– Думаю, позже появятся.

– И что, ты ничего не собираешься делать? Есть завещание, заверенное нотариусом и составленное по закону. Ты же прекрасно понимаешь, что бабушка не могла подписать договор, а значит, это дело рук Ромы.

– А что я сделаю, Валь? Ну вот что? У них есть документы – это раз, выпроваживали меня из квартиры при поддержке полицейских – это два. Сама я юридически не подкована, в законах не разбираюсь, значит, необходимо нанимать адвоката, а на данный момент у меня одна задача – прокормить своего ребёнка и обеспечить условия, похожие на человеческие.

– Ты Роме звонила?

– Звонила. Телефон выключен.

Откровенная ложь меня не коробит, потому что не желаю говорить с человеком, который оставил своего ребёнка на улице, не позаботившись о его благополучии. Я проглочу, перетерплю, но Тася слишком мала, чтобы бороться с жизненными реалиями наравне со взрослыми.

– Мне пора, Валь. За деньги не переживай – всё верну.

– Я знаю. Звони, пожалуйста, хоть иногда.

Прощаюсь с Валей, избавляясь от новостей из прошлой жизни, возвращаться в которую нет никакого желания. Разговор с соседкой всколыхнул осевший осадок и паршивые воспоминания, от которых я хотела бы избавиться. Не желаю возвращаться к мужу, который давно стал чужим, да и малооплачиваемый труд больше не интересует. Задумавшись о работе, набираю номер менеджера супермаркета, говорю, что пришлось уехать в срочном порядке, и приношу извинения за неудобства. Большего не объясняю, но с радостью получаю информацию, что за последнюю рабочую неделю мне положена выплата, которую могут отправить на карту. Радость оказывается кратковременной, потому как карта была в том самом кошельке, которого нет. Захожу в приложение банка и с огромным удивлением обнаруживаю небольшую сумму на карте, которой, как оказалось, не воспользовались. Заказываю перевыпуск и направляюсь с дочкой в дом.

Аронов возвращается поздно, отказывается от ужина. Делаю панна-котту, поставив формы в холодильник, и собираюсь покинуть кухню, когда помещение заполняет непонятный звук. Петровна снимает со стены белую трубку и слушает, а затем говорит, чтобы я отнесла два чёрных кофе в кабинет хозяина, у которого ко мне есть разговор.

Тихий стук, после которого решаюсь войти в кабинет, где расположились Аронов и Островский. Ненавязчивый запах алкоголя расползается по помещению, заставляя меня скривиться, что не остаётся незамеченным Парето. После Ромы я остро реагирую на малейшие признаки спиртного, стараясь держаться подальше от захмелевших мужчин. Но сейчас выбора нет по причине обязанностей и приказа хозяина явиться к нему.

– Добрый вечер. Ваш кофе, – выставляю кружки на стол, замечая, что рядом с Ароновым также находится бокал.

– Лена, я принял решение оставить вас в качестве повара, – начинает Альберт Витальевич, но я улавливаю лёгкую улыбку на губах Островского и понимаю, что оказалась права. Называет сумму, которую буду получать каждый месяц, и я готова визжать от радости.

– Это очень много, – склоняю голову, сложив руки на подоле.

– Часть я добавил за возможность утереть нос Шагану.

Мужчины переглядываются, и кабинет наполняется скупым мужским смехом. В этот момент не отрываю взгляда от Островского, который, поймав мой, сводит брови к переносице и становится серьёзным.

– Однозначно, это было самым положительным событием вчерашнего вечера.

– Согласен, – кивает Аронов, – приятно, когда у тебя есть то, о чём другие только мечтают.

– Да. Приятно. – Произнося это, Константин Сергеевич ползает по мне взглядом, который приводит в замешательство.

Мужчины, словно сговорившись, пристально осматривают меня, а мне хочется провалиться на месте, лишь бы не чувствовать изучающих глаз на своём теле.

– Я могу идти? – нарушаю тишину, кажется отвлекая их от приятного занятия.

– Я ещё не закончил, – останавливает Аронов. – Для начала вы переезжаете.

– Куда? – Я только-только привела себя и Тасю в равновесие, успокоившись сама.

– За особняком есть несколько гостевых домов, видели? – Киваю. – В один из них. Они немного больше, чем ваша комната, и имеют дополнительные удобства, где вам с ребёнком будет комфортнее.

– Спасибо за вашу заботу, но нам достаточно того, что есть.

– Правда? – удивляется Аронов, открыв рот.

– Знаете, как сделать человека счастливым? Заберите у него всё, а через некоторое время верните обратно, ничего не прибавив. Можно сказать, вы вернули мне всё. Но главное, что у меня сейчас есть, – безопасность и уверенность в завтрашнем дне. Большего не нужно.

Островский окидывает меня странным взглядом, словно удивлён каждому моему слову, ожидая иного. Да, иногда человеку для счастья нужно совсем немного: чистая постель, тишина и счастливая улыбка ребёнка.

– Вы переезжаете. Решено. – Последнее слово за Парето. – А с завтрашнего дня ваша дочь начнёт ходить в частный сад.

– Но…

– Это не обсуждается, – резко и зло выплёвывает каждое слово.

Я делаю попытку спорить с человеком, который возражение не принимает в любой форме, чем лишь нервирую его и настраиваю против себя.

– Гриша будет возить ребёнка в сад и забирать.

– Боюсь, у меня не хватит средств на частный детский садик, – собираюсь с силами и всё же привожу аргумент, как, мне кажется, вполне логичный. – Тася мешать не будет. Вы даже за пределами комнаты её не увидите. Обещаю.

– Дело не в этом, – мягко начинает Аронов, останавливая Островского, который, кажется, уже на грани и готов сорваться на крик. – Ребёнок не может сидеть в четырёх стенах в одиночестве, пока вы выполняете свою работу. В саду она будет с детьми, что предполагает общение и развитие, да и вы будете спокойны.

– Всё верно, Альберт Витальевич, но…

Островский подскакивает и оказывается передо мной, нависая:

– Завтра девочка идёт в сад. Что не ясно?

– Всё ясно, – соглашаюсь, не решаясь поднять глаза и встретиться с разъярённым синим взглядом.

– Сразу бы так, – шумно выдыхает, успокаиваясь, а меня знобит от тех эмоций, которые я испытываю рядом с этим жёстким мужчиной. – Жди меня в комнате. Сейчас приду. Будем переезжать.

Покидаю кабинет и бегу в комнату так быстро, как только могу, не желая контактировать с Островским ни сейчас, ни когда-либо ещё. Жду десять минут, полчаса, но он не появляется. Тася спит, а я собираю вещи, стараясь не потревожить хрупкий сон. Дверь резко открывается, являя Парето, но, как только замечает спящую дочку, мгновенно смягчается. Стою посреди комнаты, не решаясь спросить, опасаюсь вызвать гнев и без того недовольного мужчины. Молча берёт мои вещи, идёт к выходу, а я хватаю на руки Тасю.

Оказываемся за домом, где сегодня мы с Тасей весело болтали на качелях и рассматривали снег. Отдельный уютный коттедж раза в три больше уже привычной комнаты. Аронов прав, здесь просторно и светло, а места так много, что можно жить вчетвером. Островский ставит сумки возле двери, не переступая порог, и, собираясь уходить, бросает через плечо:

– Она должна быть готова к восьми.

Сразу понимаю, что она – Тася, которая завтра же отправится в сад, потому что он так решил. Укладываюсь за полночь, прижав к себе дочь, и не могу уснуть, съедаемая мыслями: по какой причине Аронов так обо мне заботится? Любому другому было бы плевать, как сложится жизнь женщины, которая пришла в его дом из ниоткуда, добавив проблем и лишних забот. Как правило, состоятельные люди мало обращают внимания на тех, кто обслуживает их комфортную жизнь, а часто даже не помнят, как их зовут. Но здесь всё иначе: начиная с того, что ко мне обращаются по имени, и заканчивая заботой о моём ребёнке.

Утром успеваю сбегать на кухню и приготовить завтрак Островскому, оставив для него панна-котту и кофе на столе. Собираю Тасю, которая удивлённо рассматривает наше новое жилище, носится как заведённая и с интересом разглядывает вещи.

– А мы теперь всегда здесь жить будем?