Явор сиял, как начищенная сковорода, явно ожидая, что я потреплю его по загривку и скажу: «Умница, хороший мальчик».

– Ты сдурел? Я это не попру.

– Не на себе же, – обиделся Явор. – Нарочно для тебя приобрели. «Паллада», на гороховом ходу!

Я поглядела на сивку, которая равнодушно жевала клок травы. Про «Палладу» я слышала, и это была затея, непосредственно связанная с Осколковым. К селу умников примыкало большое гороховое поле. Его хозяин заметил, что лошадь, нажравшись того гороха, начинает носиться с несвойственной даже этой, в общем не медлительной скотине, скоростью. Все дело было в удобрениях, которые использовали осколковцы и излишки которых скидывали на поле. Предприимчивый гороховод немедленно завертел дело: приученных к сему гороху лошадей впрягал в телеги им же придуманной, особо легкой и ходкой конструкции. Вот все это вместе, телега и лошадь, и называлось «Паллада». Сие иноземное слово предложил использовать князь. Потому как, сказал он, мы будем налаживать поставки ентого изобретения в Чужедолье, а значит, тамошний покупатель должен знать, о чем речь. Палладой у них звалась какая-то богиня, весьма почитаемая. Правду сказать, торговля за рубеж шла пока не то чтобы, чужедольние купцы относились к «Палладе» с опаской. Но у нас использовали многие: что ни день, то слышен характерный звук. Не говоря уже о запахе.

После того, как Явор столь многозначительно мне вчера подмигнул, я всего чего угодно ожидала, но только не этого.

– Хоть на гороховом, хоть на каком. Я тебе купец, что ли?

– Да при чем тут купец! Это гостинцы для императора чиньяньского! Ты что, хочешь бесприданницей к нему ехать? Ты, можно сказать, наше княжество представляешь! Должна появиться во всем сиянии и всех там за пояс заткнуть.

И тут я поняла. Явор и его ребята, конечно, видели в императоре Чиньяня врага. Но в то же время они его уважали как умного и сильного соперника. И им нестерпима была даже мысль о том, что хоть кто-то, хоть как-то очернит перед ним светлый образ Белолесья. Пусть даже император знать ничего не должен о том, что я имею к Осколкову какое-то отношение. Гостья из нашего княжества должна предстать перед супостатом в самом наиблистающем виде. Она должна стать самой завидной и самой щедрой невестой и показать все, чем богат и горд наш край.

Я, само собой, этого мнения не разделяла и про себя решила, что избавлюсь от барахла на ближайшем же торжище. Но сделала вид, что сдалась. Чтобы окончательно убедить Яворку в моих честнейших намерениях, я позволила ему удостовериться, что взяла с собой все свои нарядные рубахи, бусы, серьги, обручья, подвески и прочую дребедень.

– Ну, вот теперь ты готова, – любуясь на меня, как молодая мать на первенца, сообщил Явор.

Я восседала на передке перегруженной телеги, чувствуя себя полной дурой. Рядом с довольным видом выжидал колобок.

– Пустишь его перед собой, как выедешь за околицу, – наставлял Явор. – Про дорогу мы тебе все обсказали, но с ним будет надежнее. Только не забывай раз в день заправлять его вишневым вареньем, оно прямо вот тут. А тут запасы гороха для лошади. До Варенца точно хватит, а там тебе на корабль.

– А «Палладу» куда?

– Найди в Варенце наше подворье. Там любому эту грамотку покажи, они перегонят.

На грамотке красовалась внушительная печать Осколково. Все знали, что мыслеграду покровительствует сам князь. Отказавшихся не нашлось бы.

Явор в двадцатый раз убедился, что я все запомнила насчет дороги, дал мне последние наставления, и мы обнялись.

Еще крепче я обнялась с отцом и матерью, поцеловала маленького Задорку. Родные и Явор проводили меня до большака, где мне предстояло задать коняшке корму и дальше уже мчаться без остановки до самых Студениц – приграничного сельца, где я собиралась переночевать.

Со вчерашнего дня все произошло так быстро, что я не успела толком даже осознать, на что согласилась. Сивка схрумкала свой горох и рванула так, что меня аж назад отбросило. Мгновенья не прошло, а фигуры матери, брата и Яворки растаяли в светлой пыли, а передо мной вдаль убегала дорога.

Я ехала в Лихоморье.

К закату, как и намечалось, мы прибыли в Студеницы. Место здесь было славное, хорошее. Яблони цвели вовсю, и прежде чем лечь спать, я вышла поглядеть, как под багряным закатом чернеют вдали леса Валахии.

Постоялый двор был забит битком: здесь останавливались наши купцы перед тем, как ехать дальше в Чужедолье, также и заграничные торговцы любили это место. Прямо передо мной прибыл хор медведей-балалаечников и занял весь второй этаж, но для меня все-таки нашлось местечко. Я поела, выпила брусничного морсу и продрыхла в своем закутке до рассвета. Лишь на травы пала утренняя роса, мы с сивкой рванули в путь.

Колобок несся, как ошпаренный, указывая путь, а за ним наяривала сивка, распространяя вонь и характерные звуки. Поля, леса, города и села мы пролетали с такой скоростью, что я не успевала их разглядеть. Мы лихо пропердячили мимо купеческого обоза, обогнули по дуге Крутоград, где который год безобразничал Незван Градостроитель, пропылили по дороге средь ржаных и гречишных полей, свернули с большака и углубились в лес. Прочие, степенно державшиеся большой дороги, проводили нас недоуменными взглядами, и позже я поняла почему.

В лесу мы замедлились, и я наконец вздохнула свободно. Сивка перестала тарахтеть и вонять, что означало, у нее закончился горох, но кормить ее новым я не торопилась. Во-первых, тоже надо было и мне передохнуть. Пока мы так вот летели, я занята была лишь тем, чтоб не свалиться с телеги, особо когда на кочках подбрасывало. Во-вторых, я с утра крошки в рот не брала. В-третьих, по лесной дороге не очень-то и побегаешь. Стоит сивке помчаться, как это она умеет на горохе, и я вместе с телегой навернусь об первый же корень. Так что я пустила свою «Палладу» неспешным шагом, а сама развернула тряпицу с капустным пирогом и принялась есть, поглядывая по сторонам. Солнце пронизывало лес золотыми лучами. Трепетали листьями осинки, шумели дубки, звенели ручейки, мелкое зверье шныряло в подлеске – словом, краса и благодать.

Как раз перед тем, как, согласно словам Явора и указаниям карты, мы должны были повернуть направо, колобок остановился и заявил:

– Впереди дорожные работы. Выбирайте пути объезда.

– Ты чего мелешь-то? – спросила я, стряхивая с юбки крошки и допивая квас. – Какие еще дорожные работы? Давай, катись.

– Впереди дорожные работы, – упрямо бубнил колобок. – Выбирайте пути объезда.

Я выругалась, слезла с телеги и пошла посмотреть, о чем это он.

Сразу за поворотом начинался глубокий овраг, через который был перекинут каменный мост. Когда-то. А теперь ровно посередине моста зиял пролом, преодолеть который на телеге – да и без нее – не представлялось возможным. Откуда-то из-под моста доносились голоса, но поскольку овраг порос кустарником, разглядеть ничего не удавалось. Я осторожненько спустилась чуточку вниз.

Под мостом на обломках камней сидели двое: здоровенный мужик в кожаной броне и чудище, похожее на ожившую груду камня. На столе, который они устроили себе из обломка обрушившейся плиты, стояло несколько бутылей и два стакана. Немного поодаль валялись два меча в красивых узорчатых ножнах. Мужик и чудище резались в карты. Самогоном перло так, что у меня аж глаза заслезились. Я чихнула, мужик обернулся, да зырк на меня налитыми кровью зенками! Я пискнула и ринулась было наверх, но он спросил довольно миролюбиво:

– Чего тебе?

– Проехать хочу, – стараясь держаться как можно спокойнее, сообщила я.

– Куда?

– Сами знаете. Куда дорога эта ведет.

Мне нужно было в Малоброды. Оттуда, как гласила карта и указания Явора, я должна была выбраться на Вессирский торговый путь и ехать напрямки к Варенцу.

– Езжай на большак. Чего тебя вообще сюда понесло.

– Мне надо в Малоброды.

Мужик тяжело вздохнул, залез наверх и встал передо мной, будто могучий дуб перед тонкой рябинкой. Шатало его, правда, ровно тот дуб в сильную грозу. Могучий он был, мужик-то, что Хотей Блудович. Или даже могучее – как Твердолик Переярович. Мне голову пришлось задрать, чтобы посмотреть ему в лицо, но я об этом быстро пожалела. Ибо глаза его были налиты кровью, а дыханье могло свалить с ног Змея Горыныча.