– Ты ешь что-нибудь, кроме радуги, Перышко?

Его вопрос потряс меня.

– Радуги?

Резкость испарилась с лица Джареда, но черты не смягчились. В Джареде Адлере не было ничего мягкого.

– Горшочки с золотом[28], но только на завтрак, – выдала я.

Мой ответ вызвал у него улыбку, которую я могла бы назвать сокрушительно прекрасной. Если бы не пребывала все еще в ужасе от того, что скрывалось за ней.

– Я дам знать Мюриэль.

– У нее есть поставщик?

– А я-то думал, что фанатики унылые.

– У тебя на удивление много предубеждений о фанатиках. Полагаю, я не первый фанатик, с которым тебе довелось столкнуться.

Пристальный взгляд Джареда впился в мой.

Прежде чем я успела спросить его об остальных, двери столовой открылись.

– Pardonne-moi[29], Джаред. Я не знала, что ты развлекаешься.

– Ты неправильно все поняла, Мими. Это меня развлекают.

Мими? У Джареда было прозвище для каждой близкой ему женщины? Не то чтобы я была ему близка. Хотя технически я была женщиной и буду рядом с ним в течение следующих двадцати трех с небольшим часов.

Мюриэль изобразила легкую улыбку. Несмотря на густой макияж, она была красивой женщиной.

– Не хочешь поужинать?

– С удовольствием.

Улыбка женщины стала шире.

– Твоя гостья присоединится?

– Да, – ответил за меня Джаред.

– Спасибо, – сказала я, прежде чем она ушла.

– Не за что, – Мюриэль закрыла дверь.

– Она очень заботится о тебе, – заметила я.

Джаред снял пиджак и бросил его на спинку одного из обитых тканью обеденных стульев, а затем занял место во главе стола.

– Ей платят за заботу.

Я вздрогнула.

– Сомневаюсь, что она заботлива поэтому.

Мужчина отодвинулся назад и закинул ногу на ногу. Его штанина задралась, обнажив красный носок, который сочетался с карманом на пиджаке.

– Она бы не осталась, если бы я уволил ее.

– Не верю.

– Конечно, ты не веришь. В твоем мире все хорошие и добросердечные.

У меня пересохло в горле.

– В моем мире?

– Очевидно, ты живешь в мыльном пузыре, Лэ. Только по-настоящему бесхитростный человек может прийти в мой дом в ожидании доброты.

Я не понимала, стоит мне чувствовать облегчение или обиду.

Он наклонил шею из стороны в сторону, и она хрустнула.

– Итак, теперь ответь мне, почему тебе необходимо выиграть это пари. Что ты можешь потерять?

– То, что я хочу.

– Что именно?

– Неважно, – сказала я, возвращая его же слова.

– Не сомневаюсь. Причина наверняка поверхностная, но меня это заинтересовало. Чего ты так сильно хочешь, что готова провести день с кем-то настолько ужасным, как я?

– Почему ты делаешь то, что делаешь?

– Прошу прощения?

– Почему ты убиваешь и пытаешь? Или чем вы там еще занимаетесь в своей организации?

Я ожидала, что Джаред задаст ответный вопрос. Но он откинулся назад и положил руку на резной деревянный подлокотник своего кресла, которое больше походило на трон, чем на домашнюю мебель.

– Потому что мне нравится наказывать людей.

По моему телу пробежала дрожь.

– Почему?

– Почему ты хочешь исправлять людей, Перышко?

Джаред профессионально отражал вопросы. Каждый раз, когда я затрагивала нечто важное, он либо насмехался надо мной, либо менял тему.

– Чтобы дать им шанс на лучшую жизнь.

– Ну, мне нравится наказывать людей, потому что это дает шанс на лучшую жизнь тем, кого они обидели.

– Как ты выбираешь, кого наказать?

– Обычно из-за крупных пожертвований, но первого числа каждого месяца я принимаю бедняков, которые могут доказать, что им нужна моя помощь. Я как настоящий Робин Гуд.

Я заняла место слева от Джареда.

– Робин Гуд был грабителем и убийцей, который считал себя выше закона, чем заслужил дурную славу. Тебе не следует выбирать его в качестве образца для подражания.

Добродушное выражение слетело с лица Джареда.

– Ты не перо, а игла, – проворчал он.

Прежде чем я успела оправдаться, высокие двойные двери распахнулись. И в комнату впорхнула Мюриэль в сопровождении двух мужчин в накрахмаленных серых униформах. Пока один раскладывал перед нами ажурные подтарельники и тканевые салфетки, сложенные веером, другой расставлял тарелки с жареной курицей, тонко нарезанной морковью и порцией чего-то, что пахло картофельным пюре.

Мюриэль водрузила блюдо с подливкой.

Я схватила серебряный половник, чтобы полить соусом ароматно пахнущую еду. – Пахнет восхитительно.

– Это любимое блюдо Джареда, – ответила женщина.

Это заставило меня прищуриться и посмотреть на Джареда, который наблюдал за наполнением своего бокала.

Мюриэль работала не из-за денег. По крайней мере, не только из-за них. Неужели он действительно этого не видел? Правда ли он верил, что каждый пытается извлечь из него выгоду?

Прежде чем я успела отказаться от вина, мой бокал наполнили. Закончив, официант легким движением запястья повернул бутылку и скользнул взглядом по мне.

– Глаза вверх, Сильвен, – рявкнул Джаред.

Мальчик перевел взгляд на гобелен, щеки его пылали.

– Убирайся, – приказал Джаред.

Официант попятился, чуть не споткнувшись о бордовый ковер с темно-зеленым узором, а затем поспешил прочь.

Джаред сжал вилку.

– Уволь его, Мими.

У меня отвисла челюсть. Он серьезно?

Как только Мюриэль и второй официант удалились и оставили меня с мистером Угрюмым, я спросила:

– Это из-за того, что он посмотрел на мои волосы? Ты разглядывал мои волосы, Джаред. Все это делают. Не стоит кого-то увольнять из-за такой мелочи.

Джаред наколол курицу и отправил кусочек в рот. Проглотив еду, он сказал:

– Не указывай мне, как вести дела, Перышко.

Я выпрямилась.

– Ты трогал мои волосы, а он нет. Он даже ничего не сказал про цвет.

Джаред, наконец, поднял глаза, такие черные, словно они были сделаны из оникса.

– Он смотрел не на волосы, – сказал он, прежде чем откусить еще кусочек, – а на твою грудь. С другой стороны, она почти вываливается из твоего платья. Так что, возможно, ты этого и хотела.

Как и официант, я покраснела. Мое декольте и правда было выставлено напоказ, но не намеренно. Я ничего не ответила, и Джаред тоже. Мы ели в тишине. В такой напряженной, что я почти чувствовала, как она липнет к моей коже, словно патока.

Джаред съел все до последнего кусочка и принялся за бокал с вином.

– Ты должна попробовать вино, – его тихий голос после продолжительной тишины звучал словно через мегафон. – Это «Шато Лафит» 1978 года.

Я положила вилку и нож на край тарелки и выпила немного воды.

– Я еще вчера сказала, что не пью.

– Это не просто выпивка, Перышко. Это история в бутылке. Жидкое золото. Амброзия богов.

– Я не могу.

– Попробуй.

– Джаред, я не могу.

– Попробуй, иначе я уйду в свою комнату на все оставшееся время, и ты потратишь его впустую, сидя здесь в одиночестве.

– Ты не понимаешь.

– Тогда объясни мне!

– Моя вера запрещает алкоголь.

– Твоя вера бессмысленна. Один глоток тебя не убьет.

Я прикусила губу, но не потому что колебалась, а потому что начинала злиться на него за упрямство и боялась сказать что-то, что могло стоить мне пера.

– Я никому не скажу, – произнес он.

Я стиснула зубы.

– Я. Не. Могу.

Джаред оттолкнулся от стола и встал.

Когда он направился к двери, я воскликнула:

– Ты несправедлив!

– Перестань ожидать от меня справедливости. Я нечестный человек. Однако я человек слова. Я уйду, если ты хотя бы не попробуешь мое вино. Я не прошу тебя напиваться. Я лишь прошу…

Слезы защипали мои глаза. Я схватила свой бокал и залпом выпила темную жидкость. Я изо всех сил старалась не распробовать его вкус. Не наслаждаться бархатистой текстурой, покрывающей мое нёбо, не смаковать сладкий и земляной аромат, обволакивающий язык.