Так и случилось. Архимандрит Ипполит говорил, что он и отец Михаил дружили и исповедовались друг другу. Старец Ипполит вспоминал, как однажды увидел отца Михаила выходившим из пролома в монастырской стене в столпе огненном. По прошествии десятилетий архимандрит Ипполит говорил о своих духовных наставниках с неизменной благодарностью, с какой-то детской простотой: «Вот схимонах Николай слепенький… Бывало, придешь, он лежит в балахончике, его навещают врачи и так смешно говорят: «Дышиче-глубче, у вас сердце болит». Он любил яйца с черной икрой, наболтает сырые. Такое яйцо он называл «курочкой». Бывало, подойдешь к нему под настроение: «Вы что, старец, желаете? Курочку? А может, дурочку?..»
Так легко, с улыбкой говорил батюшка Ипполит. И ни жалобы, ни намека в его словах на тяжелейшую внутреннюю борьбу, на суровые «статьи законов» того времени. Так скрывал он себя.
Девятого июня 1966 года архиепископ Псковский и Порховский Иоанн (Разумов) подписывает увольнительную грамоту иеромонаха Ипполита (Халина), «который… направляется на Святую гору Афон для несения т а м постоянного иноческого послушания».
Слово «там» выделено в документе безо всяких на то ссылок или требований делопроизводства. Вероятно, для архиепископа Иоанна и его канцелярии это самое «там» находилось где-то бесконечно, безвозвратно далеко. Не без оснований, конечно.
Думал ли батюшка когда-нибудь вернуться на родину, которую так любил?.. Он забрал с собой дух русского старчества Глинской и Псковской обителей, который вместил в себя всю Россию. И, верный обетам монашеским, больше не взял ничего, оставив нам все «приметы времени», все претензии «века сего». Почему? Говорят, что старцы увозят с собой лишь сокровища духа. А вообще, Бог знает, почему…
«Как мы не понимаем людей!» – архимандрит Ипполит произнес эти слова спустя много лет с того дня, когда он впервые ступил на землю Эллады. Сколько же он постиг перед тем, как выстрадал эту мудрость!
Вряд ли когда-нибудь после ухода из мира отец Ипполит искал понимания среди людей. Хотя наверняка его часто ранило бессердечие окружающих. Он раз и навсегда обрел утешение и сочувствие в мире ином. Вот ключ к разгадке его личности. Батюшка никому не открывался – ни близким, ни дальним. Тому, кто общался, может быть, каждый день со Святителем Николаем, не было в этом нужды. А пред ним не оставалась неразгаданной, непонятой ни одна живая душа! Как же умел он понимать и чувствовать людей!
– Да, отец, это же жизнь, – глубоко вздохнул старец в разговоре с одним журналистом, – жизнь человеческая! Раньше-то, помнишь, из жизни былины да поговорки складывали. Вот жили вместе мать и дочь. А у дочки умер любовник или жених. Мать ей и говорит:
Дочь моя, доченька, брось, моя родная,
Брось ты о нем говорить.
Время настанет – полюбишь другого,
Счастливо будешь с ним жить.
А дочка отвечает:
Нет, моя маменька, нет, моя родная,
Нет, не забуду его. Глазки закрою
Доской гробовою,
Тогда лишь забуду его.
В песнях воспевается преданность любви на всю жизнь, это очень важно. Муж умер, а мать соблазняла…
Голос старца дрогнул.
– Это же жизнь, отец! Стихотворения надо учить… А слышал такое?
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Пророческие слова… И дальше:
Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
– И кто же, скажите, эти волхвы? – полюбопытствовал журналист. – Они ведь не христиане были, и что же, вы говорите, – богоугодны?
– Пророки и раньше жили, – с улыбкой ответил старец.
– А какие еще стихи любите?
– Разные. Одно вот запомнилось.
Погиб Поэт! – невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
– Это стихотворение трогает ваше сердце?
– Да, отец. Оно же из жизни.
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
А ты, отец, молись. Молись. Псалмы да песни… «Шумел камыш, деревья гнулись…», «Пой, скрипка моя, пой!..»
Да, Господь не продлил путь поэту. Люди долго не живут. Между прочим, мне всегда, когда сдавал экзамены, попадалось это стихотворение – «Смерть Поэта». Мы в школе учили наизусть почему-то только отрывок. Я потом его выучил все. На всю жизнь.
– Батюшка, ну а то, что Пушкин погиб на дуэли, это Богу ведь неугодно было? Это – гордость?
– Ну, немножко ревность, гордость, да. Немножко не по-христиански. Он перед смертью причастился. Это хорошо. «Россия вспрянет ото сна». Это пророческие слова. Господь открывал суть поэту.
– Батюшка, вы рассказывали, что когда жили на Афоне, то выходили на берег моря и пели песню: «На чужой стороне я как гость нежеланный…» Вы можете ее сейчас спеть?
– Да, я пел эту песню. Сейчас не спою. Она ведь тоже из жизни. Выйдешь, бывало, летом на берег моря, никого нет, волны шумят, и в них купаешься (хотя это не приветствовалось) и все вспоминаешь – о родине…
– Вы тяжело переносили разлуку с родной землей?
– Да, тяжело. Я всегда говорил, что человек узнает о родине только тогда, когда поживет на чужбине. Слову «родина» нет цены.
Он хранил в своем сердце Россию, родное село, близких друзей, любимых отца и мать те долгие, трудные годы, которые жил на Святой Горе. Сотни раз он выходил на берег моря под покровом ночи и вставал на прибрежный камень, лицом на северо-восток, туда, где страдала и веселилась Россия, и пел под южными звездами песни родной стороны, исполненные светлой радости и всемирной печали.
– Ходил я к морю, на камушке сяду, пою, молюся и плачу, – вспоминал он горные тропы, потоки, закаты солнца и славу каждого дня Афона.
«Иппо́литос – ксипо́литос», – добродушно шутили греки, замечая созвучие его монашеского имени с греческим словом «босоногий». Быть может, он напоминал им босоногого монаха из народной сказки?..
Афонский вопрос
Эллада встретила русских монахов из СССР не слишком благосклонно, их много лет преследовало подозрение греческих спецслужб в «экспорте революции». И эти подозрения нередко доходили до абсурда… Но такова уж была особенность геополитического противостояния соцлагеря во главе с Советским Союзом и «мира демократии», к которому принадлежала Греция. «Холодная война» СССР и Запада не прекращалась даже на Афоне.
До революции в России о Свято-Пантелеимоновском монастыре заботился сам русский царь и члены императорской фамилии. Российская империя всячески (порой не только средствами дипломатии) поддерживала славянское присутствие на Афоне и особый духовно-политический статус Святой Горы. В 1913 году, накануне Первой мировой войны, на Святой Горе находилось, по разным оценкам, от 3500 до 4800 человек русских, из них около половины – в Пантелеимоновском монастыре, который процветал не только духовно, но и материально.
Вот что писали вскоре после Октябрьского переворота в своих «агитках» большевики: «Сейчас, когда почти все наши монастыри смыты революционной волной, Афон с его сотнями келий, скитов и монастырей и десятитысячной армией черноризцев заслуживает сугубого внимания и приобретает для нашего православия особое значение. Как единственный неуязвимый уголок этих черных паразитов-пауков, сотни лет высасывавших из кармана нашего крестьянина от трех до семи миллионов рублей ежегодно…» Впечатляющая классовая ненависть…
