Губы молодого человека сложились в жесткую усмешку. Он положил руку на эфес.

– Значит, он будет остановлен. И все, кто вместе с ним.

– Когда вы устраните главное препятствие, нашим планам ничего не помешает, – с этими словами граф опустил руку в карман и достал изящный кошелек, расшитый золотой нитью. – Вот, возьмите, мой юный друг. Этого хватит на некоторое время.

Юноша принял кошелек с легким поклоном, в котором достоинства было больше, чем признательности.

– Что дальше? – спросил он.

– Ждите наших инструкций. Ваш адрес не изменился?

– Нет.

– Хорошо. Мы вскоре с вами свяжемся.

Граф также вежливо поклонился, показывая, что разговор окончен. Парочка рассталась и разошлась в разные стороны.

Последним из загадочного дома вышел четвертый из охранников. Человек в черном тщательно запер за собой входную дверь и, ускоряя шаг, направился в ту же сторону, куда несколько минут назад удалился граф.

Соседка из дома напротив, которая из-за занавесей следила за суетой, которая возникла сегодня вокруг обычно необитаемого здания, покачала головой и сообщила мужу:

– Ну вот, все разъехались. Странно это все. И не к добру.

Муж, который с аппетитом расправлялся с мясом на своей тарелке, беззаботно ответил:

– Да что тебе до них? Разъехались – и ладно. Видно же, что люди-то приличные.

Некрасивый человек смотрел на весну. У него было серое, как пергамент, лицо с рыхлыми щеками, бугристый нос и маленькие глазки под массивными надбровными дугами. Мешковатое туловище с увесистым пузырем живота совершенно не сочеталось с сухими ногами. Голову мужчины украшал черный цилиндр с атласной лентой, на покатых плечах лежала небрежно накинутая епанча мышиного цвета. Все вместе придавало незнакомцу настолько вороний образ, что казалось, будто он вот-вот каркнет. Однако он не издал ни звука, лишь достал из кармана изящную трубочку, не спеша набил ее и раскурил, продолжая наблюдать сквозь клубы дыма за робкой городской весной.

Здесь, в предместьях столицы, весна походила на хорошенькую юную кухарку. Не на горничную или субретку, поскольку те еще не избавились от девичьих иллюзий насчет возможных перемен в жизни. На их лицах мелькают игривые улыбки, походка сохраняет грациозность, особенно когда есть кому смотреть. Нет, в Овергоре ранняя весна была именно кухаркой. Ее только что вывезли из деревни, обрядили в грубые одежды и приставили к плите, не замечая ее сияющих глаз и невинной улыбки. С натруженными руками, в холщовом переднике и неуклюжей обуви, она незаметно делает свое дело, не привлекая излишнего внимания к своей природной красоте.

С остроконечных крыш скатывались остатки снега и таяли, оставляя грязные потеки на окнах. Люди шлепали по лужам на тротуарах и бранили нерадивых дворников, как будто те были в чем-то виноваты. Дворники с багровыми лицами, долбили серый слежавшийся лед на мостовых, и его осколки разлетались в разные стороны серебряными искрами. С потеплением от сточных канав вновь потянулись пикантные флюиды, и прохожие морщили носы, словно никогда не чувствовали этих запахов раньше. Но все эти малоприятные подробности с лихвой затмевались яркими солнечными лучами, бездонным голубым небом и легким дыханием ветерка, наполненного ожиданием лета.

Некрасивый человек отметил прибытие весны в Овергор, его глаза зафиксировали ее проявления. Этот человек давно разучился восторгаться, вместо этого он выработал в себе привычку фиксировать и запоминать. За долгую жизнь ему пришлось увидеть много жестокости и насилия, причем значительная часть этих деяний была совершена его собственными руками. Его имя было Магат, он носил чин старшего агента овергорской тайной полиции, которая, в зависимости от обстоятельств, выступала в качестве карающего меча или кинжала милосердия визира Накнийра.

Вообще в ведомстве Накнийра имелось три подразделения – городская стража, тайная полиция и управление тюрем. Первые защищали закон, третьи укрощали тех, кто не подчинился первым. А на долю тайной полиции доставалось все, что происходило в промежутке между правопорядком и казематом, то есть самая грязь и кровь.

Магат с мрачным видом выбил пепел из погасшей трубки и вернулся в таверну, из которой вышел, чтобы обдумать сложившееся положение. Но эта юная кухарка с золотистыми глазами солнечных лучей отвлекла мысли старой ищейки. Не о весне надлежало ему размышлять, а о трупе с распоротым брюхом, что валялся сейчас в одной из комнат второго этажа. Потому что это был уже третий подобный труп за последний месяц и, судя по всему, резня в столице только начиналась.

Тяжелая входная дверь грохнула о косяк, возвестив о том, что грозный служитель закона вернулся на место преступления. Хозяин заведения машинально перетирал пивные кружки, всех посетителей разогнали по домам, как и было условлено. Физиономия владельца была мрачной. Умом он понимал, что обвинение в убийстве ему не грозит, однако сердцем страшился последствий сегодняшних событий. Ведь под его кровом сегодня прикончили не рядового забулдыгу, а человека известного, с положением.

Каждая таверна в предместьях имеет этаж, а то и два со съемными комнатами. Кто-то не рассчитал свои силы за столом и теперь желает проспаться; кому-то срочно понадобилось уединиться с возлюбленной или уличной девкой; кроме того, есть возчики, распорядители купцов и масса проезжего люда, которому требуется не только пища, но и кров. Одну из таких комнат снимал джентльмен вольной профессии по прозвищу Седло. Говорили, будто бы в юности он работал конным объездчиком в Зомердаге, отсюда и кличка. Этот достойный деятель отвечал за всю криминальную жизнь в окрестных кварталах. Отвечал, пока кому-то не пришла в голову мысль его прикончить. И вот теперь его труп медленно остывал в съемной комнате наверху, а владелец таверны «Под висельником» томился в ожидании изматывающих допросов полиции и неприятных бесед с подельниками убитого.

Магат тяжело опустился на стул подле входа, где сидел ранее, и кивком известил хозяина о том, что не возражает против еще одной рюмочки барбарисовой настойки. Всем заправилам питейного бизнеса в Овергоре надлежало знать о том, что старший агент тайной полиции не равнодушен к этому терпкому напитку. У тугодумов или забывчивых дела шли из рук вон плохо. Хозяин этого заведения не был ни забывчивым, ни тугодумом.

Внезапно входная дверь заведения с грохотом распахнулась, и в питейный зал ввалилась троица подвыпивших посетителей. Они были выходцами из Венбада, как с ходу определил Магат. Эта провинция снабжала весь Овергор редким синим мрамором, там ценилась мужская сила, отчего всех подростков, неважно какого сословия, отдавали минимум на год трудиться в каменоломни. Венбадца всегда можно было узнать по мощным плечам, жилистой шее и наглой роже. У этих посетителей, кроме вышеозначенных атрибутов, присутствовала еще и отвага, что порождается спиртным, а затем бесследно исчезает поутру.

– Мы закрыты, – прозвучал от стойки полный сожаления голос владельца.

– А мы вас и не открываем, – заявил один из венбадцев с неприятной улыбкой на щетинистой физиономии. – Ты же не откажешь прохожим в кружке пива? Боги такого жлобства не одобрят. Давай, шевелись, толстопузый! Выпьем по кружечке и двинем дальше.

История старая, как мир. Поскольку с его основания в нем существует гордыня. Из которой, как из общего корня, произрастают все прочие грехи. Не то, чтобы Магат был чрезмерно религиозен. Скорее, он не любил тех, кто был наглее его самого. Опершись рукой о спинку стула, он поднялся с места и шагнул к посетителям:

– Заведение закрыто, – произнес он.

Его голос был тусклым, как гаснущий ночник.

В каждой компании, даже в группе случайных собутыльников всегда появляется свой разгульный демон. Был он и тут. Венбадец, что ответил хозяину таверны, прошелся оценивающим взглядом по неуклюжей фигуре Магата. Казалось, он прикидывает, что проще – врезать незнакомцу промеж глаз или свести дело к шутке. Через мгновение он принял решение и по-приятельски хлопнул Магата по плечу: