Кстати, у нас сохранилась довольно хорошая фотография Матвева с женой и дочерьми. Судя по тому, как одеты барышни, фотография, видимо, была сделана до революции. Семья снималась в фотоателье, карточку наклеили на паспарту и подарили родным на память. Основательный человек – он во всем виден.

Глава 8. В «МАЛЬЧИКАХ»

Итак, дети Алексея Яковлевича и Евдокии Павловны Мордаевых: Дмитрий, Екатерина, Анна и Илья, каждый в свое время, отправлялись на работу в Петербург. Кстати, я не слышала, чтобы они говорили – Петербург, только – Петроград или Питер.

Мальчиков определяли работать «мальчиками». Было такое устоявшееся выражение «отдать в мальчики». О том, что представляла собой работа «в мальчиках», много написано в рассказах Чехова, в сборниках воспоминаний старых москвичей «Московская старина», «Ушедшая Москва», у Гиляровского в знаменитой книге «Москва и москвичи» и во многих других. Маленького помощника, работающего в лавке, в магазине или в мастерской, хозяева могли заставить делать все что угодно. «Мальчики» должны были не только помогать в торговле или в ремесле, но и убирать помещения лавки или мастерской, бегать за водкой и закуской для мастеровых, нянчить хозяйских младенцев, чистить, предположим, селедку (как в одном из рассказов Чехова) и так далее до бесконечности.

Кстати, у моей бабушки в речи сохранилось одно, видимо, очень старинное выражение, связанное с понятием «мальчики». Когда я, будучи здоровой и крепкой девочкой, бывало, заленюсь и прошу бабушку принести мне, например, книжку, кофточку, яблочко – то, что вполне могла бы, поднявшись с места, взять сама, бабушка мне говорила: «Семнадцать мальчиков!». Это означало: у тебя что, есть семнадцать мальчиков, чтобы они бежали и выполняли твои пустяковые просьбы? Нет мальчиков? Значит, поднимись, пойди и возьми сама все, что тебе нужно.

Детей отдавали «в мальчики» очень рано – в 10-11 лет. Мальчики работали в большинстве случаев только за еду, то есть денег за работу им не платили, но хозяин должен был мальчика кормить. Кормили, надо полагать, плохо, а иногда, наверное, и очень плохо. Об этом много написано авторами вышеупомянутых книг. Легко догадаться, что жизнь у мальчиков была очень тяжелой, а временами, я думаю, просто мучительной. Но зато, живя и работая в течение нескольких лет в лавке, в магазине или в какой-то мастерской, мальчик выучивался ремеслу, получал профессию, постигал законы и правила жизни в городе. Хозяин, в принципе, брал на себя обязательства мальчика учить. Но кто мог проверить – учит или не учит? Поэтому, видимо, успехи зависели, главным образом, от того, насколько сам подросток был сообразителен и сметлив, насколько ему самому удавалось «ухватить» суть работы, которой ему впредь предстояло зарабатывать себе на жизнь.

Если мальчик был достаточно умен, терпелив и старателен, то через несколько лет работы и «учебы» в ремесленной мастерской он становился подмастерьем, затем мастером. Самые способные и удачливые открывали свои мастерские, становились хозяевами, предпринимателями. Если мальчик служил по торговой части, не был слишком большим простаком или слишком наглым воришкой, со временем он мог рассчитывать на должность приказчика в магазине. Это примерно то же, что сейчас менеджер. Далее карьера развивалась в соответствии с масштабами торговли. Разумеется, при благоприятных обстоятельствах, постигнув секреты торгового дела, молодой удалец открывал свой магазин или сеть магазинов и т.д.

Судя по литературе 19-го века, через жестокую школу «мальчиков» прошли десятки, а может быть, и сотни тысяч деревенских подростков. Многие из них с годами превратились в настоящих городских жителей, стали мастерами в городских профессиях.

Надо полагать, именно из среды «мальчиков» вырос и российский рабочий класс, и значительная часть купечества. А дети бывших «мальчиков», если имели возможность учиться, уже пополняли ряды разночинной интеллигенции.

Мой родной дед, мамин отец, Иван Васильевич Смолин так же, как и сыновья Мордаевых, был отдан из деревни «в мальчики» в возрасте 10 лет. Но не в Петербург, как Мордаевы, а в Москву. И всю жизнь прожил в Москве, прошел весь нелегкий путь от «мальчика» до настоящего мастера своего дела, стал настоящим москвичом. И никакой другой жизни, кроме московской, практически не знал. Но о нем, следуя хронологии повествования, логично будет рассказать немного позже.

Дмитрий, старший сын стариков Мордаевых, уехал в Питер первым. Его определили работать в пекарню. Вероятно, у него все сложилось, в принципе, неплохо, потому что в родную деревню после отъезда он приезжал всего несколько раз, да и то только поначалу. Говорили, что в годы, предшествующие революции, он приезжал, рассказывал, что живет хорошо, специализируется на изготовлении баранок, сушек и бубликов, намекал, что примкнул к какой-то политической партии, но не к партии большевиков, принимал участие в демонстрациях. Женат не был. Позже, мне кажется, никто ничего о нем больше не слышал.

Девочки, Катя и Нюша, отправлялись в Петроград значительно позже, примерно в 15-16 лет. Та и другая в течение нескольких лет работали, как бабушка говорила, «в услужении» в состоятельных семьях.

Казалось бы, слова «работать в услужении» должны были бы восприниматься мною, советской девочкой, с некоторой долей негатива, но этого не было, поскольку никаких неприятных историй, связанных с этой работой, бабушка мне не рассказывала. Наоборот, мне казалось, что редкие воспоминания об этом периоде жизни доставляют бабушке удовольствие. Позже я поняла, что молодые годы, прожитые в Петрограде, возможно, были действительно самыми легкими и безмятежными в ее многотрудной жизни. Кроме того, в Петрограде деревенская девушка Катя получила возможность увидеть другую жизнь, отличную от крестьянской, погрузиться в другую среду, близко познакомиться с совсем другими – образованными – людьми, пожить рядом с ними, в определенном смысле усвоить их образ жизни. Полагаю, что этот период стал для бабушки следующим этапом ее «образования», поскольку знания, полученные за годы жизни в Петрограде, также не были для нее случайными. Она восприняла их с удовольствием, превратила в свою собственную систему ценностей и пользовалась этой системой ценностей на протяжении всей своей жизни.

Понятие «работать в услужении» мне пришлось вспомнить, читая роман Б. Пастернака «Доктор Живаго». В романе описывается сцена в гостинице, где один из героев романа пытался покончить жизнь самоубийством. Попытка самоубийства не удалась, вызвали доктора, в гостиничном номере суета, служащие гостиницы бегают, выполняют поручения доктора, сами в ужасе, но стараются изо всех сил, понимают, что выполняют важную, необходимую работу, заботясь и о спасении жизни человека, и о сохранении престижа гостиницы. В номер заходит герой романа, в данном случае человек посторонний, он видит переполох и спрашивает кого-то из персонала гостиницы: «Что вы делаете?». Тот ему с большим достоинством отвечает: «Услужаем!». При этом подразумевается, что, дескать, шли бы вы, барин, своей дорогой, нам не до вас, мы тут делом занимаемся, а вы без толку ходите, любопытствуете. И сам исполнен сдержанной гордости перед случайным человеком за то, что он, находясь при своей должности, здесь так нужен, и без него никак. Эта сцена в романе происходит в начале 20-го века. Из этого можно заключить, что в те времена «услужение» вовсе не считалось работой низкого сорта, а наоборот, видимо, полагали, что для того, чтобы на должном уровне «услужать», тоже требуются и знания, и умение, и такой работой гордились. Впрочем, это всего лишь мое толкование сцены из романа, но я думаю, что в принципе именно так и было.

Катя Мордаева, будущая моя бабушка, в Петрограде работала в семье инженера. По ее рассказам мы можем составить представление о том, как до революции 1917 года жили люди, представляющие «техническую интеллигенцию». По меркам петербургской жизни, семья не была слишком богатой. Хозяин работал инженером на заводе, получал жалование (мы бы сейчас сказали – зарплату). Семья состояла из трех человек: муж, жена и дочка. Жили в хорошей наемной квартире, в большом каменном многоквартирном доме на Петроградской стороне.