А вот и приятель ее хвостатый нашелся. С шальной улыбкой и совершенно пьяными глазами он стоял по колено в воде (к счастью, уже одетый, не в простыне, как она опасалась), а вокруг него кружились абсолютно обнаженные и весьма приятной наружности юные дамы.

– Ишь, проститутки, – пробормотала Агата, поудобнее перехватывая топор. – Я не для того мальчишку спасала от патруля, чтобы вы его тут утопили.

Прислушалась: какая “чудесная” песенка!

– Ты прекрасней всех на свете,

Будь же нашим в эту ночь,

Приласкаться, обогреться

Мы с тобой совсем не прочь.

Подходи скорей поближе,

Вместе песню допоем…

– Оставайся мальчик с нами, будешь нашим королем, – радостно закончила Агата и взмахнула топором. – А ну разошлись, кур-р-рвы, это мой мальчик, я его первая нашла!

Русалки (а кто ж еще это мог быть?) изумленно уставились на соперницу, переглянулись и улыбнулись как-то даже похабно.

– Ах, красивая девица,

Нам в глаза ты погляди,

Что ж не хочешь ты делиться?

В хоровод же к нам иди.

Жадничать, сестрица, стыдно,

Хватит мальчика на всех…

Агата наморщила лоб, пытаясь вспомнить какую-нибудь подходящую моменту песню, но в голове вертелось что-то совершенно глупое, вроде “Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех”

Расстроилась, снова взмахнула топором от обиды. Нет, не бывать ей певицей, придется брать чистой харизмой!

Красивые голые девушки (нет, реально красивые, Агата таких встречала только среди бессмертных иных) в количестве четырех штук в ответ клацнули внезапно заострившимися зубами, прекратив свой концерт, а тупоголовый Рудольф распахнул руки и совершенно по-бараньи проблеял:

– Красавицы, куда же вы? Не слушайте эту ревнивую вековуху, она вам просто завидует! Я весь ваш, девоньки, предадимся же греху и разврату уже наконец-то!

Агата хмыкнула и шагнула вперед с угрожающим видом. А девки, вдруг сообразив, что на их добычу незнакомая им баба претендует всерьез, заверещали и бросились на парня, хватая его за руки да за рубашку и роняя прямо в воду. Лицом вниз. Никак все же решили утопить. Две русалки всеми своими прекрасными телесами навалились на несчастного Рудика, утягивая его в омут, а две, злобно зашипев и съежившись, поползли на Агату, выставив колючие длинные пальцы. На глазах преображались. Длинные густые волосы поредели и поседели, кожа стала тошнотворного бледно-зеленого цвета, огромные глаза, опушенные ресницами, превратились в щелки. Но самое главное – на месте рта у них появились жадные пасти с острыми и тонкими, как иголки, зубами. Вот как, оказалось и у этих хвостатых есть “боевая” ипостась! Век живи – век учись, как говаривал ей мудрый папа.

– Фу, некрасивые, – сказала Агата. – И вообще я тоже умею когти отращивать. Так не отдадите мне мальчика? Ну, сами виноваты. Рудик, фас! В смысле – МУТАБОР!

О, какое чудесное она знает заклинание, вы только поглядите! Там, где за миг до этого булькал парень, вдруг вода забурлила, зашумела – и выскочил на поверхность совершенно замечательный волк: огромный, красивый, сильный и очень-очень сердитый.

Насчет красивого она, впрочем, погорячилась. Быстро намокшая шерсть облепила худое длиннолапое тело, делая волка похожим на гиену-переростка. И сердился он, кажется, отнюдь не на русалок.

– Мама, – ойкнула Агата, бодро разворачиваясь и устремляясь к берегу.

– Леший его задери, – сказали русалки, ловко прыгая в разные стороны, как те лягушки.

– Р-р-р, – выразительно прорычал волк, клацая белоснежными зубами и кидаясь прямо на Агату.

– Вот дурак, – взвыла девушка, с трудом уворачиваясь от клацающей в районе ее пятой точки пасти. Нет, эта тварь была явно к ней неравнодушна! – Сидеть! Лежать!

К ее огромному удивлению волк, выскочивший следом за ней на берег, послушно плюхнулся на тощий мокрый зад и попытался даже вильнуть хвостом. Смотрел ей в глаза преданно и грустно.

– Мутабор, – вздохнула Агата.

– Твою ж за ногу об забор и три раза нещадно! Я одежду с таким трудом укра… добыл! А теперь что? Уплыла одежонка-то, вместе с русалками!

А теперь перед ней вновь сидел совершенно голый, мокрый и очень несчастный Рудольф.

Что ж, теперь-то она его не отпустит. Вдвоем ночевать на мельнице не страшно вовсе, так Агата своему новому приятелю и заявила. Предупредила только:

– Будешь приставать – руки вырву и обратно воткну. Как придется и куда ни попадя.

– Я с незнакомыми баба… в смысле, прекрасными девами не сплю, – заявил морф. – Между прочим, ты так и не представилась. Или мне тебя, любезнейшая, звать баронессой Гессер? А может и вовсе – хозяйкой? Раз уж ты нарекла меня оруженосцем.

– Госпожой зови, – хмыкнула девушка. – Можно – госпожой Агатой. Кстати, а давай ты в зверином обличье спать будешь, а? Там ты хотя бы не совсем голый.

– И упустить возможность ночью прижиматься к тебе всем своим прекрасным юным телом? – картинно возмутился Рудольф. – Ну уж нет! И вообще… знаешь, я столько лет был зверем, что не совсем еще управляю своими инстинктами. Мало ли, покусаю с голодухи.

Тут он, конечно, лукавил. В волчьем обличье, как и любой морф, он соображал совершенно так же, как и в человеческом. А вот в том, что покусает – не врал нисколечко. У Агаты была отменная задница. И вообще все, что надо для разгула фантазии юноши, было на месте. А потому его молодой и вполне здоровый организм реагировал на девушку очень бурно и совершенно однозначно. Пришлось выпросить у нее штаны, клятвенно пообещав вернуть утром. Вот выспится и непременно раздобудет себе одежду. А пока – нет, он, конечно, может и так. Сверкая, как говорится, красотой своей несказанной.

– Ой, заткнись и прикрой свою красоту сверкающую, – покраснела наконец Агата (о, а он думал, что такая дева, как она, и вовсе краснеть не умеет) и стащила с себя страшенные башмаки и богомерзкие штаны, швыряя прямо ему в лицо.

Надевал он их все же отвернувшись, радуясь, что задница у него тоже ничего такая, даром что волосатая, как у всех оборотней. Так и улеглись на шкуры – она в одной рубашке да с голыми ногами, а он – в одних лишь ее штанах.

– Слушай, а тебе не страшно на мельнице ночевать? – гулким шепотом спросил Рудольф.

– Ты снова решил ко мне приставать? – удивленно зевнула Агата. – Руки вырву. И это… яйцен клац-клац.

– Какая ты неромантичная. Мне, конечно, лестно, что ты обо мне думаешь в таком вот свете, но я, вообще, не это имел в виду. Мельница ж, да еще и заброшенная – самое место для нечисти. Я бы вот нисколько не отказался сейчас от мела или хотя бы от соли.

– Соли? – насторожилась тигрица. – А зачем соль?

– Круг сделать. Постель на середину вытащить и солью круг нарисовать. Самое оно.

Агата вздрогнула невольно. Соль, постель посередине… Может быть, местному жителю виднее?

– Тут есть целый мешок этой соли, – нехотя призналась она.

– Где? Дай сюда! Ну и что ты валяешься? Давай постель перенесем!

Ворча и злясь, Агата тем не менее Рудольфа послушалась. Шкуры были перенесены обратно, а потом парень, то и дело подтягивая сползающие с узких бедер штаны, принялся рассыпать драгоценный продукт почти даже ровным кругом. Агата только головой качала: выдумщик какой! Все это – сказки для простачков. Она бы прекрасно справилась со всеми чертями и русалками с помощью магии, топора и такой-то матери. Вытянулась на мягких шкурах, закрыла глаза… Через пару минут рядом с ней опустился и Рудольф. Заглянул крепко спящей девушке в лицо, протянул было руку к ее груди, но быстро передумал, вспомнив, как Агата его с кровати, даже не просыпаясь, выкидывала. Нет уж, он предпочитает находиться внутри круга. Достаточно с него сегодня приключений. Хотя русалки были красивые. Если бы Агата не помешала, он бы прекрасно с ними развлекся.

***

Она спала или дремала? Трудно было ответить себе на вопрос. Сознание вязло в этом душном сне, как в патоке летняя муха.