Закончив трапезу, мы пошли к морю. Ирина с надменным видом феодала шла подле меня, Яна с ещё более надменным и угрюмым видом шла поодаль, Дима, как кошак, путался у нас под ногами.

Ирина снизошла до разговора со мной. Назвала меня «упрямым бараном» за то, что не попросил прощения за вчерашний проступок. Поведала о том, что в одной кабине с ними с вершины горы спускался интересный мужчина, москвич, обеспеченный и деловой (я чуть не расхохотался, когда она это говорила – до чего же одинаково тупые курицы описывают мужьям посторонних парней, чтобы вызвать приступ ревности!!!), который, узнав о пропаже сумочки, сразу принял участие в поисках. Стал расспрашивать фуникулёрных работников, охранников, прочий служилый люд… если бы не он, сумочку бы не нашли, и виноват в этом был бы я!

Она всё нахваливала и нахваливала «мужчину, которому не всё равно», всё стыдила и стыдила меня, но никак не могла пробить брешь в моём бронированном равнодушии и задеть за живое. Тем более, после обильной еды, абсолютно невозможно было до меня достучаться.

Лет двадцать назад моя первая жена пыталась сделать то же самое, и уже тогда мне было абсолютно безразлично, какой там «интересный мужчина обеспеченный и деловой» пытался на дорогом джипе её увезти. Ей, двадцатилетней дурочке, тогда было простительно. Но с возрастом она поумнела и сейчас ни таких, ни каких-либо других глупостей не говорит и не делает.

Да уж, свезло так свезло, нынешней моей избраннице не суждено уж поумнеть. Ибо сказано: если в сорок лет ума нет – то и не будет.

Я как бы нехотя процедил:

– Чтож ты не продолжила знакомство с «интересным мужчиной, обеспеченным и деловым»? Ты же любишь цеплять в этом городе всякую дебилятину, тащить домой для замужества и создания семьи!

Яна одарила меня ненавидящим взглядом, заревела и с воем побежала вперёд. Ирина, в тот момент что-то говорившая Диме, не расслышала мои слова, и переспросила:

– Что ты сказал?

– Когда моешь уши компотом, не забывай выковыривать оттуда косточки, – отчеканил я в ответ.

Она побежала за дочерью, мы с Димой неспешно продолжали идти вдоль моря. Так мы прошли мимо истошно рыдающей Яны и успокаивающей её Ирины, пройдя немного дальше, повернули к морю и пошли к воде. Мы достаточно долго бродили вдоль береговой линии, пока Ирина с дочерью не подошли к нам. Препоручив Диму Яне, Ирина набросилась на меня:

– Как ты смел!? Она не любит, чтобы при ней плохо отзывались о её родном отце! Она моим родителям не позволяет плохо говорить…

И прочая, и прочая… среди которого было такое заявление: «Последний раз езжу на отдых с кем-то, буду теперь ездить одна!!!»

– Ага, я тоже! – обрадованно ответил я.

Мы продолжили прогулку обмениваясь дежурными фразами, «пойдём направо», «зайдём в магазин за едой», и так далее.

Вечером, нам кое-как удалось помириться, но Ирина, опять же, осталась спать с детьми под предлогом «успокаивать расстроившуюся дочь».

Вечером следующего дня, 5-го января, мы сели на поезд, а днём 6-го прибыли домой.

Суточное дежурство 10 июня 2020 года в ковидарии началось, как обычно, – кофе с бутербродами, болтовня с коллегами, уединение с Лолой. Помимо интимного общения у нас имело место общение словесное. В нём Лола отказывалась от любых намёков на смысл, и, хватая меня за руку, прыгала вместе со мной на территорию чистого нонсенса и радостной пошлятины. Даже когда я не понимал логики наговариваемых ею текстов, её энергетика оставалась неотразимой. Первые три часа на работе были супер… а вот четвёртый был плохой… позвонил охранник и сообщил, что на территорию больницы заехала «скорая помощь».

Мы переоделись и прошёл в приёмку. Клиент лежал на каталке, – очень запущенного бомжатского вида дядька 66 лет. Фельдшер «скорой» доложила, что «скорую» вызвали родственники, навестившие одиноко живущего дядьку, обнаружили его в таком плохом состоянии, и позвонили 103. Он злоупотребляет алкоголем, у него алкогольная энцефалопатия и панкреатит, когда-то делали операцию по поводу панкреонекроза, чудом остался жив.

Выслушав анамнез, я поинтересовался:

– Всё это прекрасно! Но при чём тут наша инфекционная больница?! Мы принимаем только коронавирус!

Фельдшерица весело сообщила, что сатурация без кислорода 86, в лёгких ослабленное дыхание, там 100 % пневмония. Я в ответ лишь расхохотался, тогда она смущённо призналась, что доставленное ею тело – её отчим.

Я махнул рукой, да ладно, мол, мне вообще всё равно. Привезла, так привезла.

При взятии эпид. номера возникла заминка. Диспетчер СЭС не могла выдать номер пациенту, у которого наличие инфекционного заболевания ничем не подтверждено, он прибыл из дома, и о заболевании известно только со слов фельдшерицы в противочумном костюме, которая утверждает, что в таком виде выслушала у пациента «ослабленное дыхание».

Кое-как фельдшерица уговорила диспетчера СЭС выдать номер на диагноз «Вирусное заболевание неуточнённое». И мы стали оформлять пациента.

Явился кем-то вызванный реаниматолог, осмотрел больного, долго возмущался, мол, какого чёрта его привезли в инфекционный стационар без теста на коронавирус, без рентгена, без КТ, вообще без каких-либо элементарных исследований! Ведь так можно хватать всех подряд прохожих с улицы и тащить их сюда.

– Дык по большому счёту так всё и делается, – заметил я. – Более 80 % наших пациентов не нуждаются в стационарном лечении, непонятно, что они тут делают.

Но этот явно нуждался, учитывая сильную одышку и низкую сатурацию, правда, не в нашем стационаре. И реаниматолог сказал, чтобы оформляли больного и поднимали в реанимацию.

На тот момент я уже был мокрый насквозь в своём противозачаточном костюме, с меня текло сквозь все поры, я просто задыхался. Вопреки запретам я был готов включить сплит-систему, но не нашёл пульт.

И я очень расстроился прибытию новой «скорой». На сей раз женщина с подтверждённым КОВИД-19 и пневмонией. Лола оформила историю болезни, взяла кровь, сделала ЭКГ, я пациентку опросил. Потом сходил в отделение, осмотрел, как невролог, больную в подостром периоде инсульта. Вернулся в приёмное… и к своему ужасу увидел очередную «скорую» с четырьмя (!!!) пациентами на борту. Это был согласованный с руководством перевод ковид-подтверждённых больных с пневмониями из точно такого же инфекционного стационара, как наш.

«Но какой в этом смысл?» – мысленно возмущался я, разглядывая свои руки в перчатках. Что справа, что слева, под перчатками перекатывались пузырьки воздуха. До меня не сразу дошло, что они циркулируют в жидкости, то есть в скопившемся поту. Выпустить его не представлялось возможным, так как две перчатки на каждой руке были плотно схвачены на кисти скотчем.

Я зашёл в соседнее помещение, поднял правую руку, и стал массировать её левой от кончиков пальцев к кисти, как бы выдавливая жидкость. Часть стекала в рукав защитного костюма, ибо нижняя перчатка была заправлена под рукав, часть на пол. Потом то же самое проделал с левой рукой.

Затем подошёл к открытому окну, оттянул от себя очки и респиратор, подышал… хотя было особо нечем, на улице стояла жара 40 градусов.

После чего вернулся в регистратуру, где оформлялись вновь прибывшие. Повезло ещё, что они оказались совершенно вменяемыми людьми. Одновременно с приёмом происходила выписка двоих пациентов из больницы. Им выдали больничные листы, выписки, обработали дезинфектантом вещи, заставили расписаться в документах и вымыться в душе. И только потом выпустили на улицу.

Процесс приёма новых больных в стационар и выписка выздоровевших из стационара через одно и то же помещение так долго обсуждали… что ничего не придумали, и в итоге оставили всё, как есть.

Постепенно я адаптировался к своему положению, с меня по-прежнему лился пот градом, но переносилось это более менее нормально. И я почти не расстроился прибытию очередного пациента. Санитарки почему-то в тот день в смене не было, и, чтобы помочь Лоле, я отвёл поступивших пациентов по отделениям, и, опросив последнего пациента, вернулся в чистую зону.