Почти столь же решительна в изложении В. О. Ключевского антитеза удельного периода – московскому.
Его общая схема ранней истории Северной Руси слагается из двух противоположных процессов: один – «дробил эту Русь на княжеские вотчины в потомстве Всеволода III»; другой – создан усилиями «одной ветви этого потомства», которой «пришлось начать обратное дело, собирать эти дробившиеся части в нечто целое: Москва стала центром образовавшегося этим путем государства».
Так и у Ключевского, анализ условий, вызвавших образование Московского государства, сводится к изучению «политических и национальных успехов московских князей». Быстрое усиление Москвы остановило процесс дробления Северо-Восточной Руси и собрало «дробившиеся части в нечто целое». Первый вопрос в изучении этого процесса – об источниках той московской силы, которая его создала, разрешается указанием на два «первоначальных условия быстрого роста Московского княжества», на географическое положение Москвы и генеалогическое положение ее князя. Историческая схема вела к необходимости найти в самом городе Москве и его крае – средоточие и источник сил и средств, развернутых затем в деле расширения территории и подчинения других князей. Рассмотрение выгод ее географического положения освобождает историка от «загадочности первых успехов города Москвы», так как вскрывает «таинственные исторические силы, работавшие над подготовкой успехов Московского княжества с первых минут его существования». Тут на первом плане «экономические условия, питавшие рост города»: Москва пункт пересечения двух скрещивавшихся движений: переселенческого на северо-восток и торгово-транзитного на юго-восток. Судя по позднейшим родословным преданиям боярских фамилий, с конца XIII в. в Москву «со всех сторон собираются знатные служилые люди – из Мурома, из Нижнего, Ростова, Смоленска, Чернигова, даже из Киева и из Волыни». Эти предания, по Ключевскому, лишь отразили в себе общее движение населения: «знатные люди шли по течению народной массы» и «в Москву, как в центральный водоем, со всех краев Русской земли, угрожаемых внешними врагами, стекались народные силы благодаря ее географическому положению». Анализ внешних условий положения Великороссии в XIV в. и утверждение, что мощный прилив населения с юга сделал из Москвы ее «этнографический центр», освещает одну из основных причин «сравнительно более ранней и густой населенности московского края», которой Москва обязана одним из важнейших условий своих загадочных первых успехов: первые волны этого прилива народных сил к Москве – в переселенческом движении из Днепровской Руси; колонисты с юго-запада, перевалив за Угру, попадали, прежде всего, в московский край, и «здесь, следовательно, они осаживались наибольшими массами». Скопление населения доставляло московскому князю существенные экономические выгоды, так как «увеличивало количество плательщиков прямых податей». С другой стороны, то же географическое положение благоприятствовало ранним промышленным успехам Москвы:
«Развитие торгового транспортного движения по реке Москве оживляло промышленность края, втягивало его в это торговое движение и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами». Экономические последствия географического положения Москвы давали великому князю обильные материальные средства, а его генеалогическое положение в ряду потомков Всеволода III – «указывало» ему, как всего выгоднее пустить их в оборот. Представитель одной из младших линий Всеволодова потомства, он «не мог питать надежды дожить до старшинства и по очереди занять старший великокняжеский стол», оказывался «наиболее бесправным князем среди родичей». Обездоленный князь, «не имея опоры в обычаях и преданиях старины», вырабатывает «своеобразную политику»: московские князья «раньше и решительнее других сходят с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей, не задумываясь над старинными счетами, над политическими преданиями и приличиями».
Так выясняются у В. О. Ключевского основные причины, которые сделали Москву и ее князей великой исторической силой: разрушая старые традиции, эта сила пошла против преобладавшего движения северной жизни к дроблению и начала «обратное дело» собирания частей верхневолжской Руси в новое целое.
Это «новое дело» не опиралось, по представлению Ключевского, ни на какую историческую традицию, а потому могло лишь очень постепенно и поздно получить общее национально-политическое значение. Первая его стадия – расширение территории московских владений – скупкой чужих земель, их насильственным захватом, иногда «дипломатическим захватом с помощью Орды», служебным договором с удельным князем, наконец, захватом колонизационным – расселением из московских владений за Волгу. Образцовый правитель-хозяин – московский князь – умеет не только приобретать, но и сохранять свои приобретения и налаживать в них порядок. Второй момент – приобретение великокняжеского влияния: сила Москвы и ее ловкая политика дают Великороссии отдых от внешних тревог и ко времени Донского сообщают московскому князю значение «национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами». Это значение поддержано перенесением в Москву митрополичьей кафедры: многозначительный факт этот произошел, по Ключевскому, довольно случайно, в связи опять-таки с географическим положением Москвы: через нее лежал путь митрополита из Владимира в юго-западные епархии; митрополит Петр часто бывал тут, подружился с Иваном Калитой, тут и умер: эта «случайность» стала заветом для дальнейших митрополитов. Все это обусловливало «территориальный и национальный рост Московского княжества», которое «вбирало в себя разъединенные части Русской земли» и, поглощая другие русские княжества, превратилось в национальное Русское государство.
Параллельно этому процессу нарастал и другой – «политический подъем» одного из московских князей, которому, как старшему в московской княжеской семье и, в то же время великому князю, наибольшей долей доставались выгоды внешних успехов, достигнутых Московским княжеством. Главный фактор того «политического возвышения», которое, в конце концов, превратило московского великого князя в единодержавного русского государя, – постепенное увеличение доли вотчинного наследства, какая «на старейший путь» выпадала по духовным грамотам старшему сыну. «Посредством такого вотчинного фактического преобладания, без политических преимуществ, этот великий князь и превратился в государя не только для простых смертных, но и для самих удельных князей». Случилось так потому, что «фамильные усилия московских великих князей встретились с народными нуждами и стремлениями». Собственным мотивом деятельности этих князей был «династический интерес, во имя которого шло и внешнее усиление их княжества, и внутреннее сосредоточение власти в одном лице». Но их успехи создали, в конце концов, когда «к половине XV в. среди политического раздробления сложилась новая национальная формация» – великорусская народность, готовую форму для осуществления назревшей новой потребности народной массы «в политическом сосредоточении своих неустроенных сил, в твердом государственном порядке, чтобы выйти из удельной неурядицы и татарского порабощения». Тогда – во времена Василия Темного и Ивана III – «затаенные и долго дремавшие национальные и политические ожидания и сочувствия великорусского племени, долго и безуспешно искавшие себе надежного пункта прикрепления, сошлись с династическими усилиями московского великого князя и понесли его на высоту национального государя Великороссии». Таковы «главные моменты политического роста Московского княжества»[43].
В лекциях В. О. Ключевского эти «главные моменты» резко расчленены и ярко охарактеризованы. Их четкие очертания доведены до решительного противопоставления противоположных друг другу явлений и процессов в исторической жизни Великороссии. Для достижения сильной конкретности изложения, столь привлекательной в трудах В. О. Ключевского, пришлось удельный распад Великороссии представить первичным историческим явлением ее судеб, которое выросло непосредственно из условий колонизации русского северо-востока; представить саму эту колонизацию сравнительно поздним явлением, а образование «великорусской народности» датировать серединой XV в., отнести его к моменту «встречи» фамильных усилий московских князей с народными нуждами и стремлениями. Отдельно строилась «форма» будущей великорусской государственности в вотчинном московском мирке; отдельно слагалось ее будущее содержание в нараставших потребностях «новой национальной формации». Яркая драматизация исторической схемы находит затем свое разрешение в появлении на исторической сцене «национального государя Великороссии», который указывает выход из удельной неурядицы и татарского порабощения в создании твердого государственного порядка.
