— Я понимаю, — пророкотал дракон почти рычаще — ибо теперь они вели свой разговор, а их тела — свой. Глаза его медленно наливались вишневым.

— Но только с тобой мои возможности удваиваются, — голос ее снова становился приглушенным, тогда как руки становились все смелее. — Я возьму на себя твой долг здесь. Но и ты берешь на себя мой долг перед моими сестрами. Я буду работать здесь за нас двоих, а ты будешь защищать их за нас двоих. Так как я могу отказаться от этой возможности?

— Твоя разумность неиссякаема, моя Ани, — согласился он. — Как и твой огонь.

Она царапнула его живот под пупком, и дракон, снова вздрогнув, приподнял ее подбородок и, склонив голову, приник к губам супруги в тягучем, нежном поцелуе.

Как можно было жить, не зная его? Губ с травяным вкусом, свежих, словно воздух и живая вода? Больших рук и тела, которое она изучила так хорошо, которое принадлежало ей — и она восхищалась им, и любовалась, и любила? Без его внимательности, мудрости, и спокойствия, и силы, и невероятного ощущения единства, которое она ни с кем не испытывала?

— Не отводи взгляд, — прошептала она, когда он оторвался от нее, и села лицом к лицу, обхватывая бедрами его бедра.

— Ни за что, моя владычица, — пообещал он гулко, поддерживая ее за ягодицы и улыбаясь. — Моя Ани… Единственная, кто может мне приказывать… — Губы его приоткрылись, он рвано выдохнул — когда она начала движение, — и мраморные стены купальни надолго заполнились медленным, почти медитативным плеском воды, тяжелым дыханием и приглушенными стонами.

После, едва не отключившись в ванне, смыв, сцеловав друг с друга все напряжение последних дней, они как были нагими побрели в спальню. И, слишком уставшие и разнеженные, чтобы тревожиться о будущем, заснули, оставив страх на потом.

Утро 5 мая

Проснулась Ани под отдаленное уханье со двора, свежая, словно проспала всю ночь, а не несколько часов. Подошла к окну, кутаясь в шелковое покрывало, вдохнула свежий влажный воздух. Почти уже летний.

Далеко в парке под косым дождиком тренировались с клинками с полсотни драконов. Отсюда их движения казались сложным, быстрым танцем.

— Это воины боевого крыла Четери, — пророкотал Нории из-за ее спины. Она оглянулась и прислонилась к его груди, наблюдая за тренировкой. Супруг ласково поцеловал ее волосы. — До войны их было около сотни.

— Столько учеников? — удивилась Ани.

— Они не все ученики, — усмехнулся Нории, — всего трое, а остальные мечтали бы попасть к нему в обучение. Четери их тренировал и был командиром в боях. Но учеников он всегда брал избирательно, как и его наставник, Мастер Фери.

— А из тех, кого обучал Мастер Фери, никого не осталось? — поинтересовалась Ангелина. Разговор этот словно продлевал утро, время на двоих, после которого придется снова погружаться в дела и расставаться.

Она почувствовала, как муж покачал головой.

— Четери сейчас — второй по старшинству из драконов после наставника Уми. Даже магистр-регент Тафийского университета Не́фиди младше на десяток лет. Кто-то из старших ушел на перерождение до войны, кто-то погиб в войне. Из старых Мастеров Четери остался один. Все трое его учеников прошли шесть ступеней испытания и получили звание Мастера. Но победить учителя не смог никто.

— Пусть и дальше будет так, — проговорила Ангелина твердо — как будто вознесла молитву. — Пусть он останется непобедимым и выведет Алину на Туру.

Наставник Уми ждал их у большого малахитового зала, где собрались все драконы и драконицы, которые до войны были советниками и помощниками Владык Белых городов. При приближении Нории и Ангелины он с прежним достоинством склонил голову, сложив руки на вышитом шарване, надетом на длинную рубаху.

— Как ты чувствуешь себя, наставник? — спросил Нории с почтением, обнимая его.

— Как если бы сама Мать-Вода пестовала меня этой ночью, — улыбнувшись, ответил старейший, и вокруг глаз его разбежались лучики-морщины. — А в душе и радость оттого, что мы живы, и печаль оттого, как все произошло. Дивен мне новый мир. Я успел расспросить тех, кто проснулся прошлым летом, и не могу осознать, как он мог настолько поменяться.

— Ты даже не представляешь, насколько, — подтвердил Нории.

Наставник перевел взгляд на Ангелину, разглядывая ее с высоты своего роста, — и Ани прямо смотрела в ответ.

Мало кто из драконов, заключенных в горе, сохранил волосы. Уми был почти лыс, с наметившимися за эти дни седовато-красными бровями и ресницами, со впавшими скулами, но не выглядел стариком — лет шестьдесят ему можно было дать, и только выцветшие зеленые глаза выдавали возраст.

— Я наблюдал за тобой издалека в горах и теперь вижу тебя вблизи, дочь Красного, — проговорил он слабо. — Ты питала Владыку и помогала ему спасать нас, ты лелеяла наших детей, ты грела нас. Мой разум говорит, что нужно ненавидеть тебя, но я не могу. Я чувствую, как вы связаны с Владыкой, которого я знал еще ребенком, и понимаю, что ваши чувства чисты. Чувствую, что в тебе нет злости. Неужели дети Красного сменили ярость на милосердие, а ненависть на любовь и решили искупить то, что сотворил Седрик?

— В каждом из нас есть и ярость, и любовь, — ровно ответила Ангелина. — И в моих предках они были. Мой далекий прадед сотворил огромное зло, но он же сделал для Рудлога много доброго, и я никогда не отрекусь от него. И я здесь не во имя искупления. Я здесь потому, что решила: мой путь — рядом с Нории. А значит, его страна — моя страна, его народ — мой народ, которым я правлю, а не приношу жертву.

Нории в их разговор не вмешивался, слушал с едва заметной улыбкой, и она была благодарна за это. Он знал, что она справится сама.

Старик смотрел на нее строго. Затем поднес руку ко лбу и снова склонил голову.

— Моя Владычица, — сказал он. — Вижу, что и ярости дети Красного не растеряли. Понимаю, — повернулся он к Нории, — понимаю, отчего ты так счастлив. А я все думал — кто та, с кем ты полетишь в брачный полет? Дивен, дивен новый мир.

Малахитовый зал был роскошен — песчаного цвета пол, на котором из центра-цветка расходились лучи с растительным орнаментом, белые стены, зеленые малахитовые колонны и окна, изумительный высокий потолок с золотым плетением. У стены, подпираемая с двух сторон фонтанами, стояла малахитовая ротонда, под золотой купол которой и прошли Владыка с Владычицей.

Несколько сотен драконов ждали их, рядами разместившись на шестиугольных изумрудных коврах, скрестив ноги и опираясь на яркие твердые подушки.

И сам Нории опустился на такой ковер под куполом ротонды, и Ангелина села рядом, так же скрестив ноги в длинном платье. Обвела взглядом присутствующих, которые на несколько секунд склонили головы, положив правую руку на сердце.

Наставник Уми расположился в первом ряду, рядом с матерыми драконами и драконицами. Даже если бы Ани не знала ничего о тех, кто собрался в зале, уверенность во взглядах выдала бы их принадлежность к власти.

Ангелина с трудом выделила несколько десятков знакомых лиц, но не смогла бы отличить друг от друга большинство присутствующих как женщин, так и мужчин, несмотря на с детства привитое умение запоминать особенности внешности и имена. Все бывшие пленники были похожи, слишком худы и почти безволосы. Высокие скулы, кошачий разрез глаз, очень светлая кожа, носы с горбинками. Но Ани знала, что пройдет время — и она ни за что не перепутает одного с другим, как не перепутала бы Ветери и Мири, например. Они сидели в первом ряду, как управляющие Белыми городами.

Не было видно Огни — она всю себя посвятила детям и оплакиванию погибших. Не было никого из знакомых дракониц.

— Драконы Песков! Я собрал вас, хотя все мы должны бы сейчас отдыхать и набираться сил, оплакивать тех, кто не вернулся, и прощаться с ними, — проговорил Нории рокочуще. — Мы должны бы разговаривать о том, как будем жить дальше, или сидеть за пиршественным столом, радуясь вызволению. Я сам желал бы проводить мать и отца, отдать дань их памяти и поторжествовать с вами. Но сейчас дорог каждый час.