— Так вот, я тебе скажу: забудь ее!

— Или Бунина. Чудесные стихи Бунина вы читали? Гумилева, может быть? Например, вот эти строки:

На полярных морях и на южных,

По зеленым изгибам зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.^[34]

— Иди ты к черту, Фима! Ты слыхал, что я сказал тебе?

— А дальше еще чудеснее, не правда ли? — продолжал Кисиль.

Или бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что золото сыплется с кружев,

С розоватых брабантских манжет.^[35]

Декламация вывела Аркадия из терпения. Он схватил Фиму за руку и угрожающе прошептал:

— Брось трепаться, тебе говорят! Если хоть раз ты пристанешь к Женьке, я расквашу тебе харю!

— Не надо! — остановившись, резко сказал Кисиль. — Не надо, молодой человек! Ваша фамилия Юков? Тот самый Юков, папаша которого посажен за мелкое воровство? Какие неприятности! Я вам сочувствую, но как человек, уважающий социалистическое имущество…

— Ах, так! — Аркадий побледнел и ударил Кисиля по шее.

Он ударил тихонько… может быть, в одну четверть силы. Честное слово, это был детский удар! Но Кисиль, должно быть, не привык к таким ударчикам. Он охнул и замертво растянулся на тротуаре.

— Точка! — резюмировал Аркадий, запоздало соображая, что дело совершенно неожиданно приняло сквернейший оборот.

К месту короткой схватки отовсюду сбегались люди.

Аркадию оставалось только одно — объявить: «Вяжите меня: я убийца!»

Град наибраннейших слов посыпался на него.

— Пощупайте пульс! Доктора! — крикнул кто-то.

В этот критический момент Фима очнулся, вскочил и, с испугом озираясь по сторонам, закричал:

— Граждане, что случилось? Не устраивайте на улице манифестаций, это вам не при Николае Кровавом! Я споткнулся, уверяю вас! Мы с моим другом рассуждали о поэзии древнего Рима…

— Мы видели, как вы споткнулись, — заметил пожилой мужчина в женской панаме, мрачно глядя на Юкова.

— Мы видели, как вы о поэзии рассуждали, — зловеще поддержала его женщина с усиками.

— Тем более, тем более! Разрешите, я спешу, у меня срочные дела, я не люблю дебошей и недоразумений! — И Фима, расталкивая толпу плечом, бежал, оставив на поле боя ошеломленного Аркадия. Издалека, из мира свободы и всяческих радостей, доносился довольный, благодушный Фимин голос: — Счастливо оставаться, Аркаша! Я приму вас в свободное время. Вы знаете часы моих приемов?

— Милиция! — возвестил народ.

— Заберите его!

— Юродивого избил!

— Проходу нет!..

— Порядочек, граждане, порядочек! Где пострадавший? Кто избивал?

Это был все он же, все он же — милиционер товарищ Фунтиков!

— А-а, — грустно протянул он, увидев Аркадия, — опять ты! Что же мне делать с тобой?

— В милицию его, что с ним разговаривать!

— Хулиган!

— Учить их надо!

— Кто таких только воспитывает?

— Порядочек, граждане! — снова проговорил Фунтиков и, оглядев собравшуюся толпу, спросил: — Свидетели есть?

— Я свидетель, — выступил вперед мужчина в панаме.

— Я тоже, — сказала женщина с усиками.

Фунтиков подозрительно оглядел их, вздохнул.

— Ну что мне с тобой делать? — повернулся он к Аркадию.

— Как что? В милицию! — закричала панама.

— Акт! — добавили усики.

— Порядочек, — неодобрительно покосился на них Фунтиков. — Пройдемте, граждане.

— Прошу прощения, — вмешался мужчина с портфелем. — Может быть, этот молодой человек и ударил того самого… Кисиля, как все зовут его. Но ведь этот самый Кисиль отрицает факт. Он уверяет, что сам споткнулся, я слышал собственными ушами. К тому же он скрылся. Это тоже кое о чем говорит.

— Виноват, вот и скрылся, — пробормотал Аркадий.

— Это верно? — обрадовался милиционер. — Граждане, вы можете подтвердить слова этого гражданина?

— Верно! Так он и говорил! Видно, сам виноват!

— Ну, тогда вы свободны, граждане, — обратился Фунтиков к свидетелям. — Можете использовать свое время по собственному усмотрению. Нарушителем займусь я сам. Я знаю этого молодого человека и сейчас пройду с ним в школу. Дирекция проведет по отношению к нему соответствующую воспитательную работу. Прошу не нарушать уличного движения! Вопросы есть?

— Актик бы-ы, — заныли усики.

— Семейственность, — буркнула панама.

— Порядочек! Ну, пойдем к директору. — И Фунтиков взял рыцаря Аркадия за руку.

Рыцарь гордо повел плечом и сделал рукой движение, как будто с вызовом бросил перчатку.

— Куда угодно! Только за руку хватать не надо. Я не убегу. Я человек известный… и вообще заслуженный. У меня грамота Освода имеется, — враждебно поглядел Аркадий на свидетелей. — Я людей не избиваю. Я ихглавным образом спасаю.

— Действительно, граждане, — подтвердил Фунтиков. — Действительно, перед вами известный герой и, если вы читаете газеты, вас удивит данное происшествие. — Он подумал и добавил: — А к директору все-таки пройдем.

— Куда угодно! — повторил Аркадий и, сунув руки в карманы своего пиджачишка, зашагал к школе.

СОНЯ ЧИТАЕТ СТИХИ

Был разговор с директором Яковом Павловичем.

Был разговор с членами комсомольского комитета.

Были и еще разговоры…

И вот через два дня — комсомольское собрание.

Все говорят, что Аркадия исключат из комсомола.

Ваня Лаврентьев сказал, что он будет самым решительным образом настаивать.

Саша Никитин заявил, что он непременно станет Аркадия защищать.

Женя ходит понурая и растерянная. Это ведь она виновата! Но ей стыдно признаться…

Женя призналась только одной Соне. Соня в ответ поцеловала свою подружку, разрумянилась и прошептала:

— На его месте я сделала бы то же самое!

В субботу вечером Аркадий пришел к Соне.

— Максим Степанович дома? — приглушенным голосом спросил он, остановившись в проулке.

— Нет, он поздно придет. Да что ты его так боишься?

— Я боюсь? Вот еще! — Аркадий пролез в дыру и подошел к балкону. Теперь он часто пользовался этим путем. — Можно к тебе?

— Мы же договорились, в дверь заходи…

— Некогда! — буркнул Аркадий и вскарабкался на балкон. — Там у вас соседи, тетки, улыбки и все прочее. Ух, как я их ненавижу!

— У тебя шалят нервы… и вообще ты всклокоченный какой-то. Пойдем. — Соня схватила Аркадия за руку и потащила в комнату. — Я поухаживаю за тобой, причешу.

— Ну вот, в спальню попал, — пробормотал Аркадий, озираясь по сторонам. — Этого еще не хватало… — Он помедлил и осторожно спросил: — Это… твоя кровать?

— Да, — залилась румянцем Соня.

— Буржуйские условия! Нет, я на таких перинах не улежал бы. Миллионы людей на земном шаре спят на голом полу, на земле, в общем, где попало. Нет, я принципиально против перин, потому что тут забудешь про освобождение человечества!

И Аркадий сурово посмотрел на Соню.

— Эта мысль как-то не приходила мне в голову, — пуще прежнего краснея, сказала Соня. — Я не думала, что мягкая постель может играть какую-то роль…

— Ты думаешь, Ленин спал на мягкой постели? — спросил Аркадий, приняв позу члена революционного конвента^[36]. — Нет! — Но тут же он смягчился и прибавил — Впрочем, ты женщина… слабый пол. А я имею в виду мужчин.

— Ты отказываешь нам в праве на мужество, — укоризненно прошептала Соня. — Нагнись.

Аркадий безропотно наклонил голову, и Соня, взяв с туалетного столика гребенку, старательно расчесала его кудри.

— И еще, — сказала она, потянувшись за маленьким пульверизатором с одеколоном.

Аркадий шарахнулся от глазка пульверизатора, как от гремучей змеи.