Мария Иосифовна чуть опустила голову, и по ее красивому смуглому лицу, — Саша хорошо видел, — пробежала тень. Но вот она взяла со стола книги и спокойно, казалось, спокойнее, чем следовало бы, сказала:

— Думаю, что нет. Однако попытайся.

И она пошла к двери.

— А вы, вы! Мария Иосифовна, ваше мнение о Саше? — послышались голоса.

— Мое мнение, что это плохо отразится на Сашиной учебе, — ответила учительница и вышла.

— Ребята! — Саша звонко хлопнул крышкой парты. — Немедленно иду к директору!

— Давай, Сашик, давай! — забасил, Гречинский. — Ни пуха тебе ни пера! Мы тебя ждем, слышишь, ждем!

Волнуясь, Никитин постучал в дверь директорского кабинета.

Яков Павлович сидел за большим столом, освещенным мутным предвечерним солнышком, и правил ученические тетради. Он был расстроен. Саша понял это сразу — по тому, как он нервно протирал платком свои роговые, «профессорские», как говорили в школе, очки.

«Момент неудачный!» — мелькнуло у Саши.

Однако начало беседы было положено:

— Я к вам по срочному делу, Яков Павлович.

Директор надел очки, обеими руками приподнял их на лоб и проворчал:

— Давно, давно следует поговорить.

Очки его упали со лба на нос. Он с головы до ног оглядел Никитина и, видимо, оставшись чем-то недоволен, потянулся за лежащей на столе тетрадкой. Она была испещрена красными пометками.

Саша недоумевал: чем же недоволен Яков Павлович? Он посмотрел на пуговицы рубашки, на брюки, на ботинки… Ботинки! Вон, оказывается, в чем дело! Давно не чищенные порыжевшие носки ботинок открыли Никитину причину недовольства директора. «Аккуратность — мать дисциплины!» — вспомнил Саша слова, которые очень любил повторять Яков Павлович.

— Вот полюбуйся, — протянул тетрадку директор, — контрольная работа по истории, написанная Аркадием Юковым. Шестнадцать грамматических ошибок.

— Юков? — удивился Саша. — Юков обычно пишет хорошо… У него с физикой хуже.

— Хорошо? Почему же в работе по истории он не считает нужным ставить запятые и знаки вопроса? Прав Федор Иванович, который взыскал с него и оценил работу как неграмотную.

— Я поговорю с ним, Яков Павлович.

— Говорить мало. Работать надо, работать с ним! И тебе и Лаврентьеву. Мотай на ус! — несколько грубовато, как это у него бывало не в официальном, а в дружеском разговоре со старшими учащимися, сказал Яков Павлович.

— На него когда как найдет…

— Дорогой мой! — воскликнул Яков Павлович, поднимаясь из кресла. — Комсомольская организация и учком обязаны помогать школе снимать со всех ребят вот эту самую накипь — «когда как». Когда хорошо, значит, когда плохо?

— Он стал лучше, Яков Павлович, значительно!..

— Вижу, вижу. Ну, говори, что у тебя… Садись…

Присев на стул, Саша кратко изложил директору мысли, высказанные в классе.

— Гм, — нахмурил брови директор. — Ты думаешь, мы о физкультуре не заботимся? Ты обращался по этому вопросу к Марии Иосифовне?

Саша кивнул.

— Что она тебе ответила?

— «Думаю, что нет. Однако попытайся», — твердо выговорил Саша.

— «Однако попытайся» напрасно сказала она. И не пытайся! Только нет!

Саша вскочил.

— Я могу знать причину вашего отказа?

— Во-первых, сядь! Учись владеть собой.

— Я удивлен, Яков Павлович, — опускаясь на стул, обиженно выговорил Саша.

— Я больше удивлен, Никитин, больше! — подчеркнул Яков Павлович. — Сегодня Мария Иосифовна поставила тебе «хорошо» за ответ по литературе, а физик сказал, что ты у него еле вытянул на «посредственно». — Директор быстро снял и стал протирать очки. — Ты уже не первый ученик школы. Павловский далеко опередил тебя.

Яков Павлович помолчал. Пальцы его быстро шлифовали стекла очков.

— Неважно, Никитин! Ты учишься не так, как мог бы учиться. Это ответ на твою просьбу. Тебе над ним придется подумать. Когда ты глубоко, по-настоящему продумаешь этот вопрос и сделаешь выводы, приходи ко мне, еще подумаем о руководстве физкультурным кружком. Но не раньше, чем учителя скажут мне, что Никитин снова круглый отличник.

Саша покраснел и встал.

— Вы правы, Яков Павлович. Я приду к вам после. Но скоро! До свиданья.

Когда Саша направился к двери, директор остановил его.

— А ботинки надо чистить, — заметил он. — Аккуратность— мать дисциплины. А к дисциплине себя со школьной скамьи приучать надо. Дорогой мой, пойми, что сегодня ты не почистишь ботинки, завтра не выучишь урока, послезавтра, в армии, покинешь пост. А началось все с ботинок, с пуговицы, с неряшливой прически. Следить за собой надо, следить. Ну, иди!

Саша не помнил, как дошел до своего класса. Он был в смятении. В классе ждали его Гречинский, Лаврентьев, Юков, Павловский, Женя и Соня Компаниец.

— Не разрешил?! — вырвалось у товарищей.

— Нет.

— Почему?!

— Яков Павлович сказал, что я перестал хорошо учиться. Ты, Костик, обогнал меня.

— Я? Вон как! Не думаю…

— Да, да. Сегодня я получил только «хорошо» по литературе, а физик вчера, оказывается, все-таки подпустил мне «пса». А в общем-то я и сам это чувствую…

— По литературе? — удивился Гречинский. — Ты отвечал прилично.

— Новая учительница строга уж очень, — заметил Костя.

— Придира! — коротко прибавил Аркадий.

— Стойте, мне слово! — воскликнул Костик. — Ясно, что Саша должен руководить. С завтрашнего дня у меня появятся одна за другой две отметки «хорошо». И станет ясно, что Саша срезался случайно.

— Костик, ты сказал глупость, — холодно проговорила Женя.

Павловский вспыхнул и почти с негодованием ответил, обращаясь к Жене, а скорее, ко всем школьникам:

— Я иду на жертву. Не принимаете ее — не надо.

— Он второй раз идет на жертву, не жалеет живота, — усмехнулся Аркадий. — Я тебе скажу, Костик, вот что: прибереги свой живот для более подходящего случая. Он может представиться.

— Да, это неправильно и неблагоразумно, Костик, — поддержал Аркадия Ваня. — Нужно искать другое решение.

— Путь один, — сказал Саша, — взяться за учебу.

— Вот что, ребята, учиться хорошо надо, это правильно, — продолжал Аркадий. — Но кто нам мешает тренироваться самостоятельно, в свободное время? А? Давайте дадим друг другу слово, что защитим приз?

— Поклясться — и все! — подхватил Саша.

— Поклянемся! — воскликнул Гречинский.

— Это здорово! — у Аркадия загорелись глаза. — Давайте!

— Мы, комсомольцы десятого «А», даем друг другу слово и клянемся, что не отдадим зимний приз школе имени Макаренко! — негромко, но очень четко и торжественно сказал Саша.

— Клянемся! — воскликнули все, протягивая Саше руки.

Клятва была скреплена крепчайшими рукопожатиями.

В СЕМЬЕ И В ШКОЛЕ

Слова Якова Павловича глубоко задели самолюбие Саши Никитина.

«Ты уже не первый ученик школы!» — с болью думал он, входя в свою комнату.

Мать его, Екатерина Ивановна, была учительницей. Как и все матери, отдающие воспитанию детей самую драгоценную долю души, она умела читать даже очень затаенные мысли сына. Накормив Сашу обедом, она подсела к нему и, положив свою ласковую руку ему на плечо, сказала:

— Ну, а теперь рассказывай…

И Саша, как обычно, поведал своему лучшему, задушевному другу причину переживаний.

— Отстал, значит? — спросила мать, и легкий оттенок иронии, звучавший в ее голосе, так и обжег Сашу.

«Сдался, отстал, не сумел, не выдержал, отступил», — эти выражения Сашин отец, полковник Никитин, с убийственной насмешкой называл «словарем безвольного человека».

— Отстал, но не сдался, мама, — сказал Саша.

Губы его плотно сжались, и в уголках их прорезались суровые и решительные складочки — как у отца.

— Это не просто красивые слова, сын?

Саша обнял мать за плечи.

— Мама, что скажет мне отец, если узнает, что я такие слова бросаю на ветер?

— Да, он не похвалит тебя.

Мать сдержанно поцеловала его в высокий чистый лоб. Ее гибкие пальцы смяли и пригладили упрямый вихорок волос на затылке Саши.