Шура и Николай родились и провели детство и юность в коммунальной квартире в одном из Ленинградских так называемых колодцев недалеко от Летнего сада. В квартире было девять комнат, и в каждой было по сорванцу, а то и по двое. Но кроме Шуры из девочек в огромной квартире жила еще лишь одна – Алена. Она была старше Шуры на три года и снисходительно смотрела на мелкую девчонку. Но Шура не отчаивалась, ее в свою компанию с удовольствием приняли Коля и Назар, братья-погодки.

А еще в коммуналке жил Вася, он был ровесником Алены, но проходу не давал именно Шуре, хотя логичнее было бы приставать к ровеснице. Васька обзывал Шуру то очкариком, девочка была близорука и носила очки, то жирной, Шура действительно была полновата.

Мальчишки Коля и Назар всегда отчаянно бросались на защиту подружки, сжимая кулаки, даже готовы были драться, но хулиган Васька был намного сильнее мелких пацанов, и так больно бил щелбаном по голове каждого, что ребята хватались за разбитые лбы, но от своего не отступали. Шуру в обиду они не давали и защищали как могли.

Девчушка горько плакала после каждого случая, но никому не жаловалась. Постепенно она научилась не реагировать на выпады Васьки, хотя он все чаще и больнее ее задевал. А однажды Коля подрался с наглым подростком.

Ребята играли в закутке, Васька подкрался незаметно и гаркнул прямо в ухо Шуре:

– Ну что, попалась, очкастая жирнячка, – и, намотав длинную косу Шуры на руку, не обращая внимание на Колю, пытающегося защитить девочку, стал трепать ее, а потом толкнул. Она упала лицом вперед, больно ударившись и разбив очки. Коля тут же заехал обидчику кулаком в живот, но тот лишь засмеялся, взяв пацана за шиворот. Назар, как только Васька схватил Шуру, почуяв серьезную беду, рванул за бабушкой, поняв, что им двоим ни за что не справиться с оболтусом. Бабушка прибежала сразу же и, снимая на ходу фартук, отхлестала им Ваську!

– Сколько раз тебе говорила, паршивец! Не лезь к малышне! Матери все скажу сегодня, – приговаривала она.

Но Васькиной матери некогда было вникать, чем занимается ее старший сын и еще трое мал мала меньше. Работала она на заводе от зари до зари, чтобы прокормить их всех. Муж на том же заводе погиб, упав с высоты. Вот и не было у матери времени заниматься пацанами.

Услышав жалобы Колиной бабушки, Марфы Степановны, она молча схватила отцовский ремень и пару раз стеганула им Ваську по спине!

– Чтобы на метр к детям не приближался, – коротко рявкнула она.

Васька поутих ненадолго, но вскоре распоясался вновь.

Так ребятки тихо-тихо росли, превращаясь в подростков, а потом и в молодых людей. Шура не стала красивой или хотя бы привлекательной. Зрение стало еще хуже, и тяжелые очки с толстыми линзами не украшали ее лицо. Правда, она значительно похудела, став тонкой, как тростиночка, но все это было совершенно неважно для Кольки, он был влюблен в Шуру. Да и было за что.

Она была веселая, смешливая, очень добрая. Где была Шурочка, там всегда слышался ее заливистый смех. Когда она так хохотала, то все вокруг улыбались, даже если не слышали шутку. Много раз, не желая того, Шура срывала уроки. Прыснув слегка в кулачок, она вызывала тем самым приступ смеха у всего класса. И сама учительница еле сдерживалась, чтобы не засмеяться вместе со всеми.

– Краснова! – пытались строжиться учителя, – смотри у меня! Чтоб рот на замке держала!

Краснова пугалась, кивала головой, но, если ее душа просила радости и смеха, Шура не могла сдержаться.

Колька и Шура были не разлей вода, всюду вместе. А потому, как только им исполнилось по восемнадцать, тут же стали законными мужем и женой. Родители невесты отгородили им небольшое пространство в своей комнате, жить у жениха было совершенно негде. За несколько дней до свадьбы Шура впала в какое-то странное состояние. Лежала, уткнувшись лицом в подушку по много часов, ничего не ела, ни с кем не разговаривала, даже Кольку к себе близко не подпускала. Мама присаживалась рядом, гладила дочку по голове и говорила:

– Ничего милая, ничего. Я тоже боялась. Все боятся.

Но как-то мама, засомневавшись, задала дочери такой вопрос:

– Да любишь ли ты Николая? Может зря все это вы затеяли?

– Ой, как люблю я его, мамочка, – дочка бросилась в объятия матери и разрыдалась так, словно Колька ее бросил.

Мать, ничего не понимая, списала все на волнение Шуры перед свадьбой. Но свадьба прошла весело, задорно. Правда, ближе к концу праздника заявился Васька, уже сильно поддатый. Он сразу подошел к молодым и облапил невесту своими лапищами, затем полез целоваться, повторяя все время:

– Совет да любовь молодым!

Шура побледнела, потом покраснела, а Колька сжал кулаки и готов был ринуться в драку с наглецом, но взрослые мужики и Васькина мать подскочили и потихоньку вывели смутьяна на воздух. Только Шура так и не пришла в себя до самого конца свадьбы. Натянуто улыбалась, не хотела целоваться под крики: «Горько!» и сидела как мумия. Коля тоже выглядел встревоженным.

Для первой брачной ночи Шурины мама с папой предоставили молодым комнату, а сами ушли к Колиным родителям. До самого утра выпивали, тихонько пели, вспоминали былые времена, спорили, когда дети подарят им внуков, и кто будет первый мальчик или девочка.

Жизнь потекла своим чередом. Шурочка потихоньку пришла в себя, стала снова веселой и смешливой. Они с Колькой подолгу гуляли после работы, взявшись за руки, налаживали семейный быт, привыкали к друг другу в качестве супругов.

Месяца через два после свадьбы Шура заявилась домой раньше обычного ни жива, ни мертва. Кинулась на кровать и горько расплакалась. Коля в тот день остался работать сверхурочно, а когда пришел, то мать сообщила новость: Шура беременна.

– Сказала мне, а теперь лежит и плачет почему-то. Я ничего не понимаю.

Коля зашел в комнату, присел на кровать:

– Шур, – позвал он жену.

Она повернула к нему свое опухшее от слез лицо. Увидев мужа, она кинулась к нему на шею:

– Это я от счастья, Коль, от счастья! – зачастила она, – от счастья! – повторила еще раз твердо и очень грустно.

Коля обнял свою жену, прижал к себе:

– Как хорошо, родная моя! Я тоже очень счастлив! Наш с тобой ребенок! Шурка, даже не верится.

Через положенное время родилась замечательная девочка Иринка. Ребенок был богат на бабушек и дедушек, и еще имелась прабабушка, даже не очень старая, Марфа Степановна.

Девочку любили не только родные, но и вся коммуналка. Да что там говорить, даже хулиган Васька присмирел, больше не приставал к Шуре, тоже женился, и его жена была в положении, и он время от времени просил у Шуры подержать Ирочку, желая потренироваться.

Девочка была вылитая Шурочка. Тоже упитанная, веселая и смешливая. Она с самого раннего детства приковывала к себе внимание людей. Шура боялась, чтобы не испортилось зрение у дочери также, как и у нее, потому что девочка была просто полной копией своей мамы. Но слава Богу, обошлось.

К шестнадцати годам Иришка превратилась в милую, симпатичную девушку. И все, кто знал ее маму, понимали, что, если бы не Шурины очки с толстенными стеклами, была бы и она такой же красавицей. Отец души не чаял в дочери, баловал ее безмерно. Она отвечала ему тем же.

Они подолгу шептались о чем-то каждый вечер и таинственно замолкали, когда на горизонте кто-то появлялся, даже если это была мать. А Шура почему-то очень беспокоилась, когда Коля уединялся так с дочерью, особенно, когда она оформилась в настоящую девушку. И однажды Шура сказала мужу:

– Коль, Ирка – взрослая уже.

– Взрослая! – с любовью повторил Николай.

Шура вздрогнула, сникла и продолжила:

– Ты бы прекратил с ней обниматься и шушукаться! – тихо проговорила Шура.