Это был переломный момент для Мьянмы. Жизнь постепенно возвращалась в русло после трагедии 2008 года, когда циклон «Наргис» погубил почти сотню тысяч человек. Появилась надежда на светлое будущее: лидер продемократического движения Аун Сан Су Чжи вышла из-под домашнего ареста, а в стране впервые за несколько десятков лет прошли открытые выборы в парламент. Тем не менее люди бедствовали, трудились на маленьких фермах и в среднем получали меньше $2 в день. Конкретно моя программа охватывала несколько ферм в районе дельты: предполагалось увеличить объем их урожаев, а следовательно, и уровень дохода.

Рано утром я отправилась в трехчасовую поездку по реке в одну из деревень. Я осмотрела соломенные хижины и побывала на полях, где крестьяне и крестьянки гордо показали мне, как поспевает урожай риса и овощей. Я зашла в переполненный барак, где по рабочим дням местные сотрудники до самой ночи учат крестьян современным методам ведения сельского хозяйства, принимают поставки семян нового поколения и формируют рабочие группы, чтобы увеличить масштабы производства и тем самым сэкономить средства. Меня поразило, с какой отдачей работают крестьяне и персонал. Все трудятся во имя общего блага.

Когда я вернулась в город, группа руководителей показала мне, как они управляют программой. В конторе на стене висела большая расчерченная школьная доска. В левой части доски были перечислены все деревни, а вверху – все запланированные шаги и связанные с ними цели. В конце недели на собрании сотрудники отчитывались, как идут дела, и считали охват населения. Это был хорошо отлаженный механизм.

Однако выйти из замкнутого круга нищеты чрезвычайно сложно, и мы не до конца понимаем, что для этого нужно. Я спросила руководителей программы: «Насколько эффективна ваша деятельность? Каких улучшений в программе вы добились за два года? Как нам увеличить охват населения?» Ответом мне были лишь удивленные взгляды.

Вскоре я поняла, в чем дело. Как и многие другие программы по всемирному развитию, этот проект практически полностью придумали сотрудники штаб-квартиры организации в Соединенных Штатах, несколько лет назад подававшие заявку на грант. Персонал в дельте Иравади просто приводит этот план в исполнение и отчитывается в достигнутом, не наращивая знаний, не корректируя процессов. Хуже того, программа стоимостью несколько миллионов долларов охватила лишь несколько тысяч человек – и это в регионе с населением более 6 млн человек, из которых примерно треть живет за чертой бедности. Можно ли было действовать эффективнее? По истечении четырех лет, выделенных на программу, она будет закрыта независимо от результата. И не важно, продолжает ли этот или соседний регион нуждаться в помощи. Если повезет, рабочая группа найдет новый грант или спонсора. В противном случае придется паковать чемоданы и разъезжаться по домам.

Снова оказавшись в лодке, я нежилась в теплых лучах январского солнца и думала, что должен быть выход. Люди выполняют тяжелую работу, пытаясь что-то изменить, но у них связаны руки. Разовые программы без дальнейшей корректировки не дадут большого эффекта и максимального охвата населения. Мы можем сделать больше. В следующие несколько лет, проводя полевую работу в разных странах – в Либерии, Уганде, Зимбабве, Гватемале, Индии и Монголии, – я наблюдала тот же сценарий.

Я решила, что сделаю своей второй профессией изучение этой отрицательной динамики и найду способы улучшить систему.

Это решение может показаться странным. Большинство людей, возвращаясь с полевой работы, страстно хотят помочь конкретному человеку или сообществу, а не бороться с бюрократической машиной и управленческими принципами, стоящими за ней. Но я разработчик.

В 2012 году, более 20 лет проработав в сфере компьютерных технологий, я сделала давно намеченный шаг. Я взялась за новую для меня деятельность – менять мир к лучшему. Звучит банально, но моя формулировка была именно такой. Я очень любила решать сложные задачи в технологиях, но знала, что хочу сделать что-то важное в жизни. Вопрос в том, что именно. Я не была специалистом по борьбе с бедностью, по здравоохранению, образованию, охране природы или правам человека. В разработке программного обеспечения я давно перешла на руководящие должности, а следовательно, потеряла квалификацию и уже не могла писать программы. Однако я с головой окунулась в работу с новым предметом, искренне веря в то, что у меня получится действительно помогать людям, а не просто перекладывать бумаги.

Полевая работа в Мьянме стала одним из начальных этапов моего обучения. Я решила: раз уж я надеюсь что-то изменить, то прежде всего следует понять, какая работа в этом направлении уже ведется. Мне повезло поработать с лучшими представителями отрасли: в правительстве США, в руководящей группе международной некоммерческой организации и с их многочисленными партнерами.

Хорошо это или нет, но за восемь лет в компании Google я стала такой же амбициозной, как и все в Кремниевой долине. Мне казалось, что все возможно. В конце 2000-х годов я руководила разработкой программ для мобильных устройств, и основным запросом у пользователей мобильных карт Google Maps была пошаговая навигация. Путь на рынок нам преграждали два монополиста – поставщики картографических данных, которые предлагали лицензионные программы за фиксированную цену, но с ежегодными процентами за пользование. Компания не могла себе позволить такие расходы на бесплатный продукт. Тогда мы обратились к соучредителям Google Ларри и Сергею[2], и они предложили нам грандиозное предприятие: пройти по всем улицам мира и создать собственную базу данных. Индустрия спутниковой навигации, которая зиждилась на том, что пользователи платят за услугу $5–10 в месяц, перевернулась с ног на голову.

Google не только научила меня мыслить шире – я осознала значение эксперимента. Хотя Google является признанным лидером в своей отрасли, компания не почивает на лаврах. Каждый день проводятся сотни экспериментов и тестов для повышения качества товаров. Разработчики Google не были первыми, не они создали поисковую систему, но они превзошли конкурентов в скорости проверки, корректировки и улучшения продуктов. В итоге компания Google сегодня производит продукты лучшего качества, чем год или два года назад.

С таким настроем я приехала в дельту реки Иравади. Я не могла удержаться от вопросов: «А это эффективно? Можно ли достичь большего? Как увеличить охват населения? Возможно ли постоянно корректировать систему?»

Признаю, это было немного наивно. Жесткая действительность вскоре остудила мой пыл. Я быстро поняла, что инновации в социальной сфере (поиск лучших решений для проблем общества и окружающей среды) – дело куда более сложное, чем инновации в сфере современных технологий. Рамки бюджета могут жестко ограничить эксперимент. Нужды тех, кто получает помощь, и приоритеты спонсоров – это далеко не всегда одно и то же. Тактические успехи часто ценятся выше долгосрочного роста. Результат социальной деятельности измерить гораздо сложнее, чем подсчитать клики, а риск чреват серьезными последствиями, потому что имеет отношение к жизни реальных людей.

И все же я считаю, что инновационные методы, которые дали впечатляющий результат в Кремниевой долине, можно применять и в социальном секторе. После возвращения из Мьянмы я обнаружила, что многие организации уже начали брать их на вооружение и добиваться успеха. Инновации – это не обязательно большие вложения времени или финансов. Решив проблему на ранней стадии, можно, наоборот, выиграть время и сэкономить деньги.

Компания несет ответственность за биржевую стоимость акций, благотворительная организация – за решения, приносящие максимальную пользу обществу. Работа как в коммерческих компаниях, так и в благотворительных организациях вдохновила меня написать книгу, которую вы держите в руках. В ней я изложила свои взгляды на то, как инновации могут изменить мир к лучшему.