«Я должен это сделать», — сказал он себе, наверное, в тысячный раз. — «Но если я это сделаю, то потеряю возможность угрожать тылу Кайлеба, если он вдруг решит пойти куда-то ещё. Кроме того, мы готовим для него небольшой сюрприз».

Он поморщился, глядя на восток, а затем пригнулся, так как на высоком склоне перевала расцвёл клуб дыма, и пуля бухнула в бруствер достаточно близко, чтобы бросить грязь ему в лицо.

— Понимаете, что я имел в виду, говоря, что они не в своей тарелке, сэр? — Гарвей повернул голову и увидел, что майор присел рядом с ним, ухмыляясь. — В большинстве случаев, этот мерзавец мог бы пришпилить вас.

Вопреки себе, Гарвей поймал себя на том, что улыбается в ответ. Он полагал, что некоторые генералы могли бы сделать молодому человеку выговор за его фамильярность, но Гарвей дорожил этим. Ухмылка майора «какого-чёрта-мы-все-в-этом-участвуем» была самым ясным признаком того, что, несмотря на понимание того, насколько оружие его врагов превосходит его собственное, его армия всё ещё была далека от поражения.

— Ну, майор, во всяком случае, я полагаю, я увидел то, зачем пришёл. Нет смысла давать ему возможность улучшить свой результат, не так ли?

— Я бы действительно предпочёл, чтобы вас застрелили во время чьего-то другого дежурства, сэр. Конечно, если вы настаиваете на том, чтобы вас застрелили.

— Я постараюсь иметь это в виду, — усмехнулся Гарвей и похлопал молодого человека по плечу. Затем он оглянулся в ту сторону, откуда пришёл, расправил плечи и глубоко вздохнул.

— Ну что ж, возвращаемся обратно в штаб, — сказал он и отправился в осторожный путь в тыл.

Во-первых, у него не было никакой необходимости совершать сегодня утром это путешествие на передний край. Он уже точно знал, что ему предстоит увидеть, а его личная рекогносцировка вряд ли могла что-то изменить, зато можно было с уверенностью утверждать, что подвергать командующего армией ранению, которое может вывести его из строя (или убить), без какой-либо чертовски веской причины — не самый блестящий ход. Но он взял себе за правило проводить по крайней мере часть каждого дня на одной из передовых позиций, главным образом потому, что чувствовал, что у него есть веская причина. Он любил свист пуль, проносящихся мимо него, не больше, чем кто-либо другой, и по его личному мнению, офицер, который намеренно подставлял себя под огонь, когда в этом нет необходимости, доказывал не свою храбрость, а только лишь свою глупость. К сожалению, бывали времена, когда у командующего офицера не было выбора. Ничто не могло разрушить боевой дух быстрее, чем ощущение, что армейские офицеры предпочитают держаться подальше от опасности, оставляя при этом своих подчинённых беззащитными перед врагом. Именно по этой причине он нашёл реакцию майора на то, что по нему промазали столь желанной.

«И я полагаю, если говорить начистоту, у меня действительно была потребность увидеть линию фронта своими собственными глазами. Просто чтобы убедиться, что проклятая хрень всё ещё там, где я оставил её прошлой ночью».

Он фыркнул от этой мысли, затем взглянул на небо. Одна из тропических бурь сезона штормов надвигалась на Корисанд с востока, через Великий Западный Океан. Опытному глазу Гарвея было ясно, что на Дейрвин и графство Корис вот-вот снова обрушатся проливной дождь и сильный ветер. Это будет уже второй шторм с тех пор, как он окопался здесь, а это означало, что у него было довольно чёткое представление о том, что произойдёт, когда он обрушится. Здесь, на перевале, будет очень неприятно, когда вода начнёт заливать его земляные укрепления и траншеи, но и для черисийцев это будет не пикник. И это должно удержать проклятых стрелков на день или два подальше от склонов, как минимум.

«И чем дольше Кайлеб позволит нам сидеть здесь, тем лучше. Может это и тяжёлая работа — кормить людей, но это лучшая проклятая оборонительная позиция по эту сторону Менчира. А Кайлеба очень скоро ожидает свой собственный сюрприз, если последнее семафорное сообщение отца окажется точным».

Ружья черисийцев стали неприятным — по честному даже можно было сказать «ужасающим» — сюрпризом для Гарвея и его армии. Они оказались столь же неприятным сюрпризом, пусть даже второстепенным, и для графа Каменной Наковальни. Никто не мог себе представить, как черисийцы умудрились снабдить каждого из своих морских пехотинцев ружьём, которое на поверку стреляло быстрее, чем большинство гладкоствольных мушкетов.

До тех пор, пока один из хирургов Гарвея не вытащил полдюжины пуль из тел его раненых людей.

Пули были сильно деформированы во время своего калечащего прохождения сквозь человеческую плоть и кости, но были достаточно целы, чтобы Гарвей понял, на что он смотрит. Это было ещё одно из тех чертовски простых «нововведений», которые так нравились черисийцам. Он был уверен, что существовали аспекты, которые потребовали экспериментов со стороны черисийцев, но основополагающий принцип был до абсурда прост для понимания. Вместо того чтобы вбивать в ствол слишком большую пулю, как это делали все остальные, заставляя её вставать в нарезы, черисийцы просто сконструировали полую с конца, коническую пулю. Когда порох детонировал, сила взрыва раздвигала донце пули^[30], загоняя её в нарезы и запечатывая канал ствола позади неё, а вытянутая форма пули означала, что она была тяжелее сферического шара того же диаметра. Вероятно, это была также и наилучшая форма для движения по воздуху, хотя Гарвей не был точно уверен в этом. А вот то, что до того, как донышко расширялось на своём пути к цели, она на самом деле более свободно вставлялась в ствол, чем круглая пуля обычного мушкета, позволяло заряжать одну из новых винтовок быстрее, чем любой из гладкоствольных мушкетов, которыми пользовались его собственные люди.

Переломный момент наступил, когда хирург понял, на что он смотрит, и обратил на это внимание Гарвея, а граф Каменной Наковальни и его мастера поставили для себя наивысшим возможным приоритетом выяснить, как именно черисийцы проделали конструкторскую работу… и как её скопировать. Согласно последнему сообщению отца, они, похоже, смогли сделать это. Не было никакого способа, с помощью которого они успели бы изготовить что-то подобное количеству нарезных мушкетов, которыми располагали черисийцы, но его отец нарезал каналы в каждом спортивном ружье, которое мог найти, и изготавливал для них новые формы для пуль. Гарвей удивился бы, если бы во всём герцогстве Менчир набралось больше двухсот ружей. Это были дорогие игрушки, которые могли позволить себе только богатые охотники, и тот факт, что они были представлены в таком большом разнообразии калибров, означал, что каждое из них потребует своей собственной специально разработанной формы для пуль. Но даже пятьдесят из них в руках его собственных натренированных стрелков стали бы неприятным сюрпризом для черисийцев, которые постоянно выклёвывали его людей.

«И если, скажем, Кайлеб даст мне ещё один месяц — например, до конца сезона штормов — тогда отец сможет приступить к запуску производства значимого количества нарезных мушкетов. У нас по-прежнему не будет ничего похожего на те же самые цифры по количеству, но у нас будет их достаточно, чтобы… убедить Кайлеба приближаться к нам более осторожно, чем он сделал на Переправе Хэрила. И если случится так, что в следующий раз, когда мы будем сражаться в открытом поле, у меня будет несколько сотен или даже тысяч нарезных мушкетов, а он об этом не узнает…»

Сэр Корин Гарвей знал, что он принимает желаемое за действительное. Тем не менее, это могло сработать именно так. А пока, по крайней мере, он прочно забил пробку в бутылку Перевала Талбора, и не собирался вытаскивать её обратно.

* * *

— …по-прежнему говорю, что мы должны двинуться вперёд и атаковать его, Ваше Величество. — Трудно было представить себе почтительный рык отвращения, но Ховилу Чермину удалось сделать это. Командующий морской пехотой Кайлеба стоял у дальнего края стола с картой, сердито глядя на змеиные изгибы Перевала Талбора, и, судя по выражению его лица, ему хотелось лично придушить сэра Корина Гарвея своими большими, жилистыми руками.