– Мамуль, не отпиливай свой крест. А мы тебе помогать будем! – И Лера идёт мыть посуду.

Лера – лучшая ученица в классе. Приближаются октябрьские праздники. Учительница подводит итоги по результатам учёбы в первой четверти. Лучший ученик будет награждён загадочным белым конвертом. Каждый старается как может. И вот результаты подсчитаны, и на классном часе учительница торжественно объявляет фамилию лучшего ученика. Им оказывается Лерочка. Учительница вручает белый конверт, и Лера идёт на своё место.

– Нет, Лера, ты должна у доски вскрыть конверт, – немного обиженно говорит учительница.

Лера возвращается к доске и вскрывает конверт. Оттуда выпадает пригласительный билет на праздничный парад в честь Октябрьской революции. На парады эти никогда не ходят ни её папа, ни мама, и считают их не праздниками, а днями скорби.

– Ну, что скажешь? – довольно спрашивает учительница.

– Как на парад, идём мы прямо в ад, – отвечает Лера и опять идёт на своё место.

Дети в школе знают, что Лера – верующая. В школе она такая одна, и её часто дразнят. Вот и сегодня я опять выслушиваю Лерочкин рассказ:

– На перемене Юля из параллельного класса начала ко мне приставать и доказывать, что Бога нет. Ей папа сказал, что люди от обезьяны произошли, а папа у неё очень умный. Вокруг нас ребята со всех классов столпились, кричат, на меня пальцами показывают. И Юля кричит: «Мы от обезьян произошли, от обезьян!».

Я встревожена. Боюсь, что Лера в свои восемь лет не смогла достойно ответить, может быть, даже ввязалась в драку.

– А ты что сделала? – спрашиваю я.

– Мам, ты не волнуйся. Я не ругалась. Я очень спокойно сказала: «Хорошо, Юлечка, ты, если хочешь, происходи от обезьяны, а меня Бог создал».

– И дальше что? – с ужасом говорю я.

– Дети засмеялись и стали кричать: «Юлька – обезьяна!». А Юля кинулась на меня драться, – обиженно отвечает Лера.

Лера уже взрослая девушка. Окончила школу с золотой медалью и едет в Москву поступать в институт. Я переживаю, перед расставанием даже падаю духом. Почему-то так жалко эту маленькую (полтора метра) девушку, выходящую в самостоятельную, такую тяжёлую жизнь.

– Лера, может, тебе лучше пойти в монастырь?

– Это почему?

– Не знаю, как раньше, но сейчас женщине в монастыре легче, чем в семье. Мне так кажется. Почти каждый год рожать, растить, тянуть всю эту «команду». Нет, в монастыре легче.

– Мам, ты что? А кто Россию спасать будет? – возмущённо отвечает Лера, и больше мы к этой теме не возвращаемся.

Как-то я спросила Леру: «Сколько же у тебя будет детей? Семь, как у меня?».

– Конечно, нет. («Ну вот», – подумала я.) Намного больше! – закончила фразу Лера.

Конечно, мы понимаем, что рождение детей зависит не от нас, а от Бога. Но готовность принять все те души, которые Бог поручает вырастить, – это уже наша свободная воля. Воля, основанная на любви.

Ксения – полная противоположность старшей, серьёзной Лepe. Жизнерадостная, крепенькая, вечно бегущая, поющая, неумолкающая черноглазая и румяная малышка. Быстро взрывающаяся и тут же остывающая, увлекающаяся наша «Ксюка» – как она себя в детстве называла. Маленькая, она очень на нас обижалась за то, что мы назвали её «скучным» именем Ксения.

– А как ты хотела бы называться? – поинтересовалась я.

– Яздундокта! – выпалила Ксюша и, подумав немного, добавила: – В крайнем случае, Снандулия![4]

Четырёхлетняя Ксения возвращается из воскресной школы и с порога спрашивает:

– Мам, а пингвин – парнокопытный?

У меня от изумления падает на пол кастрюля.

– Да зачем тебе?

– Ну как же! – отвечает Ксюша. – Нам сегодня в воскресной школе читали про чистых и нечистых животных (в воскресной школе один учитель на двадцать пять детей, от четырёх до семнадцати лет. – Прим. авт.). Кого есть можно было, а кого нельзя. Так он парнокопытный?

– Да нет. Но пингвины у нас всё равно не водятся.

– А если его нам в панихидке принесут (пожертвуют. – Прим. авт.)? – задаёт вполне резонный вопрос Ксюша.

С детишками занимается батюшка. Девочки уже лежат в кроватках, Родион в колыбельке. Папа читает главу из «Священной истории», потом задаёт вопросы. Старшая всезнайка Лера отвечает на вопросы отлично. Ксюша старается тоже. Вопрос:

– Кем по профессии был Иосиф Обручник?

Ксюша, довольная тем, что знает:

– Плотником.

– А что он делал? – спрашивает папа.

– Плоды сторожил! – бойко выкрикивает Ксюша.

Все вернулись из церкви и занялись своими делами. Маленькая Ксения всё ещё находится под впечатлением службы, надевает на себя какой-то длинный халат, из детской сумочки мастерит кадило и начинает ходить по комнате, изображая дьякона. Так продолжается довольно долго. Все угомонились, я на кухне готовлю обед, и вдруг в абсолютной тишине из детской раздаётся торжественный Ксюшин басок, советующий:

– Не упивайтеся вином, в нём же есть блу-у-уд!

На сей раз я провожу викторину со старшими детьми. Ксюшу прошу назвать простое, самое распространённое русское имя. В ответ слышу:

– Сарра!

Тут остаётся только всплеснуть руками.

– Но почему же Сарра?

– Сарра была женой кого? Авраама! А Авраам был верующий – значит, православный. А если православный, то русский. Значит, и Сарра – простое русское имя.

Как тут поспоришь? Да ещё с ребёнком четырёх лет.

Родион – единственный мальчик в нашей семье. Часто девочки объясняют этот прискорбный факт тем, что второго такого мы бы не выдержали. С самого рождения он куда-то бежит, где-то хозяйничает, постоянно падает и разбивается.

В доме очень тесно. Две небольших комнатки на всех и между ними проходная кухня. Все кровати – двухъярусные. Мебель стоит вплотную, и поэтому со второго яруса кровати можно перешагнуть на шкаф, оттуда прыгнуть на дверь, прокатиться на ней и свалиться на диван. Этим и занимается детвора. Родион – самый бесстрашный. Не думая, совершает этот бесконечный аттракцион, пока я с маленькой Лидочкой на руках вожусь по дому.

Однажды слышу испуганный крик Леры, вбегаю в детскую – и на моих глазах Родя вниз головой летит со шкафа и с глухим стуком падает на пол. Я жду страшного крика, но стоит мёртвая тишина. К горлу подкатывает тошнота. Подбегаю к маленькому скрюченному тельцу, поднимаю на руки. Глаза открыты, рот тоже не закрывается. Лицо белое-белое – никогда такого не видела. Несу Родю на кровать. Начинаю тормошить, плакать. Девочки стоят рядом, притихшие. Батюшка далеко в Москве, только что уехал и вернётся через месяц. Вижу, что Родя смотрит на меня, спрашиваю:

– Больно?

Прикрывает глаза – «да».

– Где, Родя?

Тянет ручку к голове. Рот так же открыт, не закрывается, сам всё такой же белый. Я не могу больше, ухожу в другую комнату, плачу, молюсь. Немного успокоившись, возвращаюсь, вливаю в открытый ротик глоток крещенской воды, мажу головку маслицем от мощей святого Серафима Саровского. Медленно тянется время. Час, другой, третий – всё то же, никаких изменений.