– Мы судим людей по их стабильному, нормальному состоянию.

– У тебя не получится просто испариться, когда у человека напротив проявится “ненормальное состояние”.

– Я не говорю, что это правильно, просто мы так устроены.

– Хорошо. И какой вывод? Я – маньяк?

– Вывод… вывод… А вывод такой: из-за детской травмы у вас появилось маниакальное желание защищать тех, кого вы считаете слабыми. Потому что тогда вы не смогли защитить свою сестру.

Я прямо отшатнулся. Дыхание стало тяжёлым.

– Мы не можем вечно ходить вокруг этой темы. Вам не нужно делать её достоянием общественности, но вы должны перестать закапывать её всё глубже в себя.

Вдох. Выдох.

– Вы правы. Я должен в себе разобраться и без принятия случившегося у меня этого не получится. И я думал об этом. Думал. Думал. И нашёл ответ. Вы ошиблись – я не считаю, что не смог её защитить.

– Разве??

Карандаш выпал из её руки.

– Я виню себя в её смерти, но не виню себя в том, что не смог её защитить. Я ведь не так уж далеко отошёл тогда. Если бы она закричала, я бы точно услышал. Но она не закричала… Может вы правы, и у меня есть маниакальное желание защищать слабых, но оно проявилось потому, что когда-то… спасли меня. Она всё делала правильно, и это тоже было… правильно.

Почти минуту мы сидели в тишине. Я старался смотреть на что угодно, только не на неё, а она неотрывно смотрела только на меня.

– Обычно в терапии не ставят никаких диагнозов, но мы с вами делали исключение во всём, не будем отрываться от традиции, – наконец-то прервала она эту давящую тишину.

– Мой диагноз? Я заинтрегован.

– У вас особая вариация… комплекса героя.

Я ожидал чего-то более грандиозного.

– Это не тайна. Я всю жизнь слушаю от начальства: “Что, героем себя возомнил?”

– Это не повод для радости. Речь об очень опасном расстройстве. Чтобы подтвердить… например… другой вариацией этого же комплекса обладал… скажем, Гитлер.

Что?

– Гитлер??

– В этом нет ничего удивительного. Он был солдатом в Первую Мировую. Получил несколько ранений, сражаясь за родину. А потом наблюдал, как его страну разделили на куски Версальским договором, лишили армии, забрали суверенность. Он тоже начал считать себя героем, который должен спасти… не всех слабых, как в вашем случае…

– Свой народ.

– Верно. Вы сами сказали, что человек в здравом уме не способен на многократную жестокость – ему каждый раз нужна для этого рациональная причина, а значит, то, что он творил, было возможно только на уровне эмоционального и психологического искажения действительности. На его геройские идеи удачно легла идеология, разработанная в Италии основоположником фашизма – Муссолини. Она дала ответ на вопрос: почему ради своего народа я могу убивать и уничтожать другие расы, народы и этносы?

– Потому что мой народ – избранный. Арийская раса. Чистая, правильная.

– Всё начиналось с геройского желания вернуть своей стране её былое величие, спасти свой народ. Конец этой истории вам известен.

– Не думаю, что это корректное сравнение.

– В масштабах деяний. Но не по сути. Чаще всего у этого расстройства два итога: смерть из-за глупого, ненужного героизма или постепенное примешивание к своим идеям всё более радикальных взглядов и решений.

– Получается скорее комплекс злодея.

– Получается, что это две стороны одной монеты.

– И что же мне с этим делать?

– Я не знаю. Вам решать. Но если вам интересно моё мнение… – не тяни, очевидно, что очень интересно. – Этот комплекс всегда ищет оправдания в других: я делаю это ради… – и дальше длинный список вариантов. Великая цель даёт большой простор для оправданий великого зла. А значит решение простое – нужно делать всё только ради себя. Твои действия могут быть во благо других, идти им на пользу, но совершать их ты должен ради себя. Это заставляет брать на себя ответственность за свои поступки, а не перекладывать их на спасённых, на родину, на семью, на врагов.

Звучит… сложно.

– Других советов не будет?

Настя заразительно улыбнулась.

– Ха-ха, как вовремя вы спросили. Нет, не будет. На этом я считаю нашу терапию законченной.

Впервые это произошло вне боестолковения – время вокруг остановилось.

Что? Это конец? Но ведь!..

– Я думал, что постановка диагноза – начало основной работы.

Надеюсь, не слишком жалко прозвучало.

– Не в вашем случае. Всё, что от меня требовалось, чтобы вы сами научились себя анализировать, смогли смотреть на себя со стороны, ничего от себя не скрывая. Скоро вы мне в психоанализе фору датите, так что я более тут не нужна.

– Значит, конец? – странное чувство растерянности, когда не знаешь, что делать дальше. Будто забыл как ходить или дышать.

– Да. Наши отношения терапевт-клиент с этого момента подошли к своему логическому завершению, – Настя глубоко вздохнула. – И теперь я могу сказать тебе кое-что важное – спасибо.

Она только что обратилась ко мне на ты?

– Спасибо?

– Не так давно я и представить не могла, что только закончившая институт молодая девчонка сразу начнёт напрямую работать с людьми по своей прямой специальности. И я не могла вообразить, что вот так быстро встречу такого человека, как ты. Я не случайно решила работать с военными: для меня такой человек, как ты – герой нашей страны. И я очень хотела помочь. Я готовилась к каждой нашей встрече, чтобы не выглядеть дурочкой в глазах опытного военного и интеллектуала. Я придумала специальный шифрованный язык, на котором вела записи, чтобы их никто не мог прочитать. Я исписала кучу тетрадей в своих размышлениях и выводах. Я уже не тот человек, который впервые пришёл в этот кабинет. И за это – спасибо.

Настя поклонилась.

Она поклонилась… мне.

– Это я должен тебя благодарить. Вот уж кто вошёл в этот кабинет другим человеком – так это я. И не только в первый раз: каждый раз, как я сюда заходил, выходил из кабинета уже другой человек. Спасибо.

Неловкая пауза начала затягиваться. Я должен ещё что-то сказать! Но что?..

– Тогда я пойду.

Ну не идиот ли?

– Да.

– Хорошо. Пойду.

Ручка двери в этот раз особенно сильно холодила руку. Мне не хватало сил её опустить.

Я не могу её отпустить.

– Какой же я слабак, – поднял я голову к потолку. – Столько всего видел, через столько прошёл, столько сделал. А девушку пригласить на свидание духу не хватает.

За спиной я услышал смешок.

– Тебе ещё над многим придётся поработать. Но, уверена, она поддождёт, пока ты и с этим справишься.

Ручка двери буквально сжигала мне руку. Я выскочил из кабинета как ужаленный.

***

Только ради ошарашенного лица Лорпеля стоило принять это решение.

– Повтори, Достойная Рунит, – промямлил он.

– Я не буду ничего продавать Соргольщикам.

Лорпель сделал глубокий вдох, приходя в себя.

– Они так или иначе получат эти артефакты и Кристаллы.

– Знаю. Но не от меня.

– Мне ещё раз зачитать список “это необходимо”?

– Это список компромиссов с совестью. Не хочу на них идти. Я только этим и занималась до того момента, как зашла в Покои. Думала, что это изменилось, что я научилась чему-то у Влада. Но всё снова начинает повторяться и я снова выбираю компромисс.

– Сейчас у тебя есть цель.

– Она была у меня всегда. И осталась прежней.

– Теперь ты относишься к ней менее… наивно. По крайней мере я так думал.

Я тоже.

– А я не думаю, что все Достейнейшие Капитула родились злодеями. Уверена, большинство среди них всего лишь слишком часто шли на компромиссы. Ты здесь, со мной, чтобы это изменить, или тебе хочется привести к власти очередного злодея?

Что ты так на меня смотришь? Откуда этот тяжкий выдох?

– Хорошо. Но попрошу тебя потянуть время – не отказывай Люферону прямо сейчас. Я договорился с несколькими аристократами о встрече. И они хотят пообщаться с торговым представителем Капитула, а не со взбалмошной девчонкой.