При этом Ванхаген поглядел на меня так, как будто я и был этим самым Хрёдриком-ярлом, на родство с которым я так необдуманно претендовал недавно. Впрочем, он тут же сам поспешил смягчить ситуацию:
— Не знаю тот ли это Хрёдрик-ярл, который приходится тебе дедом или не тот, это теперь не важно, но вспоминать его нападение мне не доставляет удовольствия. Я знал его раньше, он вместе со всеми участвовал в походе и не проявлял ко мне никакой враждебности. Знаешь, у нас если один внезапно нападает на другого и проигрывает, то его называют разбойником, а если выигрывает, то героем. Хрёдрик тогда выиграл! Его корабли вышли из тумана внезапно, как тени. Мы едва успели похватать оружие, как наши борта уже притянули крючьями к вражеским драккарам, и воины Хрёдрика стали прыгать к нам на палубу. Мои люди никогда не уступали никому ни в силе, ни в храбрости, но на стороне нападавших была внезапность и численный перевес, (у меня в то время было три драккара, у Хрёдрика — пять). Битва быстро перешла в резню и два моих корабля вскоре оказались захвачены, а люди на них перебиты. Не сдавался только тот корабль, где был я сам, хоть в короткое время там не осталось не раненных воинов, ведь люди были без доспехов. И вот они накинулись на нас все вместе и стали теснить к корме. Это был конец, и нам оставалось только встретить смерть в бою, как подобает воинам. И тут произошло то, чего никто не ожидал! Олаф, который в этом бою прикрывал мне спину и отражал удары вдруг взвыл дурным голосом и пошёл вперёд! Этот вой мне уже приходилось слышать во время битвы. Такое бывает, но не часто, хотя все кто ходил в большие походы, когда-либо слышали его. Вот только для нас было настоящим сюрпризом, что наш скромный, благородный и порядочный Олаф — берсеркер! Ведь мы провоевали с ним не так уж мало и ничего подобного за этим парнем не водилось. Может он и сам не подозревал в себе такое, кто знает?
Когда он взвыл, (не то чтобы громко и грозно, но как-то даже пискляво), я обернулся и всё понял. Глаза Олафа бессмысленно блуждали, лицо было бледным, как мел, рот открыт и из него текла пена. Он не прыгнул, не набросился, не ринулся на врагов, а именно пошёл вперёд, сжимая в руках вот эту секиру. Люди Хрёдрика попятились от такого зрелища, но грозный окрик их вождя заставил их снова вступить в бой. Это стоило жизни многим! Первым взмахом Олаф располовинил сразу двоих, несмотря на то, что они были в тяжёлых доспехах. Затем он начал работать секирой, как машина, отрубая руки, ноги, головы, разбивая щиты и шлемы! Его оружие мелькало со стремительностью ласточкиных крыльев и поражало, как удар молнии. В короткое время корабль был очищен от кормы до носа, мы смогли перерубить канаты и оттолкнуться от вражеского судна. Нас не преследовали, только несколько стрел прилетело вдогонку, но они никому не причинили вреда. Собрав последние силы, мы налегли на вёсла, и вскоре туман скрыл от нас флотилию Хрёдрика-ярла.
Олаф стоял на носу, опираясь на свою секиру. Я подошёл к нему, чтобы заговорить, но он мне не ответил и тогда я тронул его за плечо. Это опасно, беспокоить не остывшего берсеркера, вроде того, как взять на руки только что дравшегося кота — можно получить неожиданный удар, который наделает беды. Но я всё же решил попробовать, держа щит наготове. Олаф не ударил, он вообще не пошевелился, а только покачнулся, словно подрубленное дерево и упал навзничь. С первого взгляда было ясно, что он мёртв. Раны на груди и животе не оставляли никаких сомнений — каждая из них была смертельна. Ко всему прочему из него торчало около десятка стрел. Значит он сражался уже будучи убитым, не чувствуя боли и не защищаясь от ударов, как это и бывает с берсеркерами.
У меня не было более отвратительного возвращения во фьорд, чем тогда! Жёны викингов не рыдают над павшими, но смотреть им в глаза было хуже, чем слышать душераздирающий плачь. Меньше всего мне тогда хотелось встретиться с глазами Анхеллинды, но пришлось-таки. Представляешь, она мне ничего не сказала! Ни слова упрёка, ни пожелания сдохнуть, ничего! Но я понял — с этих пор, мы враги на всю оставшуюся жизнь!
При этих словах Ванхаген даже слегка задохнулся и так потемнел лицом, что я подумал, не случился ли у него удар? Но он перевёл дух, как после длительного бега и заговорил снова:
— Вот тебе, Драгнар, вся моя история без недомолвок. Это было двадцать лет тому назад. За это время Анхеллинда изменилась до неузнаваемости. Она занялась хозяйством в моё отсутствие и вскоре так потеснила меня, что мне осталось лишь командовать воинами в Вике. Дома я не был уже хозяином. И это делалось со всей почтительностью, какая предписывается древними обычаями! Наша молчаливая война никогда не перерастала в открытую вражду, но и примирение было невозможно. Двадцать лет! Согласись, это не каждый выдержит! Но я тоже изменился. Да, это я нанял тех разбойников, но они не должны были её убивать, я не такой зверь, как она обо мне думала! Даже из фьорда её должны были удалить лишь на время… Я кое-что задумал сделать в её отсутствие, но теперь это не важно. Потом я бы её «выкупил» и с почестями вернул на место, да вот ты помешал… Но это тоже не важно! Сейчас важно то — в какую сторону ты пойдёшь. Если хочешь, можешь отправляться туда!
Ярл указал в узкий проход между скалами, который просматривался не более чем на пять шагов, а потом делал резкий поворот.
— Знаешь, что там дальше? Нет? Она и это не сказала тебе, а должна была! Так вот, за цепью скал через которые тебе придётся пробираться целый день, (ведь тропа не везде такая удобная, как в начале), будет лес, да не простой лес вроде этой рощи! Деревья там царапают верхушками небо, а растут так густо, что редко где можно протиснуться между стволами. Ходить там можно лишь звериными тропами, но храни тебя Один от того, чтобы встретиться с теми кто эти тропы протоптал! Ты силён, но тамошние медведи будут на три головы тебя повыше и готов поспорить на секиру Олафа, которая у нас считается заговорённым оружием, что твой позвоночник сразу треснет от объятий такого чудовища. Но это не всё! Гораздо опасней медведей, белые и жёлтые коты. У жёлтых короткие хвосты и зубы, длинные и острые, как кинжалы, торчащие вниз из пасти. Размером такой кот с добрую свинью и весит столько же. У белого кота нет кинжальных зубов, но он размером с лошадь и вдвое мощнее жёлтого!
— А там нет драконов? — Спросил я неожиданно для самого себя.
Ванхаген подозрительно на меня уставился, но я изобразил на своём лице безмятежность, и он только буркнул что-то про себя.
— Драконов там я не видел. — Ответил он. — Впрочем, я заходил туда всего на два дня пути. Кстати, здесь такое расстояние можно пройти с утра до полудня и не устать при этом, а там мы не только вымотались, как после тяжёлого Вика, но я ещё и потерял двух викингов…
— Кто же их убил? Коты или медведи? — Спросил я, играя в наивность.
— Элефанты! — Был ответ. — И знаешь, что я тебе скажу? Мы ещё счастливо отделались! Пожалуй, нас спасло лишь то, что элефант не ест мяса и по своей природе не кровожаден, но зато это самый сильный зверь на суше!
Я промолчал о том, что встречал кое-кого посильнее, а вслух спросил:
— А какой он, этот элефант?
— Элефант огромный, как дом, весь покрыт длинной шерстью, ходит на четырёх ногах, подобных стволам могучих деревьев, уши имеет почти человеческой формы, но большие, как лопухи. Хвост у элефанта вроде поросячего, только мохнатый, и глазки тоже похожи на свиные. Из пасти у него торчат такие громадные бивни, какие не снились самому старому моржу. Только смотрят эти бивни не вниз, а вверх и напоминают кабаньи. Но прежде всего, бросается в глаза его нос! Он длинный и гибкий, как змея, а ещё мягкий и упругий. Элефант пользуется этим носом, как рукой, только он гораздо сильнее человеческой руки, да и всего человеческого тела, пожалуй!
Я задумался. Точнее описать мамонта, чем это сделал Ванхаген, было нельзя, но я не мог понять, чего это он так старается?
— Сильный зверь! — Сказал я. — Однако поведай мне, о владетельный ярл, отчего ты так стараешься отговорить меня от похода в лес? Зачем пугаешь медведями, котами и элефантами? Неужели в память об Анхеллинде?
