ФРИК. Деньги никого ничему не заставляют. У денег нет ценности. Они – символ того, что имеет ценность, скажем, необходимости выйти в замерзшую тундру в буран, убить яка, притащить домой и съесть.

ЭЛЕН. Яка? Деньги как-то связаны с дохлыми яками?

ФРИК. Или лося. Большого, в крови, дохлого лося. У нас есть деньги, поэтому мы с тобой не должны выходить из дома, чтобы убить лося на ужин. Деньги – это просто удобный способ запасать символическую ценность, возможность для обладателя денег отдать их в обмен на окровавленного дохлого лося или что-то еще, необходимое для выживания, или что-то еще, способное, по твоему разумению, скрасить, сделать менее отвратительными минуты, часы и дни твоего выживания. У тебя есть деньги или то, что деньги могут купить, потому что я приложил немало усилий, чтобы запасать ценность, как белка запасает орехи на зиму. Что ж, сейчас зима, дорогая, так ешь свои орехи и будь благодарна. Когда ты оскорбляешь то, что я запасал, ты оскорбляешь мою работу, а когда ты оскорбляешь мою работу, ты оскорбляешь меня.

ЭЛЕН. У меня и в мыслях нет оскорблять тебя, папа, но иногда меня немного тревожат последствия того, что ты запас слишком много орехов.

ФРИК. И почему тебя это тревожит?

ЭЛЕН. Потому что, запасая ценность, ты лишаешь ее других людей.

ФРИК. Если другие люди будет есть твоего лося, твои дети будут голодать.

ЭЛЕН. Нет у меня детей.

ФРИК. Мои дети будут голодать. Ты будешь голодать. Ты хочешь, чтобы мои дети умерли, потому что однажды ты проснешься в своем роскошном особняке на Пятой авеню, немного встревоженная последствиями того, что запасено слишком много орехов?

ЭЛЕН. Двое из твоих детей мертвы.

ФРИК. Не потому, что я заработал деньги.

ЭЛЕН. Откуда ты можешь знать, что с чем связано? Каково отношение между деловым решением или последовательностью деловых решений, сделанных за всю жизнь, и любым событием, не связанным с бизнесом, скажем, смертью ребенка? А вдруг все эти события как-то да связаны?

ФРИК. Разумеется, они связаны. Они связаны в гниющем мозгу отца ребенка, который полночи сидит в пустой, холодной комнате, глядя на картины в темноте, потому что не может уснуть.

ЭЛЕН. Я не хотела вызывать неприятные воспоминания, папа. Я просто…

ФРИК. Ты думаешь, есть хотя бы один момент, когда я не думаю об этом? Смерть ребенка – темное зеркало, в котором я вижу отражение спрятанного лица Бога. На самом деле, это, возможно, еще одна маска, скрывающая пустоту, которая… (Пауза. Только тикают часы). Иди спать, Элен. Я поднимусь через минуту.

ЭЛЕН. Папа, я не хочу идти спать и оставлять тебя здесь на ночь, когда тебе нездоровится, и ты…

ФРИК. Я сказал, через минуту, и это значит – через минуту, поэтому иди и перестань препираться со мной.

(Пауза).

ЭЛЕН. Хорошо. Выключи свет.

(Поворачивается и уходит в темноту. Эхо шагов по коридору).

ФРИК. Сукин сын Карнеги. Хотел, чтобы все любили его. Все эти чертовы библиотеки. Не книги – просто большие пустые здания. Это был Эндрю Карнеги. Белая гробница. Летучие мыши внутри. Ослы, падающие тут и там с крутой тропы. Я всю жизнь пил из пруда с гадюками. Глаза леопарда в темном лесу. Тропа сквозь ее тело была темным, заразным тоннелем. Чертовы кретины-врачи не мыли свои грязные руки. Не думай об этом. (Где-то вдалеке шарманка играет мелодию «Малышки Энни Руни». Он бродит по сцене, всматриваясь в картины, которые мы не видим, говорит сам с собой). Густой туман. Крысы на заборах. «Клуб охоты и рыболовства Саут-Форка». Превосходная инвестиция. Среди сотен тел, найденных у каменного моста, женщина, утонувшая в момент родов, с младенцем, вышедшим только наполовину. Следы зубов на моей руке. Поезд с ее гробом, медленно движущийся по ущелью, следуя пути, выбранному потоком. «Папа, почему ты выселяешь этих бедных людей из их домов?» – спросила она. Это всего лишь бизнес. Проще убить зверя теперь, чем позже, когда он станет сильнее. Подбрось приманку, а потом, когда зверь прыгнет, нажми на спусковой крючок, как желал этот болван Тедди Рузвельт. Контракт заканчивается в разгаре зимы. Жены, дети и старики с мебелью и птичьими клетками в снегу. Двенадцатичасовые смены делают из тебя человека. Если они не доживают до сорока, так только потому, что хотят жить в грязи. Рози не увидела свой шестой день рождения. (Он садится на скамью на крыльце, в глубине сцены по центру). Глаза волчицы в темном зеркале. Я не несу ответственности за то, что Бог делает с людьми. Я не несу ответственности за созданный Богом мир. Я просто в нем живу. И он стал гораздо лучше после того, как умер этот сукин сын Эндрю Карнеги.

(Под карканье ворон приближается КАРНЕГИ, поет).

КАРНЕГИ (поет).

(Он входит через сетчатую дверь на крыльцо дома Фрика в Питтсбурге, веселый, невысокий мужчина с аккуратной седой бородой и чувством юмора, напоминая одновременно и Сократа, и мужчину с игровой доски «Монополии». Продолжает петь, подходя к скамье, чтобы сесть рядом с ФРИКОМ).

(КАРНЕГИ и ФРИК наблюдают закат).

Хороший у тебя дом, Генри. Самый комфортабельный в Питтсбурге. (Вороны каркают). Только слишком много ворон.

ФРИК. Прошлым вечером, прогуливаясь по склону холма к кладбищу, я услышал громкий шум, поднял голову и увидел огромную стаю гулей, летящих на юг. Сегодня вороны. Все сейчас летят на юг, Эндрю.

КАРНЕГИ. Тебе нужно купить оркестрион.

ФРИК. Оркестр? Да что, черт возьми, я буду делать с оркестром?

КАРНЕГИ. Не оркестр. Оркестрион. Один из тех больших музыкальных инструментов, которые используют на каруселях. Ты поставишь его на крыльце. И каждый день у тебя будет карнавал.

ФРИК. Адди говорит, что я должен отдавать больше денег на благотворительность.

КАРНЕГИ. На библиотеки, где каждый может научиться, как помочь самому себе. Но ни единого цента индивидуумам. Человек, который живет на пожертвования заразен для окружающих. С тем же успехом можно поджигать деньги, чтобы раскуривать от них сигары.

ФРИК. Я хочу покупать больше картин. Искусство говорит со мной. Хотя по большей части я не понимаю, что именно оно говорит. В этом оно схоже с воронами. Мельницы, Голландские интерьеры. Полы в клетку и двери, открывающиеся в потайные дворики. Темнота и свет. Я бы отдал все, что угодно, за умение рисовать, как Рембрандт.

КАРНЕГИ. Я бы отдал все, что угодно, чтобы увидеть Лилиан Рассел обнаженной.

ФРИК. Вермеер продолжал рисовать тот же угол той же комнаты, тот же стол, тот же стул, ту же девушку, снова и снова, с минимальными изменениями положения и акцентирования. Гипнотизирует абсолютно. Реальность неисчерпаема, для настоящего художника. И такая загадочная.

КАРНЕГИ. Я тоже нахожу живопись загадочной. Особенно Рубенса, у которого, похоже, была нездоровая одержимость огромными, потными, большеногими женщинами с гигантскими ягодицами. Этого я совершенно не понимаю. Иеронима Босха я понимаю. На одной картине Босха изображен демон, присевший на корточки и срущий монетами. И клянусь Богом, лицо этого срущего монетами демона, один в один лицо Джея-Пи Моргана, большой отвратительный нос и все такое. Если бы я не знал, что такого быть не может, то подумал бы, что старина Джей-Пи проглотил ролик четвертаков, разделся догола, присел и принялся ими срать.