«Звезда вечерняя»

повесть

Увидев Владимира, фельдшер полевого госпиталя вытаращил глаза, на его физиономии застыла нелепая улыбка.

Владимир мрачно сверлил глазами фельдшера:

– Так вы что, и похоронку на меня отослали?

Тот еле заметно кивнул и втянул голову в плечи.

– Ты не кивай, а говори, – злобно просипел Владимир, держась слабой рукой за притолоку, – отослали или нет?

– Отослали.

Все поплыло перед глазами Владимира. Он прислонился к стенке и соскользнул на пол.

Очнулся Владимир только к вечеру. Склонившаяся над ним сестра вводила ему под кожу какую-то жидкость.

Владимир с укоризной глянул на сестру.

– Что ж это вы придумали – живого человека в морг определять?

– Так то кома, хлопчик, – медсестра ловко выдернула иглу.

– Что, кома? – переспросил Владимир.

– Такой случай, когда дыхания и пульса нет.

– Когда дыхания и пульса нет, тогда и человека нет, —недовольно пробурчал Владимир, с трудом перевалился на бок и закрыл глаза.

* * *

На девятый день Владимир сидел против госпитального врача и, с жаром прижимая к груди руки, говорил:

– Товарищ старший лейтенант, ну дайте мне любую бумажку. Бригаду мне свою догонять надо.

– Тоже мне, герой выискался. Чего тебе тут не сидится?

– Да геройства здесь никакого нет, товарищ старший лейтенант, просто место у меня в бригаде родное, насиженное. Состав-то у меня инженерно-технический, а до этого я почти год в пехоте оттарабанил.

– А-а, – понимающе протянул врач, – так вот ты о чем.

– Ну да, – еще больше оживился Владимир. – Я места своего в два счета лишиться могу. А куда на пополнение отправят? Не дай бог, в какую-нибудь пулеметную роту упекут. Там мне мало не покажется.

Ты пойми, голова, никакой бумаги я дать тебе сейчас не могу. Весь госпиталь тю-тю, – врач описал рукой немыслимую траекторию. – Только мы тут вместе с Катериной с инвалидской командой застряли. Не горюй. Не сегодня-завтра нас отсюда заберут и…

– Товарищ старший лейтенант, в моем дивизионе меня каждый сверчок знает…

– Ну, куда ж ты, парень, пойдешь? На деревню к дедушке? До фронта – без малого сто километров.

– Степан Филимонович…

– Ты что, Владимир, под трибунал подвести меня хочешь? Все по закону делать надо. Команду в госпитале сформируют и пошлют всех, куда следует, – стараясь не смотреть Владимиру в глаза, офицер нервно забарабанил пальцами по столу.

– Степан Филимонович, мы ж ведь уральские, считай, земляки…

Врач вскинул голову и сердито посмотрел на Владимира:

– Ты, Владимир, из-за своей дурной башки горюшка-то еще хлебнешь. В общем так. Сержант Пулькин!

– Гвардии сержант, товарищ старший лейтенант!

– Гвардии сержант Пулькин! Нарушать законы не буду и вам не советую. Идите!

– Есть, – Владимир поднялся и поплелся в свою палату.

* * *

И в правду, поначалу дела складывались как нельзя лучше. Километрах в двадцати от госпиталя Владимира нагнала машина со связистами.

Перевалив через борт «студебеккера», Владимир почувствовал себя, наконец, в своей тарелке. Старший по званию, лейтенант, строго посмотрел на него:

– Как это тебя, братишка, здесь очутиться угораздило?

– Я, я по пути, – Владимир вдруг смешался. – Часть свою ищу.

– Значит, часть свою ищешь? – лейтенант пристально стал разглядывать Пулькина.

– Так точно, товарищ лейтенант! Четвертую гвардейскую тяжелую минометную бригаду…

– Четвертую бригаду? – в разговор вмешался сидевший подле лейтенанта старшина. – Так мы же там третьего дня были. Ты, случаем, Воронцова Степана не знаешь?

Владимир вскочил:

– Степу? Так он же комсорг дивизиона. Зуб у него еще передний выщерблен, он…

«Студебеккер» подпрыгнул на колдобине, Владимир не удержался на ногах и полетел на дно грузовика.

На развилке дорог автомобиль притормозил.

– Тебе, братишка, в сторону Бешенковичей. Это еще километров тридцать верных. Да смотри, – перевалившись через борт грузовика, крикнул вдогонку лейтенант, – по самой дороге не иди. Иди вдоль, перелесками.

***

Утреннее летнее солнце золотило стволы сосен и приятно согревало спину. Пробудившийся мир ворвался в безмятежную душу Владимира шорохами леса, гомоном птиц, запахами трав и цветов и покосившийся столб с табличкой «Achtung, partisanen!» бессмысленно чернеющей готическим шрифтом, казался атрибутом нереального, выдуманного мира.

Внезапно лесную тишину рассек гул моторов. Владимир поднял голову. Почти над самыми верхушками деревьев пронеслось звено бомбардировщиков с красными звездами.

«Наши, – улыбнувшись, подумал Владимир, и его мысли вернулись в привычное русло. – Лучше, конечно, поспеть к ужину. Приду и строго так скажу: «Это почему вы мне каши не положили?» А еще лучше подползти к палатке и не своим голосом завыть: «Нечипоренко, раб божий, почто ж ты Владимиру махорки-то жалел, почто…»

– Стой! Руки вверх! – словно из-под земли перед Владимиром предстали три автоматчика в ладных гимнастерках с синими петлицами войск НКВД.

– Ребята, чего уж сразу вверх, я…

– А того, – рослый сержант ткнул Владимира стволом автомата в грудь, – ты руки-то не опускай, – он похлопал Владимира по карманам. – Оружие имеется?

– Нет.

– По уставу отвечай: «Никак нет, товарищ сержант».

– Никак нет, товарищ сержант, – ответил Владимир, сообразив, что здесь с ним шутить никто не собирается.

– Документы?

– Тут, в левом кармане.

Сержант извлек желтый листок и быстро пробежал его глазами:

– Больше ничего?

– Ничего.

Увесистый кулак обрушился на голову Владимира.

Едва устояв на ногах, Владимир с немым изумлением уставился на сержанта. Тот снова загундосил:

– А это для тугодумов. Как положено, отвечать надо, понятно?

– Так точно, товарищ сержант, понятно.

– То-то, – сержант с ухмылкой посмотрел на Владимира. – Значит, дезертируем помаленьку?

– Никак нет, товарищ сержант.

– Молчи, с тобой все ясно. Ремень-то сними. Ну, чего как пень стоишь? Ремень, говорю, снимай.

Владимир расстегнул ремень и протянул его конвоирам.

* * *

В низенькой избенке с закопченными окнами за ободранным столом сидел белобрысый молоденький лейтенантик и сосредоточенно выводил на листе бумаги замысловатые кривые. Множась, кривые складывались в загадочные фигуры, затем по мановению руки художника фигуры исчезали, разламываясь на черные квадраты и прямоугольники. Несмотря на летний день, над столом висела зажженная от автомобильного аккумулятора лампочка, уродуя тусклым светом пределы убогой избенки.

– Так говоришь, Петрович, дезертира привели? – не поднимая головы, лейтенантик задумчиво продолжал чертить таинственные знаки.

При звуке этого голоса Владимир с тоской поглядел на конвоиров и, набрав побольше воздуха, выпалил:

– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант!

Офицер поднял голову и устремил на Владимира взгляд полный ненависти.

– Помолчи, голубчик. Петрович, документы при нем какие нашли?

Сержант положил на стол злополучный листок. Белобрысый склонился над ним и пожевал губами:

– Треугольный штамп вместо гербовой печати. А где воинский билет, где мобпредписание?

– Товарищ лейтенант, весь госпиталь перевели. Остались только…

– Пойми, голубчик, – перебил его лейтенант, – чем меньше ты будешь врать, тем больше у тебя шансов остаться живым.

– Товарищ лейтенант, ну сами посудите. Если б я был дезертиром, какой смысл мне к фронту идти? Я бы обратно драпал, – Владимир, ища поддержки, остановил свой взгляд на солдате, лицо которого было перечеркнуто глубоким шрамом. Владимиру показалось, что этот солдату его, Владимира Пулькина, врагом не считает.