— Хотел бы я сказать, что был удивлён, услышав это, — произнёс голос Кайлеба в её правом ухе. — К сожалению, если бы я был на их месте, я бы тоже подумал, что сделал это.

— Я думаю, что в конце концов они примут правду, — заверила Шарлиен своего далеко находящегося мужа. — Марек прошёл уже более трех четвертей пути к признанию того, насколько удивительно глупо было бы для тебя убить Гектора именно в это конкретное время. В данный момент он, кажется, разрывается между восхищением твоим, по-видимому безжалостным, прагматизмом, удивлением, как ты мог быть настолько глуп, чтобы сделать это, и беспокойством о том, что это говорит о твоём характере в долгосрочной перспективе.

— А твоя мать?

— Ну, мама уже считает тебя « восхитительным молодым человеком», — усмехнулась Шарлиен. — Думаю, она была и довольна, и удивлена тем, как сильно ты ей нравишься, и, честно говоря, мысль о том, что ты мог убить Гектора после того, что случилось с отцом, только делает ей симпатии ещё более сильными. Честно говоря, я думаю, что она будет разочарована, когда наконец поймёт, что ты на самом деле этого не делал.

— Полагаю, это лучше, чем если бы она в ужасе бежала от хладнокровного убийцы, способного на такое, — сухо заметил Кайлеб.

— Поверь мне, Кайлеб, единственное, что могло заставить мать полюбить тебя больше, чем мысль о том, что ты получил в коллекцию голову Гектора — это рождение её первого внука. О чём, кстати, она довольно многозначительно намекнула мне сегодня днём. Она, кажется, считает, что, нахождение тебя в Корисанде, а меня в Черис или Чизхольме, вряд ли обеспечит преемственность. Мысль, которая тоже приходила мне в голову, правда не по таким чисто прагматическим причинам.

— Вы не единственные два человека, кому это пришло в голову, — с чувством сказал Кайлеб. — И, как ты упомянула, не обязательно из чисто прагматических причин.

— Так когда же ты собираешься нарисоваться тёмным силуэтом на моём пороге, чтобы мы могли начать работать над этой маленькой проблемой? — спросила Шарлиен, и Кайлеб заметил, что её собственный тон был довольно резок.

— Скоро, я думаю, — сказал он как можно более серьёзным тоном. — Сегодня днём я в пятый раз встретился с Тартаряном и Каменной Наковальней. Было несколько моментов, о которых они хотели поговорить, но они, очевидно, понимают, что у них нет другого выбора, кроме как поставить свои подписи на пунктирной линии в конце документа. Они почти готовы, Шарлиен, и как только они это сделают, я назначу генерала Чермина своим временным вице-королём, а мы с «Императрицей Черисийской» отплывём в Вишнёвую Бухту.

— Хорошо!

— Единственный вопрос, который вертится в моей голове — как меня встретят, когда я приеду, — продолжил Кайлеб.

— Если ты имеешь в виду здесь, во Дворце, то я не думаю, что кому-то есть дело до того, убил ты Гектора или нет, — ответила Шарлиен. — О, некоторые люди будут беспокоиться об этом, и ещё больше, вероятно, будут притворяться, что ужасаются самой мысли об этом, но правда в том, что все знают, что Гектор убил бы тебя и твоего отца в одно мгновение, если бы думал, что это сойдёт ему с рук. По моим подсчётам, половина чизхольмской знати считает, что он был замешан в заговоре Тириена с целью убийства, что бы там ни говорил по этому поводу Нарман или ты. И возможность того, что ты его заказал, в некотором смысле работает в нашу пользу. Я бы ни капельки не удивилась, узнав, что СНАРКи Мерлина сообщают, что некоторые члены аристократии, которые, скорее всего, сговорились против нас с Храмовыми Лоялистами… пересматривают свои позиции в свете веры в то, что ты просто убьёшь их, если они превратятся в слишком большую проблему.

— Замечательно. — Воображение Шарлиен очень живо показало, как Кайлеб закатывает глаза. — Кто был тот политический писатель Старой Земли, о котором ты говорил мне на днях, Мерлин?

— Макиавелли, — ответил Мерлин. Его голос был ещё более чётким, чем у Кайлеба, и Шарлиен поняла, что это было потому, что он передавался непосредственно через встроенный коммуникатор Мерлина.

— Это был он, — согласился Кайлеб. — Думаю, я собираюсь выяснить, был ли он прав насчёт того, что лучше бояться, чем быть любимым^[39]. — Он вздохнул. — Ну, отец всегда говорил, что очень важно, чтобы враги боялись тебя. Хотя я, при этом, не слишком уверен, что мне нравится мысль о том, что меня боятся мои собственные подданные.

— Я думаю, тебе стоит беспокоиться об этом только тогда, когда речь заходит об аристократии, — ободряюще сказала Шарлиен. — Простой народ ещё больше склонен думать, что Гектора убил ты. Разница между ними и знатью в том, что у них нет никаких сомнений по поводу того, ты ли это сделал. На самом деле, они зажигают костры, чтобы отпраздновать смерть Гектора — и в честь тебя за то, что ты сделал это — с тех пор, как пришла новость об этом. Я же уже упоминала, что Гектор был не очень популярен здесь, в Чизхольме, да?

— Один или два раза, я полагаю, — согласился Кайлеб.

— Ну, в том-то и дело, — пожала плечами Шарлиен. — Мы ничего не можем поделать с тем, как Церковь собирается использовать это для пропаганды, и Нарман и Мерлин оба правы. Даже если Церковь — или, по крайней мере, Клинтан — на самом деле не заказывала эти убийства, они всё равно используют случившееся как молоток, чтобы избить им нас обоих. Но что касается наших собственных людей, то, даже если мы и сделали это, с ними всё в полном порядке. На самом деле, некоторые из них, похоже, считают это своего рода подходящей местью за попытку Хэлкома убить меня.

— Что? — Шарлиен услышала смущение в его голосе и хихикнула.

— Конечно, глупыш! Я знаю, что мы официально оправдали Гектора от любой причастности к заговору Хэлкома, но мои люди ни за что не откажутся от превосходной теории заговора!

— Замечательно, — повторил Кайлеб, с трудно сдерживаемым отвращением в голосе. — Если они все в это поверят, то будет чертовски трудно убедить кого-то ещё в правде.

— Мы просто должны сделать всё, что в наших силах. А тем временем возвращение тебя сюда, в Чизхольм, чтобы провести несколько месяцев с нами обоими в резиденции — как того требует конституция Империи, если мне не изменяет память — должно в значительной степени закрепить принятие Чизхольмом новых политических договорённостей. Конечно, — она лукаво улыбнулась в сторону окна, — это будет означать, что ты проведёшь зиму здесь, в Чизхольме. У нас здесь есть такая штука, которую вы, возможно, не видели у себя в Черис. Это называется «снег».

— Я слышал об этом феномене, — с достоинством ответил ей Кайлеб. — Но ты, конечно же, не хочешь сказать, что в Чизхольме так холодно, что он прилипает к земле, не тая?

— Известны случаи, когда такое случалось, — торжественно заверила она его.

— Ну, в таком случае, отныне мы будем проводить зимы в Черис.

— Это был бы и мой выбор, учитывая всё вместе взятое. А может, и нет. Во всяком случае, не в данный момент.

— А почему нет? — Он старался сохранить непринуждённый тон голоса, но она услышала внезапный всплеск беспокойства в его глубине и снова улыбнулась.

— Не волнуйся. Это не потому, что я не доверяю нашим черисийцам больше, чем я не доверяю нашим чизхольмцам. Просто мне только что пришло в голову, что здесь, в Черайасе, будет холодно, не так ли?

— И? — спросил Кайлеб с подозрительной осторожностью.

— Ну, если это действительно холодно, то бедный, тонкокожий южный мальчик вроде тебя будет вынужден искать любой источник тепла, какой только сможет найти.

— И? — повторил Кайлеб.

— И, — сладко сказала она, — я не могу представить себе ничего более тёплого, чем хорошая, большая кровать прямо здесь, во Дворце, с большими, с толстыми одеялами и перинами. Если мы всё сделаем правильно, нам, возможно, вообще не придётся выходить наружу до самой весны.

Сентябрь, 893-й год Божий

.I.

Храм,