Как заведённый, опрокидывая впавших в ступор людей, я видел, клянусь, видел – как летели первые пули, разбивая стёкла, взрывая крошкой камень, раздирая в щепки дерево.

  Пьяный стрелял по дуге – в молоко, плохо управляя оружием. Люди, оглохшие от звуков выстрелов и собственного крика, в панике бежали к выходу, загромоздив проход и мешая друг другу.

  Посреди безумия и хаоса стояла фигура в красном.

  Цепочка выстрелов пошла обратно – более уверенно, ровно, и я понял – попадёт.

– Дурная баба! – спотыкаясь о сжавшиеся на полу тела, я рванул оттолкнуть с гибельной траектории застывшую столбом гостью, пытаясь переорать стоявший вокруг визг, – Падай! Пада-ай!!!

  Она подняла на меня полные ужаса глаза, когда мои руки коснулись её платья.

  Тело дёрнуло острой болью. Один, два… Бок, грудь… Уже понимая, что убит, я смотрел, как следом незнакомку сотрясло туго входящими в плоть пулями.

– Не успел. – была последняя мысль.

  Хотя, нет, не последняя. За ней, опрокидывая веру в собственную разумность, вслед за уходящим сознанием проскользнула ещё одна – о том, что от золотой блондинки отбиваться не придётся.

* Автомат Калашникова складной укороченный, АКС-74У – укороченный вариант автомата АКС74, был разработан в конце 1970 – начале 1980-х годов для вооружения экипажей боевых машин, авиатехники, расчётов орудий, а также десантников. Разговорное название – «Ксюха».

  Тасмин*.

  Медленными волнами наплывало сознание. Как прибой: придёт – уйдёт – придёт – уйдёт… С каждым разом всё ближе подкрадываясь к реальности. Наконец, удалось зацепиться за смутное световое пятно. Ясное зрение возвращаться не спешило. Вокруг словно ещё плескалось море… вода…

– Как же я хочу пить. – достучался до разума организм, и я попыталась сфокусироваться.

  Световое пятно оказалось корявой оплавленной свечкой, стоявшей на видавшем виды примитивном столе – как будто его топором мастерили.

– Твою дивизию, что за хрень?! – сама удивляясь этому экспрессивному подбору выражений, ошарашенно брякнула я, тут же испугавшись чахоточного карканья, которое издало моё горло.

  В тот же момент справа стремительно надвинулась тень.

– Что ты сказала? – прозвучал над ухом незнакомый мужской голос.

– А-а-а! Ты кто, придурок?! – раздирая клейстер вязкой слюны в пересохшем рту, просипела я и вяло дёрнулась, пытаясь подобраться на подушке и занять вертикальное положение – безуспешно.

  Тело не слушалось – накатили слабость, боль и тошнота, едва не уронив сознание обратно на дно небытия.

– Лежи, не дёргайся – тебе нельзя. Повтори, что ты сказала. – напряжённо задал вопрос тот же голос.

  От провала в бессознание удерживал страх понимания собственной беспомощности и наличие какого-то левого мужика у моей кровати. Хотя, кровать – тоже явно левая.

– Что я, свой ортопедический матрас с анатомической поддержкой позвоночника не узнаю? – не совсем вовремя внимание зависло на совершенно второстепенной детали.

  То, что это не больница, было понятно сразу. (Ага, кривая свечка и мужик на соседней койке, что ли? Явно же не доктор – пульс не щупает, количество пальцев считать не заставляет.) А где я ещё могла находиться в таком разобранном виде – страшно подумать.

  Мысленно одёрнула себя – сейчас важнее всего было рассмотреть того, кто со мной говорил, понять, насколько он опасен, и что ему от меня вообще нужно.

  Обмирая от удушающей паники, сосредоточила взгляд на нём.

  Мужчина был молод – годов двадцати двух, жидкого телосложения, но высокий. Из рукавов нелепой широкой рубашки торчат "аристократические", а по-простому – худые запястья. Правая рука перемотана повязкой, грудь под рубахой, судя по тому, как она топорщится – тоже. Ноги не вижу, но, наверняка, тоже тощие. Какой-то нескладный, что ли – кости , вроде, есть, а мясо категорически в дефиците.

  Тёмные волосы, густые брови, серые глаза на осунувшемся поцарапанном лице. И вот эти-то самые глаза совершенно выпадают из всего его побито-субтильного облика. Жёсткие глаза сильного человека. Настороженные и цепкие, однако, явной агрессии в мой адрес в них не было.

  И тут я поняла, что он и сам едва держится на ногах. Ибо, не в силах больше нависать надо мной, парень осторожно, неестественно-криво присел на дурацкий чуркообразный табурет, опираясь на здоровую руку.

– Что ты – придурок. – немного осмелев, без задней мысли повторила, как и просили, я.

– За придурка… – потом поговорим. Что ты до этого сказала?

– Воды дай (после "придурка", обращаться к незнакомцу на "вы" казалось как-то нелогично) – язык к нёбу прилипает. Пожалуйста. Есть?

– Есть. – он встал и, заметно хромая, медленно прошёл в угол за кроватью.

  Послышался звук переливающейся воды, от которого горло перехватило жадным спазмом. Господи, в тот момент я думала лишь о том, что вообще фиолетово на все трагедии и непонятки мира – лишь бы он скорее дотелепался ко мне со стаканом.

  Руки ходили ходуном, поэтому он взялся поить меня сам. А-а-а! Какое блаженство может испытать человек, когда влага начинает размыкать и охлаждать склеенный лютой жаждой рот. Сразу стало легче. Вода, конечно не была "живой", чтобы моментально поднять немочь, которой я сейчас являлась, с койки, но в голове прояснилось, зрение окончательно наладилось, дышать стало значительно свободней, а главное, организм перестал орать о том, что хочет пить, мешая сосредоточиться.

– Ну? – с невесёлой усмешкой вновь спросил он, когда я оторвалась от глиняной миски и кивнула, что достаточно.

  Восстановив дыхание и поводив во рту языком, окончательно избавляясь от вязкости, изо всех сил напрягла память – да я что, помню что ли, что ляпнула в тот момент? Отвела от собеседника взгляд, и он упёрся в свечку. И стол.

– Что за хрень, вроде, твою дивизию. – тут же вспомнила я, – Это что, так важно?

– Во-от. Твою дивизию. Фуф! А то я, грешным делом, подумал, что совсем чайник потёк. Как тебя зовут, и что здесь происходит? – тут же напористо спросил он.

– Ты меня спрашиваешь? – от возмущения едва не задохнулась. Нет, ну честное слово, совсем обалдел мужик, – Вообще-то это ты меня сюда притащил. Чего тебе надо, любезный? – скорректировала я первое определение, хотя использовать хотелось именно его.

– Ясно. Никогда не любил блондинок. Блондинка – это диагноз. – самым наглым образом заявил тот,

– Во-первых, я – шатенка. Во вторых, оставь в покое блондинок и отвечай на вопрос.

  В ответ собеседник уставился на меня странным взглядом и замолчал.

– Что? – не выдержала я.

– Уверенна в том, что ты – шатенка? – совершенно по-идиотски спросил он. Я аж растерялась.

 Молодой человек, вы к тому же ещё и дальтоник?! – я раздражённо-скептически хмыкнула и потянула руку к волосам.

  Голова, которая погано гудела и ныла в районе затылка, оказалась обмотана какой-то тряпкой. Нащупав в переплетении волос и ткани прядь, демонстративно потянула ему на обозрение. А она всё тянулась… и тянулась… и тянулась. Пшенично-золотистый спутанный, простите, локон не моих волос.

  Более того, рука, которая его держала – тоже была не моя, – тонкая, с короткими ногтями без признаков маникюра, бледно-синюшного оттенка. Мозг отказывался принимать сей факт. Снова дико захотелось забиться в угол.

– Я – Таня. Татьяна Николаевна Морозова. – пытаясь сбросить наваждение, уже без всяких просьб и вопросов непонятно кому – себе или мужчине – сообщила я, как пионер у доски заученный стишок, – Мне сорок шесть лет, проживаю в городе Красноярске, вчера была на юбилее одного высокомерного буржуя и…

  Мужик смотрел на меня так, будто я его сейчас расчленяю без наркоза.

– Меня убили. – сама не веря в то, что произношу, закончила я, – Вроде. Или ранили?