Тетушку Оиму это страшно тревожило. Они с Ёнэю столько вложили в Яэко, а теперь начали сомневаться, что из нее получится преемница. Но выбора не было: кандидатура Масако уже не рассматривалась.

В конце концов они удочерили Яэко почти автоматически.

И тут дела пошли под откос.

Через год после того, как Яэко стала майко, в 1939 году, мать тетушки Оимы, тетушка Юки, умерла.

Тетушка Оима стала главой семьи Ивасаки. Ёнэю по-прежнему активно работала гэйко и не готова была отойти от дел, так что тетушке Оиме пришлось отложить свои мечты о ресторанчике в долгий ящик и принять на себя управление окия.

Примерно тогда же в дом Ивасаки поступила моя сестра Кунико. Кунико была третьей дочерью моих родителей и в то время училась в начальной школе. Она обладала множеством прекрасных качеств и лишь двумя недостатками, которые, к несчастью, не позволяли ей стать майко. Во-первых, у нее было слабое зрение, из-за чего она не могла ориентироваться в пространстве без очков. И, во-вторых, ей досталось телосложение моей мамы – то есть она была низенькая и полная. Поэтому начальство решило, что лучше воспитать из Кунико помощницу, чем пытаться сделать из нее гэйко. Девочку отправили в обычную школу, а потом она стала учиться у Абы в качестве ее ассистентки.

8 декабря 1941 года Япония вступила во Вторую мировую войну. Она растянулась на четыре долгих года, в течение которых Гион-кобу, как и вся страна, испытывал тяжкие лишения. Все ресурсы государства были брошены на обеспечение армии, и в 1943 году правительство временно закрыло Гион-кобу. Многие гэйко отправились домой, к семьям. Тех, кто остался, мобилизовали для работы на фабрике боеприпасов.

В окия Ивасаки не было кимоно из темно-синего хлопка, принятого на фабрике, так что гэйко шили себе рабочую одежду из старых шелковых нарядов. Думаю, людям за пределами карюкай они казались очень странными. По словам тетушки Оимы, даже в таких условиях девушки продолжали соревноваться друг с другом: пришивали воротники, аккуратно заплетали волосы в две длинных косы и носили белоснежные косынки. Они хотели быть женственными, несмотря ни на что, а на фабрику шли, выстроившись в шеренгу и высоко подняв головы.

Тетушка Оима разделила имущество окия на три части и каждую отправила на хранение в особое место.

В доме она разрешила остаться только главным членам семьи: Ёнэю, Масако, Яэко и Кунико. Остальных майко и гэйко она отослала к родителям. В городе закончилось продовольствие. Тетушка Оима и Кунико рассказывали, как боялись умереть от голода. Кое-как они пытались прокормиться найденными корешками и жидкой похлебкой из подсоленной воды с горсткой крупы.

Молодой человек Яэко, Сэйдзо, стал офицером. Всю войну его подразделение было расквартировано в Японии, так что отношения Сэйдзо и Яэко продолжались. В 1944 году она объявила, что покидает дом Ивасаки и выходит замуж. Она еще не выплатила денег, которые окия Ивасаки вложил в ее карьеру, но тетушка Оима не хотела с ней ссориться. Она решила взять эти убытки на себя и милостиво разрешить Яэко расторгнуть контракт. Подобные нарушения договора иногда случались, хотя и считались чрезвычайно дурным тоном. Яэко развернулась и ушла.

Поскольку официально она по-прежнему была членом семьи Ивасаки и тетушка Оима относилась к ней как к дочери, то она снабдила ее достойным приданым. Яэко забрала с собой ювелирные украшения, в том числе рубин, который подарил ей барон, два больших платяных сундука с ценными кимоно и оби, переехала в Осаку и начала новую жизнь.

В декабре того же года окия Ивасаки понес еще одну тяжелую утрату. – от болезни почек скоропостижно скончалась Ёнэю. Ей было всего пятьдесят два года. Тетушка Оима осталась без наследницы. А Масако, которой едва исполнилось двадцать два года, – без матери.

Так обе звезды окия Ивасаки погасли.

Война закончилась 15 августа 1945 года. В истории окия Ивасаки никогда не было такого тяжелого периода. В просторном доме теперь жило всего три женщины: стареющая тетушка Оима, подавленная Масако и Кунико. Тетушка Оима призналась, что была готова вовсе закрыть заведение.

Внезапно дела стали налаживаться. Американские оккупационные войска приказали вновь открыть Гион-кобу, и карюкай начал медленно оживать. Часть театра Кабурэндзо конфисковали под танцевальный зал. Теперь офицеры посещали отяя. Несколько гэйко и майко, уехавших во время войны, попросили разрешения вернуться в окия. Среди них была и Коюки, одна из любимых публикой гэйко из дома Ивасаки. Вслед за ней приехала и Аба. Окия Ивасаки снова был в деле.

Я спросила у тетушки Оимы, трудно ли было приветливо встречать в отяя американцев, которым Япония только что проиграла войну. Она ответила, что все было не так однозначно. Конечно, определенная горечь присутствовала, однако в целом офицеры были любезны. Большинство представителей квартала радовались, что можно снова вернуться к работе. К тому же умение обслужить почетных гостей одинаково приветливо, не проводя различий, является одним из достоинств обитательниц карюкай. Потом тетушка рассказала мне одну историю, в которой, как мне показалось, я разглядела ее настоящие чувства.

Однажды вечером Коюки пригласили выступить на банкете, который устраивали для генерала Макартура в «Итирикитэй». Его так восхитил ее наряд, что он спросил, можно ли увезти это кимоно с собой в США.

Хозяин «Итирикитэй» передал эту просьбу тетушке Оиме, и она ответила так: «Кимоно – это наша жизнь. Он может забрать кимоно, но тогда ему придется взять с собой и меня тоже. Пусть он оккупировал мою страну, но никогда не сможет оккупировать мою душу!»

Хозяин «Итирикитэй» передал ее слова генералу, и тот никогда больше не спрашивал насчет кимоно. Всякий раз, рассказывая мне эту историю, тетушка Оима высоко вздергивала подбородок и широко улыбалась. Из всех ее качеств мне особенно нравилось чувство собственного достоинства.

То самое кимоно и сейчас хранится в сундуке у меня дома.

Следующие несколько лет окия Ивасаки, как и вся Япония, с трудом, но упорно двигался вперед.

Масако по-прежнему ждала с войны своего жениха. Лишь в 1947 году власти известили семью о его гибели. Масако была в отчаянии. Она несколько дней плакала, прижимая к груди свадебное покрывало. Теперь она осталась совсем одна. У нее отняли будущее, и идти ей было некуда.

После долгого разговора с тетушкой Оимой Масако решила стать гэйко. В 1949 году, в двадцать шесть лет, она под псевдонимом Фумитиё дебютировала как гэйко-дзиката (музыкант).

Фумитиё была красива, но ей не хватало умения очаровывать клиентов. У нее отсутствовали та игривая хитрость и чувство юмора, которые необходимы для того, чтобы быть успешной. Гэйко мало в совершенстве овладеть каким-то видом искусства – гораздо важнее любить свою профессию страстно и работать со рвением. Но все это требует глубокой преданности делу, огромного труда, непоколебимого самообладания и присутствия духа, чтобы оставаться спокойной даже в катастрофической ситуации.

Масако была всего этого лишена. Однако выбора у нее не оставалось, и она продолжала выступать. Вскоре случилось новое несчастье: она слегла с туберкулезом и смогла вернуться к работе лишь спустя год, в начале 1950-х. Впрочем, ее беспорядочные усилия не могли поправить финансовое положение дома.

К тому времени Кунико достигла брачного возраста – ей исполнилось восемнадцать. Несмотря на несколько поступивших предложений, она отказывалась обсуждать тему замужества. Кунико считала, что должна и дальше жить в окия Ивасаки, чтобы, после бессовестного ухода Яэко, постоять за честь нашей семьи. Следующие тридцать лет Кунико проработала в окия Ивасаки и на всю жизнь осталась одинокой.

В этот период окия Ивасаки едва сводил концы с концами. Дому принадлежала великолепная коллекция нарядов, в нем работал полный штат, обученный одевать в эти наряды гэйко, но при этом не было самих гэйко, которые могли бы эти кимоно носить. Горстке работавших тогда женщин было не по силам тащить на своих плечах весь бизнес. Тетушка Оима снова должна была искать новые таланты. Именно поэтому зимой 1952 года она пришла к моим родителям, чтобы поговорить о Томико.