– Ради них и делаю. Если бы жива осталась, и, если бы не война, никогда бы не открылась. А так два родных человека…Будут вместе, если Коля придет живой, пусть живут. А вдруг и Васька с войны вернется? Пусть он хоть о ней позаботится. Мала еще Ирочка моя! – Шура посмотрела на бабушку долгим взглядом, – а ты сама на ладан дышишь. Не сегодня-завтра тоже уйдешь, – говорить Шуре было все труднее, из горла раздавался только сип. Марфа Степановна еле разбирала, что она ей шептала:

– Скажу ей, пусть сама решает, что с этой правдой делать.

Марфа Степановна покачала головой:

– Эх, ты, Шура! Шура! Мученица ты моя бедная! Грешницы мы с тобой. И я старая. И ты…– старушка помолчала и добавила, – я препятствовать не стану. Рассказывай, все подтвержу, – Марфа Степановна вытерла слезы, – эх, всю жизнь тебе каково было! Какой груз носила! И я вместе с тобой.

Бабуля крепко обняла Шуру, погладила ее по лицу. Шура схватила бабушкину руку и стала целовать быстро-быстро, шепча:

– Спасибо тебе, бабуля, что помогла мне тогда, что тайну мою сохранила, поддерживала меня. Сколько раз я прибегала к тебе! Как трудно мне было носить это в себе!

– Помогла, видела я, Шура, что любила ты моего внука! Было бы по-другому, никогда бы я не пошла на это.

– Я и сейчас люблю его, – прошептала Шура, слезы текли из ее глаз беспрестанно. – Только конец нашей любви пришел, недолго мне осталось. Маму с папой вижу, здесь они, ждут меня, и Колины родители тоже здесь. Говорила я уже с ними. Не увижу я больше любовь всей моей жизни, – помолчав немного, Шура поцеловала бабулю и сказала, – а теперь иди, оставь меня, одна хочу побыть. Есть время у меня до вечера, Ира придет с работы, и все скажу ей.

Бабуля тяжело поднялась, хотя весила не более сорока килограмм, и вышла из комнаты. После такого напряженного разговора Шура очень устала, она тяжело дышала, но кашель на время затих. Умирающая перенеслась в те далекие годы, когда случилось то, что не оставляло ее в покое всю жизнь.

За несколько дней до свадьбы Васька подкараулил Шуру около ванной. Вечером она зашла умыться, а он юркнул вслед за ней, запер дверь на щеколду, закрыл ей рот рукой и проорал шепотом:

– Не отдам тебя никому! Тем более Кольке этому! – Вася впился в губы Шуры!

Коля никогда так ее не целовал. Шура почувствовала, как тысячи разрядов пробежали по ее телу, но она начала яростно отбиваться от него. Колотила по спине, царапалась, пробовала кричать, но он был уже настоящим мужчиной и очень сильным, он всегда был здоровым и крепким.

Васька продолжал целовать Шуру, надо было бы кричать, но сил не было, она вся вдруг разомлела под его пальцами. Коля не мог так умело использовать пальцы. Шура понимала, что она ненавидит Ваську лютой ненавистью, что она любит Колю, но Васька стал шептать такие слова, стал так гладить тело, что Шура словно провалилась в какое-то забытье.

– Я люблю тебя, – приговаривал он, – давно. Наверное, тебе лет десять было, а мне тринадцать… но ты же знаешь, что я тебя люблю! Ведь знаешь! Не ходи за него, стань моей, прошу тебя. Останови все! Стань моей! Любимая моя! Милая моя! Шурик мой, никому тебя не отдам. Никому!

Шура словно бы потеряла саму себя. Она раздвоилась, и одна часть орала внутри нее: «Что ты делаешь? Прекрати это немедленно! Ори, кусайся, не позволяй ему ничего!» А вторая часть ничего не говорила, но она была сильнее, потому что она управляла ее телом. Она сделала его мягким и податливым, она открывала каждый миллиметр кожи навстречу Васькиным пальцам. Он не насиловал. Нет! Он был нежен и осторожен. Тот Васька, который омерзительно и грубо обзывал ее, строил рожи, толкал и больно таскал за косу, нежно и невесомо исследовал сейчас каждый уголок ее тела, постепенно добираясь до самых тайных мест…

Следующим вечером Васька подкараулил ее снова, но в этот раз Шура прижала к себе полотенце, опустила глаза, и твердо сказала:

– Вася, я не люблю тебя и никогда не любила. Прошу тебя дай мне выйти замуж за Колю, мы с тобой никогда не будем вместе. То, что произошло вчера было моей ошибкой…и твоей тоже.

Она прямо взглянула на Ваську. В этот момент, Шура увидела перемену воочию, в глазах Васьки будто бы мелькнул язык пламени, исчез вчерашний нежный любовник, на поверхность снова вышел злой и жестокий мужик. Он больно схватил Шуру за руку, притянул к себе близко-близко и прошипел в лицо:

– Ты моя! Ты знаешь это, и он узнает через пару дней и выгонит тебя. Ты – шалава, он не станет жить с тобой, и вот тогда ты приползешь ко мне. Недолго осталось…

Он грубо отшвырнул от себя Шуру и ушел.

Ира, вернувшись с работы, вошла в комнату, как всегда бледная, изможденная и, конечно, голодная, но она весело взглянула на мать и пропела:

– Сейчас я тебя кормить буду, мамочка! Ты посмотри, что я принесла, – и она достала невиданное чудо: вяленую рыбу. – Мы сейчас ее размочим кипяточком и будем наслаждаться, – Ира заговорщицки подмигнула матери и шепотом продолжила, – никому не дадим. Ну если только бабуле. Да, мамочка? Сейчас, сейчас, – и Ира хотела выйти, видимо на кухню за кипятком, но мать жестом ее остановила:

– Погоди, Ирочка. Времени совсем нет. Подойди ко мне, доченька!

Ира, встревоженная, подошла к матери, наклонилась, чтобы лучше слышать совсем слабый голос угасающей женщины:

– Доченька моя любимая! Послушай меня, только прошу, не перебивай. Я умираю, но не могу унести эту тайну с собой, – мать помедлила, собираясь с силами, – Коля не отец тебе! – выдохнула она и закашлялась.

Ира вздрогнула, хотела что-то сказать, заплакала, но Шура жестом ее остановила. Прокашлявшись, продолжила:

– Не перебивай, сил мало. Дай договорить. Твой отец Василий. Прости, милая, так получилось. Спроси у бабушки, она все знает, – мать замолкла надолго.

Слезы градом катились из глаз Иры, но она не посмела ничего сказать матери.

– Живите дружно, – мать помедлила, – с …. Колей, благословляю, – мать встрепенулась снова, и ей даже удалось слегка приподняться на кровати, – живите дружно, – повторила она и добавила, – никто он тебе. Никто. Никто, – и мать стала повторять это слово, голос ее угасал, становясь все тише и тише, и затих совсем…

Ира отшатнулась, но тут же с криком «нет» упала на грудь только что усопшей навсегда Шуре….

Через несколько дней после смерти матери Ира решилась спросить у бабушки о том, что открыла ей мать перед самой смертью. Марфа Степановна долго собиралась с мыслями. Было видно, что ей непросто говорить об этом.

– В тот вечер Шура ко мне пришла…сама не своя. Попросилась у меня переночевать, легла и уснула, хотя рано еще было. Но через час примерно встала, горько заплакала и сквозь слезы рассказала, что отдалась Ваське в ванной комнате как блудница. Я не ругала ее, видела, что ей и так нелегко, но я чувствовала, что она любит моего внука, а не Ваську, обормота этого, потому пособницей я ей и стала. Виновата я перед Колей, сильно виновата… а через девять месяцев ты появилась на свет.

– Бабуля, но ведь я могу быть и папиной дочкой? – прошептала Ира.

– Нет, милая моя. Это вряд ли. У Васи над пупком, —Ира вздрогнула, – родимое пятно такое же, как у тебя, в форме листика клевера. Это Шура успела заметить, когда близость у них была, но засомневалась она, когда ты родилась, а потому попросила меня еще раз проверить. И я будто бы случайно опрокинула на Ваську ковш воды в кухне и заставила тут же рубаху снять. Снял он, ну я и увидела трилистник. Шура потому никогда тебя голенькой никому не показывала. И как-то так повезло, что ни Коля, ни дочь моя, ни зять, ни твои родители не видели Ваську голым. Повезло нам с Шурой.

Ира была почти без сознания. Она во второй раз пережила снова тот же ужас, что испытала, когда мама перед смертью открыла ей тайну!

– Бабулечка, милая, почему мама говорила такие страшные вещи? Слова благословления! Папа он мне, только папочка мой любимый и никто больше, – девушка обняла бабулю, – а Валерка и Петька братья мне теперь. Да? Как же сказать им? А я в Валерку влюблена…была. И он в меня! А мы брат с сестрой, оказывается.