Корин Гарвей многое бы отдал, чтобы быть уверенным, что ответ на этот вопрос — черисийское высокомерие или глупость. К сожалению, он сомневался, что это было что-то из этого.

«И всё же, если они не ожидали увидеть нас в таком количестве, это могло бы объяснить, почему они продвинулись вперёд так далеко. И, вполне возможно, что, поставив себя в положение, когда их единственный путь отступления лежит обратно по единственной узкой полоске дороги, они считают, что их лучший шанс — это ударить по нам и надеяться, что мы сломаемся, а не увидеть, как они отправятся прямиком в ад, пытаясь улизнуть через эту жалкую крысиную дыру в виде дороги».

Цепочка его мыслей оборвалась, когда зазвучали новые горны. На этот раз, они были корисандийскими, и он увидел, как его собственная пехота, как и планировалось, начала выкатываться вперёд.

Он задумчиво почесал кончик носа, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, в то время как на мгновение его охватило внезапное малодушное искушение отозвать свои войска.

«Не будь идиотом», — строго сказал он сам себе. — «Ты почти запаниковал, принимая решение отступить ещё до того, как прозвучал хоть один выстрел! Ты должен был атаковать их, а не ждать, пока они атакуют тебя! Кроме того, если ты не можешь победить их с таким большим перевесом шансов в твою пользу, какой смысл вообще пытаться»?

* * *

Бригадный генерал Кларик кивнул с чем-то очень похожим на удовлетворение, когда чизхольмцы двинулись вперёд. Их мощная артиллерийская батарея осталась на месте, что и неудивительно. Они поставили свои пушки почти в идеальную позицию, вдоль гребня длинного, резко поднимающегося склона. Артиллеристы имели максимально открытый сектор обстрела, хорошо подходящий, чтобы стрелять поверх голов их собственной наступающей пехоты. Конечно, и в этом были свои минусы. Например, стрелять шрапнелью или картечью над головами своих собственных войск было не очень хорошей идеей. Картечины быстро разлетались — как по вертикали, так и по горизонтали — а это означало, что при этом, как правило, погибало довольно много своих людей, если вы всё-таки пытались сделать что-то подобное, и пехоте, по какой-то странной причине, это не очень-то нравилось.

«Это, вероятно, объясняет, почему никто не идёт прямо перед их пушками», — сухо сказал себе Кларик. — «Я сомневаюсь, была ли у них достаточно долго приличная артиллерия, чтобы узнать, что такое настильный огонь?»

Эксперименты, проведённые им и бароном Подводной Горы, быстро показали, что полевая артиллерия, стреляющая твёрдотельными снарядами, наиболее эффективна, когда земля достаточно твёрдая, чтобы произвести рикошет, и артиллеристы научились рассчитывать попадание своего выстрела, чтобы отрикошетить им сквозь вражеский строй. Картечь и шрапнель могли бы воспользоваться преимуществом этого же эффекта, хотя они не могли и надеяться сравниться с эффективной дальностью ядра.

«В данном случае почва была почти наверняка слишком мягкой для хорошей настильной стрельбы», — размышлял он. И всё же ему хотелось бы знать, пришли ли чизхольмцы к тем же выводам. Рано или поздно, пока они будут драться друг с другом, земля станет достаточно твёрдой, и было бы не плохо, чтобы готовность корисандийцев стрелять в его людей не стала сюрпризом.

«Давайте посмотрим», — подумал он. — «Я вижу перед собой множество пехотинцев. Чего я не вижу, так это их кавалерии. И хотел бы я знать…»

Он задумчиво посмотрел на север, ещё раз желая, чтобы у него был свой собственный приличный конный отряд. Если этот Гарвей был так хорош, как предполагалось — а тот факт, что он добыл столько боевой мощи там, что должно было казаться идеальной позицией на основе всего, что он знал об оружии морских пехотинцев, определённо указывал на то, что он таким и был — тогда эта кавалерия должна была быть где-то здесь. И наиболее вероятным местом для неё было место, где она должна была бы быть способной отрезать Кларику путь к отступлению обратно в эту проклятую глухомань.

— Нам нужно послать ещё одно сообщение, Брайан, — сказал он.

* * *

— Ну, мне это не нравится, — пробормотал сэр Чарльз Дойл.

Черисийская артиллерия, несмотря на то, что у неё была всего лишь дюжина орудий, внезапно повернула через поле развивающегося боя прямо по направлению к его собственным тридцати пяти пушкам. Это указывало либо на крайнюю глупость (что, учитывая то, что Черис недавно сделала с флотами нескольких своих противников, казалось маловероятным), либо на то, что артиллеристы на другой стороне знали что-то, чего не знал он. Что казалось более вероятным.

«Может быть, они просто рассчитывают на большую дальность выстрела», — подумал он. — «Мы не знаем, насколько она больше, но если они останутся на расстоянии более пятисот или шестисот ярдов, мы не сможем эффективно дотянуться до них даже с помощью ядер. Не тогда, когда земля такая мягкая. И я готов поспорить, что дальность стрельбы у них приближается к тысяче или даже тысяче четырёмстам ярдам. Это будет неприятно».

Тем не менее, в конечном счёте, единственной функцией артиллерии с обеих сторон была поддержка пехоты. А пехотные батальоны обеих сторон продолжали маршировать прямо навстречу друг другу. В конце концов, это должно было привести черисийцев в зону досягаемости Дойла, что бы ни замышляла их собственная артиллерия. И если он и пехота сэра Корина смогут выбить достаточное количество их пехотинцев, то их орудий будет недостаточно, чтобы остановить эту волну катастрофы.

* * *

— Спокойно. Спокойно, ребята, — пробормотал сержант Уистан, несмотря на то, что все, кроме двух человек из его взвода, были слишком далеко, чтобы его слышать. Если бы он вообще подумал об этом, то признался бы, что на самом деле это была скорее мольба к какому-нибудь из архангелов, кто мог бы её услышать, чем увещевание к его морским пехотинцам.

Остальная часть третьей бригады неуклонно продвигалась за ним сквозь то, что казалось ему глубоко неестественным спокойствием. Горны начали петь, но всё это казалось далёким и несущественным. Он по-прежнему слышал далёкие крики птиц, жужжание и стрёкот насекомых, гудящих в высокой, почти созревшей пшенице, в которой лежали, прячась, он и его люди.

Он осторожно поднял голову, приподняв над пшеницей лишь макушку шляпы. На данный момент эта шляпа выглядела гораздо менее воинственной, чем на плацу, что нисколько не беспокоило Эдварда Уистана. Подавляющее большинство разведчиков-снайперов были сельскими парнями, как и сам Уистан. Большинство из них занимались охотой — некоторые, как например, старший капрал собственного взвода Уистана, на самом деле, вероятно, зарабатывали на жизнь браконьерством — и они понимали, как работает маскировка. Горстке городских мальчиков, прошедших строгую программу подготовки разведчиков-снайперов, пришлось это усвоить, и большинство из них сочли это чертовски забавным, когда им впервые приказали прикрепить пучки зелени к своим шляпам. Однако эта весёлость быстро исчезала, как только они поняли, как простое нарушение контура человеческой головы может заставить её исчезнуть на фоне растительности. И это также показало, что даже городские мальчишки могут научиться, если их сержанты готовы достаточно сильно надрать им задницы.

Он отбросил эту мысль в сторону, так как поднял глаза уже достаточно высоко, чтобы увидеть мягко колышущееся море пшеницы, а затем удовлетворённо хмыкнул. Отряды корисандийской пехоты тоже продвигались вперёд, и он пытался убедить себя, что рад это видеть. Однако полностью убедить себя в этом ему не удалось. Был ли он доволен тем, что противник действует так, как ожидалось — да; рад ли он видеть несколько тысяч вооружённых людей, идущих прямо на него — нет.

«Ох, не дрейфь, Эдвард», — сурово сказал он самому себе. — «И пока ты это делаешь, проверь запал».