— Вот решил тебя навестить! — Заявил он, по своему обыкновению ухмыляясь в бороду. — Беспокоюсь, видишь ли, как дела у моего ученика, как здоровье и нет ли желания послать всё к Хель в Утгард?
При этом он как-бы невзначай позвенел ключами, висящими на манер брелоков на поясе. Сообразив, что это провокация, я изобразил блаженную мину, сладко потянулся и сел на полу, едва не ойкнув от боли пронзившей спину. На вопрос ярла ответил, что всё отлично и лучше не бывает, что сейчас пойду, умоюсь, перекушу и отправлюсь дальше рубить деревья, так-как хочу справиться с работой побыстрее. Затем, как забавную шутку рассказал ему про вчерашнее возвращение и про скамейку, на что ярл пару раз ухмыльнулся и, пожелав мне удачи, отбыл по своим делам.
Собственно я не врал ему насчёт своих намерений. Я сделал именно то, что сказал ярлу — окунул голову в бочку с ледяной водой во дворе, с аппетитом слопал миску овсяной каши с добрым куском селёдки, поданную румяной молодухой, зардевшейся при этом, как маков цвет, встряхнул и расправил, как мог, свою скомканную одежду под доспехами и, взвалив на плечо великанский топор, зашагал по направлению к обречённым деревьям.
На полпути меня догнал совсем юный отрок и с поклоном вручил мне мой собственный шлем, который я ненароком оставил лежать там, где бросил накануне. Приняв из слегка дрожащих рук этот тяжеленный котёл, я так зыркнул на ни в чём неповинного парня, что он испарился на месте, будто его и не было.
Деревья встретили меня молчаливым спокойствием. Казалось, они источали уверенность в том, что я с ними не справлюсь, а при взгляде на свою вчерашнюю работу, я и сам так подумал. То, что накануне мне казалось значительным результатом нелёгкого труда, сейчас выглядело, как небольшой скол на коре. Некоторое время с ужасом созерцал объём предстоящей работы, потом взял свой топор и рубанул им по каменному стволу, отозвавшемуся на это гулким «Бо-ом!», будто я ударил в колокол. Ладони, стёртые вчера до кровавых мозолей, словно кипятком ошпарило, и все мышцы дружно и согласно откликнулись протестующей болью. Кроме того, топор отскочил от дерева, не причинив ему ни малейшего ущерба!
Первой моей мыслью было — зашвырнуть подальше железное чудовище, пойти к ярлу и высказать ему всё, что я о нём думаю, (а думал я тогда о Ванхагене много чего плохого!). Но, когда я представил, как посмеётся надо мной этот бородатый бугай, как остальные седые зубры за его столом будут покачивать головами, говоря вполголоса, что «времена нынче уже не те и герои перевелись», а кое-кто ещё и презрительно сплюнет… Вобщем, представив себе такую картину, я разозлился не на шутку и уже подумывал, а не спалить ли мне вчистую всё, что горит в этом фьорде?!
И тут меня осенило — огонь! То, что всегда было главным козырем драконов! Правда сейчас я не мог развить подлинную мощь драконьего пламени, да это было и не нужно. Ванхаген приказал мне срубить эти деревья, а не сжечь их. Но, хоть применять огонь он не запрещал, мне всё же не хотелось, чтобы моя работа выглядела, как жульничество. Я вовсе не собирался пережигать эти стволы, но слегка подогреть их, чтобы древесина стала помягче, было делом вполне реальным! Сказано — сделано! Сейчас день, солнце светит ярко и мой огонь с такого расстояния никто не заметит. Уже после первого прогрева топор так глубоко вошёл в дерево, что я его еле выдернул! Вот теперь работа пошла на славу! Не думайте только, что мне стало очень легко! Деревья и в самом деле были огромны, а топор страшно тяжёл. Я снова взмок так, что пот настоящими реками струился с головы до ног, а работе всё не видно было конца. То, что я время от времени «подогревал» древесину, отнимало у меня дыхание и когда солнце стало заметно клониться к закату, я уже дышал, как ездовая собака после длительной пробежки. Но вот я заметил, что небо начало темнеть, а это значит, что мой огненный приём скоро будет слишком заметен. Последний раз, дохнув огнём, я удвоил усилия, несмотря на то, что руки вовсю дрожали от усталости. И тут великанское дерево вздрогнуло, словно проснулось от глубокого сна, качнулось и вдруг с жутким скрипом ухнуло вниз с холма, приложившись о каменистую землю так, что, наверное, подпрыгнул весь фьорд!
Я возвращался в посёлок победителем! Падение дерева и впрямь наделало много шума, так-как меня встречали все, кто мог держаться на ногах. Правда не было поздравлений, похлопываний по плечу и ободряющих реплик. Краем глаза я заметил, что матери опять потихонечку прячут от меня малышей, а воины, как бы невзначай поправляют оружие. Но мне было не до них. Я так устал, что мечтал только об одном — выпить бочку воды и завалиться на свою шкуру в углу. Этим мечтам суждено было сбыться не сразу. Придя домой, я обнаружил там ярла, восседавшего возле моего ложа.
— Справился с одним. — Не спросил, а констатировал факт Ванхаген. — Не слишком ли быстро?
При этом он встал и придирчиво оглядел меня с головы до ног. Мой усталый вид и мозоли на руках произвели должное впечатление, но ярл всё равно хмурился и был чем-то недоволен.
— Я же говорил тебе, что чрезмерная спешка может навредить! — Сказал он, наконец, так ворчливо, что я внутренне от души посмеялся.
— Ты сказал мне, что в таком деле каждый сам должен определять золотую середину! — Парировал я и спокойно улёгся на свою шкуру.
Ванхаген ничего на это не ответил, а только пожал плечами и молча, вышел. Утром, когда я снова пришёл на вершину холма, то обнаружил там такое множество следов, что сомнений не было — вчера здесь побывали все жители фьорда, включая самого ярла. Решив не слишком форсировать события, я растянул работу над вторым деревом ровно на три дня. Это выглядело вполне естественно, так-как второй великан был ещё толще первого. Но и он, наконец, огласил фьорд звуком своего падения. И всё же триумф был неполон. Предстояло ещё разделить эти необъятные стволы на части, превратить их в дрова и перенести в посёлок. На всё это у меня ушли не менее двух недель к концу которых я не чувствовал ног под собой и… перестал замечать тяжесть доспеха.
Но вот, наконец, пришёл тот час, когда я принёс последнюю связку дров к дому ярла и, грохнув её посреди двора, застыл, тяжело дыша перед входом в его жилище.
Клянусь, мне было на самом деле тяжко! От многотрудной работы я весь дрожал, суставы и кисти рук сгибались с трудом, но всё же мне удалось принять гордый вид, что впрочем, совершенно не обмануло ярла. Молча оглядев меня и мою работу, он сделал знак, чтобы я следовал за ним и, не оглядываясь, направился куда-то. Вскоре мы оказались на той самой поляне, где он одел меня в ученические доспехи. Я ожидал, что сейчас Ванхаген скажет речь, похвалит меня за работу или даст следующее задание, но ничего подобного не произошло. Он просто взялся за края шкуры, которой было прикрыто разложенное на земле оружие и резко встряхнул её, подняв тучу снежной пыли, которая на миг заслонила от меня всё вокруг. В следующее мгновение я получил неслабый удар по шлему, отозвавшийся колокольным звоном в моей голове и увидел перекошенную рожу Ванхагена, заносившего надо мной здоровенную палицу для удара! Мне ничего не оставалось, как защищаться и я парировал этот удар топором, который всё ещё сжимал в руках! Ярл, казалось бы, обезумел! Он лупил меня своей палицей, будто я был ржаным снопом, который требуется выколотить! Самое обидное было то, что я совершенно не мог дать сдачи и всё из-за тяжести своего топора! Попробуйте ударить кого-нибудь вот этой скалой, даже если у вас получится её поднять!
(Эти слова были адресованы, прежде всего, дамам, которые оценивающе посмотрели на указанную скалу, а Мегги даже попробовала пошевелить её кончиком крыла, после чего понимающе кивнула головой и снова приняла позу внимательной слушательницы.)
— Вобщем я некоторое время только и делал, что получал тумаки, благо тяжеленные, но сверхпрочные доспехи неплохо защищали меня от ударов, способных раздробить в щепки самые крепкие кости. Не знаю, сколько это продолжалось, но, в конце концов, мне надоело изображать из себя безответный мешок, и я понял, что начинаю злиться! Это было плохо! Прежде всего, плохо для Ванхагена, поскольку я знаю насчёт себя одну особенность — если мерзкое чувство злобы появилось, то его крайне трудно остановить, потому что оно само по себе расти начинает.
