Немного поражён. Что, в самом деле,
Тебе неинтересно видеть лик
Прекрасной, удивительной царевны?
Зачем же ты в страну мою проник?»
Давид ответил тут же государю:
«Позвольте мне немного поиграть.
Мне передали, что Вы пожелали
Дозволить мне свой навык показать.
Вы по игре всё обо мне поймёте.
А если нет, то лишь наедине
Я распахнусь душою перед Вами,
С надеждой, что доверитесь и мне».
И слыша, даже телом ощущая,
Что отдан был, как одобренье знак,
Давид взял нежно в руки свою скрипку,
И заиграл, навстречу сделав шаг.
Ему хотелось, чтобы тот услышал,
Стон любящей, израненной души.
С мелодией припомнились несчастья,
Что некогда владелец совершил.
В огромном зале музыка звучала
Иначе, с потаённой глубиной.
Все, кто там был, невольно прослезились,
И не владели, кажется, собой.
И если б продолжалось это долго –
Сердца бы разорвались от тоски…
Но вот мотив внезапно изменился,
И звуки беспечальные пошли.
Мгновенно слёзы горькие просохли,
Запела песней радости душа.
Давид не видел, как повеселели
Придворные. Тоска из душ ушла.
Ещё немного поиграв веселье,
Он песнь у скрипки резко оборвал.
А люди ожидали продолженья.
Подобных чувств никто не ощущал.
Но юноша сказал: «Своей игрою
Всё что желалось, думаю, донёс.
Я чувствовал душой печаль, веселье,
И слышал, как бегут потоки слёз.
Теперь же попрошу других оставить
Нас с Вами побыстрей наедине.
Мне нужно что-то важное поведать,
О чём не знает кто-либо в стране».
Растроганный игрой его, властитель
Дал знак придворных тут же удалить,
И только одному из них позволил
Давида в тайный зал препроводить.
Вход скрыт был за портьерою, за троном.
Где зал был с виду, в общем, небольшой.
Стояли стеллажи из книжных полок,
Два кресла, стол в оправе золотой,
Камин пустой, с резьбой витиеватой,
Над ним большое зеркало, свеча,
Ковёр персидский на стене богатый,
Где в центре два скрестившихся меча,
И на полу ковровая дорожка
С красивой нежной гаммой цветовой.
Всё было там обставлено со вкусом,
Создав уют и для души покой.
Здесь можно говорить было открыто,
Расслабившись и если и боясь,
То только лишь того, что сам правитель
Захочет вдруг означить свою власть.
Давид, конечно, этого не видел,
Лишь чувствовал палату ту душой.
Когда же его в кресло усадили –
Столбом встал холод колкий за спиной.
Закрылась дверь. Ведущий его вышел.
Но государь с Давидом не одни.
В расшитом и широком балахоне
Стоял колдун за парнем позади,
Уверенный, что мало кто заметит
Чуть слышные и мягкие шаги.
Однако музыкант был чуток слухом,
Распознан был им стук в чужой груди.
И холод бил не просто так. Внутрь зала
Проникло нескрываемое зло.
Оно собой заполнило пространство –
Очаг, казалось, снегом занесло.
Угадывалось, будто в помещенье
Вползла невероятная змея,
Готовая впустить в пришельца яда
Безжалостно, и тело не щадя.
Он слышал, представляя это в красках,
В мелодии созвучной с темнотой.
И вот уже создался чёткий образ
Того, кто поклонялся бесу с тьмой.
Невидимый в реальности Давиду,
Был телом худ и ростом невысок,
С горбом, с довольно колкими глазами,
И с носом тонким, свернутым в крючок.
Колдун хотел почувствовать руками,
Водя вокруг, что здесь за человек.
Но ничего, увы, не удавалось –
На юноше был бабкин оберег.
Рубаха под кафтаном охраняла
Давида от возможных тёмных чар.
В который раз она его спасала,
Не позволяя нанести удар.
Не понимая, что происходило,
Что сдерживало силу волшебства,
Колдун, стремясь к поставленной им цели,
Себя не помня, как сошёл с ума.
Присутствие своё он обозначил,
Сорвав с Давида дареный платок.
Лишь по глазам – души отображенью,
Он что-то разузнать о парне мог.
Давид же произнёс: «Условье было,
Что в комнате останемся одни.
Мне нужно непременно Вам до ночи
Раскрыть причину долгого пути.
Заметьте, что платок был снят не мною.
Пришёл я не затем, чтобы смотреть.
Желание моё совсем иное.
И внутрь меня ненадобно глядеть.
Я думаю, что глаз не открывая,
Сейчас, кто за спиной, Вам расскажу.
Тогда Вы мне поверите, надеюсь,
Коль человека точно опишу.
Хоть время ещё есть, но его мало.
Игру со мной затеяли Вы зря.
Итак: немолодой, худой, горбатый,
С глазами злыми, полными огня.
Нос тонкий и немного крючковатый.
На нём прекрасный, тёмный балахон,
Чтоб быть неузнаваемым. Обычно
Он часто одевает капюшон.
Но внешний вид, наверное, не важен,
Я точно знаю, кто сей человек.
Он ворожить пытался за спиною,
Ведь узнаёт так часто обо всех.
При нём я глаз, конечно, не открою.
Не потому, что я его боюсь.
Мне кажется, при этом человеке
Я в нужный час победы не добьюсь.
Ему не стоит долго и упорно
По вашей просьбе заниматься мной.
Ведь я пришёл сюда, чтобы поведать,
Что к Вам флот направляется с войной.
Смотреть на Вашу дочь и восхищаться,
Нет в мыслях – это просто ни к чему.
Моё желанье – сохраненье мира.
Позвольте лишь, и я Вам помогу».
Колдун был зол и очень недоволен.
Ему хотелось бросить взгляд в глаза
Пришедшему загадочному гостю,
Что мог творить, похоже, чудеса.
И это чародея задевало, страшило,
Что тот больше знал, чем он.
Тем самым в пониманьи господина,
Принизив его первенство. Притом
Взгляд зоркий колдуна тотчас приметил
Не просто неподдельный интерес
В глазах главы. Он слушался Давида,
И был согласен, чтобы маг исчез.
Нет! Этой смены чародейской власти
Колдун не собирался допускать.
Он был не просто зол, хитёр, опасен,
Но также мудр и знал, как поступать.
Поэтому, не дав промолвить слово,
В ответ, с издёвкой, тут же произнёс:
«Откуда ты, пришедший сюда пешим,
Знать можешь весть, что нам сюда принёс?
И кто же к нам плывёт под парусами?
Скажи нам имя! Кто же он такой?