, что слова неискренние.

Я опешила от такой логики, а Терекх продолжил:

– Или тебе кто-то что-то говорит искренне, и за это не надо благодарить, или неискренне, но тогда это оскорбление, и благодарить вдвойне глупо.

Я промолчала, так как, прокрутив слова собеседника и так, и эдак, не смогла найти, что на них возразить. Немного помявшись, я всё-таки решила заговорить о том, что меня волновало.

– Терекх, послушай, я знаю, что ты слышал, о чём я сегодня говорила с Танитой…

Я бросила косой взгляд на мужчину, ожидая, что он будет отрицать, что понятия не имеет, о чём я говорю, но он лишь молча кивнул. К сожалению, уверенности мне этот жест не придал.

– Прошу прощения, что обсуждала твою внешность.

Он пожал плечами.

– Ничего страшного, это не запрещено.

Я облегчённо выдохнула, чувствуя, что самую сложную часть озвучила. Ларк на меня не обижается, а это главное. Терекх присел на корточки у одного из ракхаши, подхватил палку и принялся рисовать. Линии получались разные: глубокие и не очень, что-то покрывалось частой короткой штриховкой. Было непонятно, что именно рисует ларк – конкретную картинку, руны или просто что-то абстрактное, – но чувствовалось, что делает он это не впервые – так уверенно его запястье вращалось и выводило линии одну за другой. Он рисовал, прикрыв веки, а в движениях сквозило столько печали и меланхолии, что в голову сама собой просочилась мысль: вероятно, это его ежедневное занятие, ведь сородичи его избегают. Захотелось как-то поддержать.

– Терекх, у тебя очень интересная особенность, и я уверена, что рано или поздно найдётся девушка, которой понравятся твои глаза. В конце концов, здорово, что ты видишь, а это же ведь главное. А что касается шрама, то его можно свести.

Рука мужчины остановилась, и он посмотрел на меня снизу вверх, но ощущение сложилось, что сверху вниз.

– А вот теперь ты меня обидела, – произнёс он так чётко и жёстко, что по спине поползли мурашки.

– Я… я не понимаю.

– Ты сказала, что шрам можно свести.

Он отбросил ветку, одним слитым движением грациозно поднялся с корточек, вновь демонстрируя себя во весь рост, и приблизился. На меня внимательно посмотрели два глаза – серо-оливковый и карий. Левая бровь разделялась шрамом на два участка, а судя по белёсой линии, нижнее веко тоже было когда-то задето. Танита определённо была права, что док хорошо поработал, но я даже представить себе не могла, сколько боли вытерпел этот мужчина.

– Шрам – это символ того, что я выиграл бой и победил противника. Почему ты хочешь, чтобы я его свёл?

Я почувствовала, что вновь попала в зыбкие пески недопонимания.

– Хм-м-м… мне показалось, что из-за этого рубца твои сородичи хуже к тебе относятся.

Мужчина отрицательно покачал головой.

– Нет, это не так. Шрамы не могут испортить.

– Тогда… дело в разном цвете глаз? – изумилась я.

Неужели ларки верят, что гуманоиды с разноцветными глазами чем-то хуже? Ерунда какая-то… Ведь не родился он с гетерохромией, а значит, наследственного заболевания, даже если они к этому так относятся, не будет.

– В том, что левый глаз искусственный. – Терекх прервал мои размышления, неожиданно устало и глубоко вздохнув. – Если бы я только знал, что всё так обернётся… Три года назад у нас гостили таноржцы. Один из них был очень рассеянным, постоянно всё везде забывал. У нас был запланирован переход в тот день, но спустя два часа, как мы снялись с лагеря, человек вспомнил, что забыл вещи. Люди очень беспечны…

Он бросил косой взгляд на меня, но, не встретив возражений, продолжил:

– Этот мужчина, никого не предупредив, сказал, что ему надо по зову природы, а сам направился обратно. Уж не знаю, почему он соврал, но, когда я нашёл его по следу, за ним как раз по пятам следовал бахрун…

– Бахрун? Что это?

Ларк вновь вздохнул, но уже не столько печально, сколько с оттенком: «О, Вселенная, женщина! Как можно не знать таких элементарных вещей?». Он подхватил палку и быстро накидал линии на земле. По очертаниям животное напоминало медведя, но на тонких, как у тигра, лапах, с длинным тяжёлым хвостом и внушительными когтями и клыками.

– Хозяины леса. Бахруны лазают по деревьям, охотятся поодиночке и очень любят сладкое. С ними можно разойтись мирно, если не спорить и дать то, что они хотят, но ни в коем случае нельзя их злить. В ярость они впадают практически мгновенно, а их когти способны прорезать листы металла… впрочем, почти всё, кроме чешуи хтэрра. – Он указал на наручи с мелкой, почти змеиной кожей.