Воин с березы показался Борису более симпатичным, и он глазами и движениями мускулов лица пытался дать понять ему, что кляп из травы мешает пленнику сообщить некую важную тайну.
Но симпатичный воин оборвал усилия Бориса насмешливым окриком:
— Что гляделками водишь? Попался, так не пищи!
А Борис и рад был запищать, да не мог.
— Ты слыхал, как он репетировал? — спросил рыжий.
— Конечно!
— Хитер! Ну-ка, что у него в рюкзаке?
Рыжий расстегнул рюкзак, стал извлекать из него вещи.
— Смотри, Васька, — говорил он своему товарищу, — книги! «Ботаника»! Трусы! Майка! А это что? Кренделя какие-то! Материя! Ну и хите-ер! Какая конспирация! Ты видишь, какая конспирация?
— Правильная конспирация!
— Хите-ер! — тянул рыжий.
— Хите-ер! — тянул и Васька.
— Ладно, ведем к командиру! Ты впереди, я сзади, он посередке. Ты слышишь? — обратился рыжий к Борису. — Пойдешь посредине. И не вздумай бежать: у нас тут весь лес под контролем.
Борис выплюнул кляп и закричал:
— Немедленно развяжите меня! Прежде всего нужно спросить человека, кто он и откуда!
— Ай-яй-яй! — покачал головой рыжий. — Дисциплинки у этих «зеленых» нету! Или ты «синий»? Все равно, мы тех и других бьем. Васька, дай платок!
— Я не знаю никаких «синих» и «зеленых», — продолжал Борис.
Не слушая его, рыжий водворил кляп на место, наложил на него повязку из грязного носового платка.
— Теперь не выплюнешь! Вставай! Ну!..
И вот уже Борис понуро плетется по глухой лесной тропе, охраняемый странными босоногими воинами. Злость кипит в нем. Выхода у злости нет…
В эту минуту впереди раздается окрик:
— Пароль!
— Красная Армия! — отвечает рыжий.
Бориса вывели на полянку, в конце которой стояло человек шесть таких же босоногих воинов. Рыжий подбежал к одному из них, самому рослому, — чуть ниже звезды у него была пришита к рубашке тоненькая красная полоска, — и отрапортовал:
— Товарищ командир, пойман подозрительный лазутчик!
— Подведите! — важно распорядился рослый.
Этому пареньку было лет шестнадцать. Впрочем, он мог быть и ровесником Бориса: над верхней губой пробивался у него черный юношеский пушок. Он был смугл, строен и бесстрастен.
— Подозрительный? — переспросил он, окинув Бориса спокойным взглядом. Подумав немного, не спеша обошел вокруг пленника. — Да, что-то он глядит… и вообще, не радуется, видно. (А Борис глядел зло, пронзительно). — Что это вы ему рот заткнули?
— Бранится! — ответил рыжий. — И потом — для конспирации.
— Та-ак. Что же мне с ним делать? Времени-то нет…
— Посадить его в сторожку… к тому. Маршал разберется, — посоветовал один из босоногих воинов.
— Ладно. Веди, Васька, в сторожку, а ты, — обратился рослый к рыжему, — снова на пост. Дисциплинки нет! Бросаете пост без разрешения.
— Това-рищ команди-ир! — заныл Васька. — Он же большо-ой, он убежи-ит, когда я оди-ин…
— Ладно, ведите вдвоем. Да быстрее! И сразу на пост. За мной!
Команда, предводительствуемая рослым, исчезла в лесу.
— Воображает из себя! — проворчал рыжий. — Мне командирское звание тоже присвоено, только я прямоугольник не успел нашить.
Борис понял, что эти слова относятся к нему.
— Ну, придется завязать тебе глаза, — продолжал рыжий. — Для конспирации. Траву ты можешь выплюнуть. И не обижайся: война есть война.
— Ребята! — взмолился Борис, как только ему вынули кляп. — Я повторяю, что произошло недоразумение…
Воины засмеялись.
— Это правда! Я не имею никакого отношения к вашей игре…
— У нас не игра, — строго сказал рыжий. — У нас производятся такие же военные действия, как и у вас.
— Я не знаю, у кого это — у вас! Я только что приехал из города…
Воины снова засмеялись.
— Хитер, хитер! — сказал рыжий. — Объяснишь это маршалу, а у нас приказ. Прошу прощения, товарищ лазутчик, я завязываю глаза. Я гуманно. Не больно?
Борис понял, что ему все равно не поверят, и с отчаянием крикнул:
— Пошли вы к черту!
— Давно бы так.
— За этого лазутчика маршал и мне прямоугольник разрешит носить! — хвастливо заявил Васька.
«Маршал какой-то! — подумал Борис. — Вот еще несчастье!..»
— Давай прямо! — скомандовал рыжий.
Первые сто метров Борис прошел неуверенно, а потом стал привыкать. Он на ходу ощупью чувствовал изгибы лесной тропы и уже не натыкался на густые колючие еловые лапы.
«Хоть практику получу, авось еще придется в жизни», — невесело размышлял он.
— Осторожнее, канава, — предупредил рыжий.
— Пароль? — закричал кто-то впереди.
— Красная Армия! Принимай еще одного.
Борис почувствовал, что лицо его озарилось солнцем: они снова вышли на поляну.
— Сколько мне стоять здесь? — запальчиво спросил тот, который требовал пароль. — С утра стою и стою!..
— Сколько командир прикажет. Зри в три, понял? Важная персона!
Лязгнула щеколда. Рыжий сорвал с лица Бориса повязку и втолкнул его в помещение.
— Отдыхай, товарищ лазутчик!
Дверь захлопнулась.
Закопченные стены. Низкий потолок. Два малюсеньких окошечка. Старая полуразвалившаяся печка…
На широкой скамейке возле печки лежал Никитин.
— Борис!
— Саша!
Никитин вскочил.
Одноклассники обнялись, как старые, добрые друзья.
— Как ты попал сюда?
— А ты как?
— Меня какие-то в плен взяли!
— Ну и меня в плен!
— Объясни мне, что здесь происходит?
— Садись, Борис, все объясню.
— Это что-то невероятное!..
— Да нет, ничего невероятного нет. Что касается меня, то я… — Саша покачал головой и задумался. Словно забыв о Борисе, он постукивал ребром ладони по скамейке.
Борис ждал.
А Саша думал: «С чего начать?..»
Да, начать рассказ ему было трудно.
Глава вторая
МАРУСЯ ЛАШКОВА
Она лежала без сознания…
Свет мелькал в ее глазах, как зайчик на стене: мелькнет и пропадет, мелькнет и пропадет. Весь мир казался ей гигантским снежным полем. Воет ветер, метет пурга. По полю, утопая в сугробах, идет упорный человек. Перед ним, в вихрях дикой пурги, мелькает далекий огонек.
— Это же ветер свистит, и я его совсем не боюсь. Вот я даже к форточке подойду, — шептала в бреду Маруся.
Наконец она открыла глаза и, увидев белые стены больничной палаты, пришла в себя.
«Зачем я это сделала? — подумала она, чувствуя острое желание заплакать. — Вот умру…»
Снежное поле и упорный человек снова встали перед ее глазами, и она почувствовала неожиданное удовлетворение.
— А все-таки я выдержала! — с улыбкой робкой гордости сказала Маруся доктору.
Маруся любила тепло и домашний уют, конфеты и красивые платья. Еще она любила приключенческие книги: Жюля Верна, Фенимора Купера, Вальтера Скотта. Захватывающий роман она могла читать днем и ночью: зимой прислонясь к жаркому изразцу печи, летом — на мягком диване, в комнате, ярко освещенной электричеством. Мир, который открывался ей на страницах занимательных книг, с его битвами, опасными приключениями, неожиданными и радостными открытиями, — как он был не похож на ее мир, сытый, теплый и уютный! Порою Марусе становилось стыдно, и она робко закрывала книгу. Ее герои, идущие к намеченной цели, презирая смерть и лишения, даже не мечтали пожить хотя бы час той жизнью, которой жила она. Это были смелые и сильные волей люди. Они глядели бы на нее с презрением, потому что она, не под стать им, росла, как цветок в теплице.
— Наши дети воспитываются слишком нежно и в праздной обстановке, они могут не вынести жизненных испытаний, — часто говорил отец Маруси, главный бухгалтер завода, человек, в представлении дочери, особых твердых убеждений. Маруся понимала: отец говорит о ней. Впрочем, она не любила задумываться над его словами. Но однажды отец сказал матери: «Ты вырастишь неженку!» — и это сильно задело, даже обидело Марусю. Как только мать назвала ее деточкой, Маруся раскапризничалась: «Мама, до каких пор!..» Правда, получилось все по-детски, но это был первый шаг из надоевшего, затянувшегося детства. В семье назревал бунт.
