ФРИК. Живопись – это машина времени. В ней одновременно прошлое, настоящее и будущее. На некоторых картина Вермеера вроде бы обыкновенный образ изображен настолько совершенно, что создает иллюзию вечности.
КАРНЕГИ. Если б ты мог упрятать эти образы в бутылки и продавать их, то стал бы богатым.
ФРИК. Я уже богат.
КАРНЕГИ. Не так, как я.
ФРИК. Никто не богат так, как ты.
КАРНЕГИ. Никто не богат. Есть только уровни бедности. Ты знаешь, что отец Рокфеллера был бродячим торговцем лекарственных снадобий? От «змеиного масла» до «Стандарт ойл» за одно поколение. Это какая-то фантастика. (Карканье ворон). Так как у тебя дела, Генри?
ФРИК. Прекрасно. У меня всегда все прекрасно.
КАРНЕГИ. Тебе снятся дурные сны?
ФРИК. Мне ничего не снится. Я мало сплю, а снов не вижу вообще. (Смех Рози, маленькой девочки, доносящийся издалека). Иногда, по ночам, я слышу в доме ее смех.
РОЗИ (голос из темноты). Папа?
КАРНЕГИ. В Шотландии, если кто-то умирал, мы поворачивали зеркала лицом к стене.
ФРИК. Почему?
КАРНЕГИ. Если б я знал. Плотин видел реальность, как множество фрагментарных отражений того, что нам не дано увидеть напрямую, темный образ в лабиринте зеркал.
ФРИК. Ты в это веришь?
КАРНЕГИ. Нет, все это куча лошадиного навоза. Послушай, Генри, я много об этом думал. Почему нам просто не позволить этим забастовщикам получить то, что они хотят?
ФРИК. В этом весь ты, Энди. Вечно ты шутишь.
КАРНЕГИ. Нет, я серьезно. Их требования можно понять. Мой дед был рабочим, боролся за права рабочих. В стремлении сколотить состояние я от этого отошел. Но с годами начал сожалеть о том, что иной раз делал. Я не сожалею о том, что у меня есть деньги, только о некоторых способах, которыми их зарабатывал. Эти люди просто хотят накормить свои семьи, как и мы. И чем больше я об этом думаю, чем больше склоняюсь к тому, что у них ей право объединяться и…
ФРИК. Эндрю, ты выпил?
КАРНЕГИ. Не пью после медового месяца. Я уважаю тебя, Генри. Впервые увидев тебя, я сказал себе, у этого человека глаза змеи и сердце горгульи, и мы заработаем вместе много денег.
ФРИК. Тогда какого черта ты хочешь, чтобы я им уступил? Я могу привезти сюда штрейкбрехеров и за две недели научить их работе на сталелитейном предприятии.
КАРНЕГИ. Я уверен, что можешь, но звать чужаков, чтобы отнимать работу у своих, это крайнее средство. Когда моя семья сошла с корабля, я работал в подвале, вымачивал бобины в масле, от этой работы меня рвало за едой. Людьми, которые чего-то добиваются, движет страх. Я боялся блевануть. Но мама всегда говорила: «Не волнуйся об этом, сынок. Это всего лишь жизнь, а она всегда заканчивается смертью. Клади все яйца в одну корзину, а потом приглядывай за ней». Вот я и заложил ее дом, чтобы купить железнодорожные вагоны, а прибыль вложил в нефтяные скважины, и нефть брызнула, как сперма Люцифера. Разумеется, конец Гражданской войны отрицательно сказался на бизнесе, я убедил партнеров, что мы идем ко дну, выкупил их акции и нажил состояние. Но в сердце мне было не по себе.
ФРИК. Это была твоя первая ошибка. Нет, твоей первой ошибкой стали уроки игры на волынке.
КАРНЕГИ. Я хотел поступить в Оксфорд, но не смог перестать зарабатывать деньги. Это напоминало любовь к прекрасной, но безумной женщине. Я знал, что должен остановиться, но ничего не мог с собой поделать. На самом деле, это болезнь. В своей жизни я кое-чему научился, Генри. Все имеет последствия. Все возвращается, чтобы преследовать тебя, рано или поздно. Никогда не сдирай болячку. Можно занести инфекцию.
РОЗИ. Папа?
КАРНЕГИ. Никогда не нападай на человека, загнанного в угол, потому что такой человек в отчаянии, терять ему нечего, а человек, которому нечего терять, самый опасный зверь на земле. Нанимать иммигрантов – создавать себе новые проблемы. Договаривайся с теми, кто у тебя есть. Вечно привозить новых и новых рабочих не удастся.
ФРИК. Почему нет? Если Бог хочет создавать все больше и больше бедных, невежественных людей, мы вполне может предложить им работу. Если бы там, откуда они приехали, не было бы еще хуже, они остались бы дома.
КАРНЕГИ. Но ты не сможешь убедить в чем-либо людей, которые не говорят на английском.
ФРИК. В этом вся прелесть.
КАРНЕГИ. Но когда эти люди выходят из себя, они берутся за оружие. И ничего другого ждать от них не приходится.
ФРИК. Если они возьмутся за оружие, мы ответим тем же.
КАРНЕГИ. Тогда погибнут люди. Ты хочешь, чтобы их смерти остались на твоей совести?
ФРИК. Если они погибнут, вина будет лежать только на них. Я занимаюсь бизнесом. Если они не хотят работать, мы избавляемся от них и нанимаем новых.
КАРНЕГИ. Но очень скоро вместо десяти тысяч безработных, которые ненавидят нас, мы получим пятьдесят тысяч безработных, ненавидящих нас.
ФРИК. Мне все равно, что они обо мне думают. Америка делает свою работу, я делаю свою работу, вот и им следует делать свою. А если им не нравится, как устроена Америка, пусть катятся к чертовой матери.
КАРНЕГИ. Хотя бы на минуту поставь себя на их место.
ФРИК. Я был на их месте.
КАРНЕГИ. Ты не был на их месте, потому что мы создали место, в котором они сейчас. Они живут в домах компании, им платят долларами Фрика, которые они могут потратить только в магазине компании. Когда ты увольняешь этих людей, у ни не остается ничего. Они не могут потратить доллары Фрика где-то еще.
ФРИК. Тем более они должны продолжать работать, а не раскрывать рты. Или я руковожу, или нет. Я нанимаю и увольняю, кого хочу, и не отступлю перед шантажом.
КАРНЕГИ. Генри люди, которые работают у нас, не должны страдать из-за горя, которое ты испытываешь.
ФРИК. Горе никакого отношения к этому не имеет.
РОЗИ. Папа?
КАРНЕГИ. Я знаю, что твоя маленькая девочка…
ФРИК. Это совершенно не твое дело.
КАРНЕГИ. Наш бизнес – это мое дело.
ФРИК. Ты хочешь, чтобы управлял твоим бизнесом или нет? Если нет, просто дай мне знать, я пожму тебе руку и уйди, без обид. Но только давай обойдемся без этой галиматьи о бобинах. Ты же испытывал благоговейный восторг, читая рассуждения Герберта Спенсера о том, что слабые должны оставаться на обочине. Борьба за прибыль выпалывает непригодных и вознаграждает сильных. Когда государство пытается устранить бедность, оно извращает естественный закон природы. Твои слова – не мои.
КАРНЕГИ. Тогда все казалось ясным. Теперь – нет.
ФРИК. Эндрю, тебя никогда и ничего не кажется ясным. Все мутное.
КАРНЕГИ. Когда я привел сюда Спенсера, мне не терпелось показать ему сталеплавильный завод, и я гордился тем, что показываю, пока не увидел на его лице выражение абсолютного ужаса. Он сказал лишь одну фразу: «Одного месяца в Питтсбурге достаточно для того, чтобы оправдать самоубийство». И когда я посмотрел на все его глазами, мне стало стыдно. Это мое достояние? Когда люди слышат мою фамилию, что они думают? Человек, умирающий богатым, умирает в бесчестии.
ФРИК. Какая тебе разница, что думают о тебе люди после твоей смерти? Просто держи заработную плату минимальной и подкупай железные дороги, а на все остальной наплюй.
КАРНЕГИ. Я никогда не подкупал железные дороги. Я подкупал политиков Рокфеллер и Морган подкупали железные дороги.
(Велосипедный гудок, из-за левой кулисы появляются РОКФЕЛЛЕР и МОРГАН, на двухместном велосипеде, щеголеватый, невысокий РОКФЕЛЛЕР впереди, грузный, красноносый МОРГАН сзади).
МОРГАН. Дорогу! Сейчас рванет!
КАРНЕГИ. Упомяни дьявола. (Велосипед останавливается перед крыльцом. Двойной гудок). Джонни. Джей-Пи. Надоело давить белок на ореховой ярмарке?
РОКФЕЛЛЕР. Бедный, старый Энди Карнеги, стыдящийся богатства. Что ж, мне вот не стыдно. Господь сделал Джона Д. Рокфеллера богатым, и это святотатство, ставить под сомнение божественную волю.
МОРГАН. Джонни, ты думаешь, Бог сделал меня богатым?
РОКФЕЛЛЕР. Нет, Бог создал тебя уродливым. Богатым тебя сделал креативный подход к бухгалтерскому учету. Как я говорю в моем классе воскресной школы, роза «Американская красота» может вырасти, если только отрезать все бутоны, которые появляются вокруг нее.
