Когда в наших беседах с Марией Алексеевной разговор заходил, например, о переменах, связанных революцией 1917 года, я как правильная советская школьница настаивала на том, что новый политический строй открыл множество новых возможностей, внес много позитивных изменений в жизнь простых людей. Она не соглашалась, сердилась и пыталась доказать мне, что до революции крестьянам жилось совсем не так уж плохо, как об этом писали в школьных учебниках. Говорила: «Наша семья жила хорошо, у нас было все, что нужно, все были одеты – обуты, никто не голодал. А мне отец покупал все, что я захочу». Впрочем, ничего другого о своем детстве и молодости тетя Маня не рассказывала, жизнь научила ее лишнего не говорить, «держать язык за зубами», поэтому складывалось впечатление, что в юные годы она, младшая из детей, любимая родителями, действительно, жила беспечно и вольно. Вполне возможно, что так оно и было. Единственное обстоятельство было в ее детстве, о котором она вспоминала и не могла скрыть досады: в семье ее родителей доживал век старый дед Комоликов, отец Евдокии Павловны. Больше всего Мане не нравилось, когда ее называли Машей. А дед, видимо, любил ее подразнить. Она рассказывала: «Слезает с печки и зовет меня – Машка, Машка! Я ему говорю – никакая я тебе не Машка. А он все равно – Машка да Машка. И смеется!» Мне рассказывала об этом, когда ей самой было уже под 70 лет, а все сердилась на деда.

Кстати, каждый раз, вспоминая об этих своих обидах, она начинала рассказ словами: «Слезает с печки…». Я смеялась, не могла понять, почему обязательно слезает с печки. Потом, подумав, поняла: дед, очевидно, действительно главным образом жил на печке. Он был старенький, работать уже не мог. Изба, в которой жила семья, была не слишком просторной, кроме того, в избе происходила жизнь молодых, активных, энергичных людей. Если бы дед день-деньской толкался по избе, разумеется, он бы всем мешал. А на печечке ему было тепло и уютно, он полеживал, мог сверху наблюдать за всем, что происходит внизу, и никому не мешал. Поэтому любое его действие и начиналось с того, что он слезал с печки, иначе никак и быть не могло.

Пока маленькая Маня воевала с дедом в Едимонове, ее старшие братья и сестры жили и работали в Петербурге. Какой бы благополучной ни казалась жизнь в деревне девочке-подростку, любимице отца, родители прекрасно понимали, что судьба крестьянина – тяжелая, безнадежная. Знали, что если есть хоть какая-то возможность избежать крестьянской доли, надо ею воспользоваться и уезжать из деревни.

В семье был пример: сестра Алексея Яковлевича Мордаева, родная тетка его детей, вышла замуж за человека, жившего в Петербурге. Это произошло, вероятно, в 70-80-е годы 19-го века. Мужа тетки звали Иван Матвеевич Смирнов. Он был выходцем из деревни, уроженцем тех же мест, но в молодости уехал в Петербург и сумел там как-то устроиться. Иван Матвеевич с женой сыграли очень важную роль в истории семьи Мордаевых. Они понимали, что молодому человеку из деревни очень трудно самостоятельно устроиться в Петербурге, найти работу и жить в большом городе без пристанища, без поддержки старших. Поэтому они охотно приглашали племянников к себе и брали их под свою опеку. Иван Матвеевич помогал деревенским ребятам найти работу. И все они, живя в Петербурге, знали, что они живут «под крылом» старших родственников. Видимо, это была настоящая искренняя забота и хорошая поддержка, потому что и старшие, и молодые Мордаевы всю жизнь сохраняли к Ивану Матвеевичу и его жене чувства глубокой благодарности.

Как это ни странно по теперешним временам, все были уверены, что никаких корыстных целей чета Смирновых не преследовала, когда брала на себя заботу о своих деревенских родственниках. Очевидно, так оно и было.

Ивана Матвеевича по русской простонародной традиции могли бы называть сокращенно «Матвеич», но в семье Мордаевых его называли еще короче – «Матвев». Это не было прозвищем, это было вполне уважительное обращение, и самому Матвеву это вполне нравилось. Так вот, Матвев в ответ на свои услуги семье для себя никогда ничего особенного не просил и не требовал. Говорили, что иногда он просто любил приехать в деревню, отдохнуть в родных местах. И тогда его принимали в семье как дорогого гостя, впрочем, как и всех, кто когда-либо приезжал в дом к Мордаевым.

Вспоминали забавный случай, произошедший уже в 30-е годы, перед войной. В это время в семье Мордаевых уже выросло следующее поколение молодых ребят – дети Ильи Алексеевича и Анны Ивановны (которая варила домашние сыры): три сына-подростка – Василий, Петр и Константин, дочь Нина и совсем еще небольшой мальчик Витя.

Матвев, который в те годы был уже, наверное, стариком, не древним, но все-таки стариком, приехал из Питера в Едимоново и привез с собой две пустых деревянных бочки, чтобы в деревне набрать грибов, насолить их, наполнить ими бочки и с двумя бочками соленых грибов вернуться в Питер. Разумеется, в собирании грибов он рассчитывал на помощь ребят Мордаевых, потому что для того, чтобы наполнить солеными грибами две бочки, грибов требуется огромное количество. Старику одному собрать столько грибов явно было бы не под силу. Ребята с удовольствием взялись ему помогать, собственно, все шло как обычно, ничего примечательного в этой истории никто бы не усмотрел, и историю эту никто бы спустя сорок лет не вспомнил.

Но этот случай запомнился тем, что в этот раз старик Матвев решил сам поучаствовать в собирании грибов и однажды один самостоятельно отправился в лес. Видимо, когда он уходил из дома, никто не сообразил, какие могут быть последствия, или просто все были заняты своими делами, и никто не видел, как он ушел. Наступил вечер, а старика дома нет. Куда делся? За грибами пошел. Для тех, кто не знает, следует сказать, что деревня Едимоново окружена лесами с трех сторон, с четвертой стороны – Волга. И леса за Едимоновым тянутся на многие десятки километров вокруг. Как искать в таких лесах старика Матвева? Что делать? Ночь наступает, а его все нет. Отец семейства Илья Алексеевич, примерно прикинув, в какую сторону мог податься старик, вместе с сыновьями пошел ночью в лес. Хорошо, что ребята были молодые, веселые, им все – развлечение. Ходили-ходили по темному лесу, кричали-кричали, потом сообразили, что старик-то может быть и глухой. Расстроились, конечно, боялись самого худшего. Вернулись домой, а наутро пораньше опять пошли в лес. И видят – сидит Матвев посреди полянки на пеньке, чуть живой, всю ночь просидел, замерз. Тут его и нашли. Он, оказывается, заблудился, понял, что ему самому из леса не выйти, сел на пенек, помирать приготовился.

Эту историю рассказывал дядя Костя – непосредственный участник всех событий. Он рассказывал весело, смеясь, как забавный случай. Действительно, все хорошо кончилось. Не бросили старика, не поленились искать – и нашли, слава Богу, молодцы, спасли человека.

Но меня, когда я слушала эту историю, потрясло в ней другое. Как старик вез из Питера в деревню две большие деревянные бочки? И как он повез их обратно полными соленых грибов? Представьте: вы едете из Петербурга на поезде до Твери, с вами две бочки. Вы выходите из поезда на вокзале в Твери, за вами выгружают две бочки. Вы нанимаете извозчика до села Мелково, которое находится на дороге Москва-Санкт-Петербург. От Твери до Мелкова примерно 35 километров. Какой должна быть телега, чтобы вы могли проехать на ней 35 километров и каким-то образом еще придерживать рядом с собой две деревянные бочки? А как иначе? Вряд ли в 30-е годы в Твери на вокзале можно было легко нанять грузовик. Да и откуда у старика деньги на грузовик? Дальше надо переезжать через Волгу на лодке. Ну, это еще, предположим, кое-как можно себе представить. А как обратно проделать тот же самый путь, но уже с бочками, полными соленых грибов? Когда я слушала эту историю про Матвева, я пыталась вообразить себе, как это все должно было происходить. И не могла. И сейчас представляю с большим трудом. Вам, например, нужны были бы соленые грибы, добытые такими трудами? А ведь были люди, для которых такая экспедиция была обычным делом – с грибами-то зимовать лучше, чем без грибов. Ведь семья, кормить нужно. Люди трудов не жалели.