Эти вариации на тему, какую из исторических форм России нам жальче других, можно бесконечно продолжать, и даже в данной книге автор несколько раз будет к ним подходить, желая определить, каким образом и как именно возникает настоящая преемственность между различными этапами развития русского государства. Сразу отмечу, а для более внимательного читателя отправлю его к соответствующим главам книги «Запад и Россия», что я придерживаюсь представления о том, что никакого разрыва по основным линиям развития в России не происходило. Никуда не ушло из России православие, и сегодняшнее его развитие говорит об этом больше, чем что-либо еще, несмотря на активную атеистическую пропаганду в СССР. Не пропал русский коллективизм, предпочтение общих парадигм существования перед индивидуалистическими, не исчезла русская духовность, несмотря на то, что современные формы жизни активно вымывают из практики ежедневного существования все, что напоминает об идеале, мечтаниях, стремлении к лучшей внутренней экзистенции, поиске правды.
А как может быть иначе, если пока русский язык – и соответственно русская культура в ее еще неубитых воплощениях – содержит в себе все эти начала, на которые было указано выше. Говорящий и думающий на русском языке, даже не читавший ни Пушкина, ни Достоевского, ни Чехова продолжает жить в кругу понятий, какие несет в себе русский язык. И всякий русский человек, употребляющий, произносящий слова – душа, тоска, правда, истина, любовь, надежда, воля, совесть, честь, грех, вина, судьба, рок, жизнь, смерть, мир и Mip, грусть, веселье, терпение, дума, святость, неизбежно попадает в круг понятий и «жизне-мыслей», какие формируют особую и неповторимую «русскую картину мира» и заставляют относиться к жизни совсем по-иному, чем это происходит в другой культуре. Автор много занимался данной проблемой, и сегодня он ответственно может заявить, что человек, говорящий на русском языке, больше склонен к духовному поиску, к размышлениям внутри самого себя, он, так или иначе, повернут к общим вопросам идеальной, лучшей жизни, которую необходимо устроить для всех людей.
Поэтому-то так была страшна реальность новой жизни, какая подступила к большинству из них после разрушения Советского Союза и уничтожения привычного для них образа жизни, с набором всех тех ценностей и нравственных привычек, о которых шла речь выше.
Эти воспоминания автора о личных переживаниях, какие прорываются в данном повествовании, нужны для того, чтобы прояснить весь контекст развития ситуации в новом, капиталистическом обществе, какое заставляло индивида действовать совершенно по иным правилам, к каким он привык ранее и каких он до этого всю жизнь придерживался. Это была общая проблема для общества перенастраиваемой ментальности, сопротивления устоявшимся опытом и нравственными категориями, определившимися в «дореволюционное» время, новым требованиям в социальном поведении – безжалостным, предельно индивидуалистическим, заставляющим думать прежде всего о себе и в самой малой степени обращать внимание на других людей.
Однако порыв русских людей к преобразованию жизни был так велик, а его мечты так сильны, что предложенный сырой и совершенно непродуманный проект реформ Горбачева, подпитанный разрушительными идеями извне, советский народ воспринял как возможность нового витка своего исторического развития, как исторический и грандиозный вызов. Русский человек не предполагал и не размышлял о негативных сторонах нового образа жизни – и другие суждения казались ему отрыжкой советской пропаганды. Ему казалось, что социальная реальность, в какую ему предлагалось вернуться – капитализм в его четвертом технологическом укладе, с достатком в материальном смысле, с известными демократическими свободами – это то, что надо его душе.
Вся правда эксплуататорского капиталистического социума, какая иронически воспринималась большинством граждан бывшего СССР как клише своей неумной власти, оказалась горькой правдой. Да и автор книги может признаться, что он не избежал этой участи, хотя ему довелось посетить в 80-е годы ряд стран Западной Европы. Любопытно, что при чтении, пусть и отрывочном, классиков марксизма, ему нравились ранние работы, с философским подтекстом, молодого Карла Маркса, где он с силой Сократа громил пороки и недостатки капитализма с общечеловеческой точки зрения. Но компрометация марксизма убогими ревнителями социалистической модели жизнеустройства была так велика, что, казалось, и ранний Маркс несколько преувеличивает пороки буржуазного общества.
Но правда капитализма как такового предстала перед всем советским народом во всей своей обнаженности социальной истины после переворота 1991 года. Той истины, против какой, оказывается, никак не попрешь, потому что она требует от тебя не совестливости, нравственности, чувства локтя, любви к ближнему, заботы об окружающем мире, защита его, а напротив – с усиленным контрастом – требует твоего почти животного инстинкта выживания и индивидуализма, невнимания к другим людям, так как они выступают для тебя, прежде всего, источником получения прибыли (денег), и оказывается, что чем беспощаднее, не обращая никакого внимания на их нужды и требования, ты себя ведешь, тем большее количество денег к тебе поступает. Да-да, та самая доля прибыли, уже и не помню, какой именно процент Маркс указывал, то ли 200, то ли 300, ради которого готов удавиться субъект этого общества, преступая всяческие законы.
Беспощадность этого мироустройства заставляла совсем по-иному взглянуть на утопические построения социалистов и на ту практику построения социализма в своей утонувшей стране, в которой ты прожил большую и – скорее всего – лучшую часть своей жизни. Она-то никак не требовала от тебя удавления своих конкурентов в науке, на производстве, в быту, чтобы достичь успехов. Понятное дело, что всего этого хватало в реальной жизни советского общества, но в массе своей оно отстаивало идеальное, возвышенное (повторю еще раз, пусть даже и искаженное в текущей действительности бездарным коммунистическим руководством, развращенной и необразованной элитой) отношение к жизни. И вдруг, в мановение руки выяснилось, что всего этого и отдаленно не предполагается в обществе победившего капитализма в России.
Я говорю сейчас, специально упрощая ход своих размышлений, о той ментальной катастрофе, которую пережило абсолютное большинство граждан громадной страны, причем независимо от национальности, вероисповедания и профессиональных занятий. Все проснулись, как в сказке, в другой стране. В общем, все соответствовало скрытым мечтаниям русского человека, когда в одночасье происходит преобразование жизни, само по себе, по мановению волшебной палочки, и никаких усилий к этому не надо прикладывать. Но все оказалось жестче и беспощаднее. Народу даже не был предложен никакой переходный адаптационный период, он был кинут в безумное море нового общества без компаса, без спасательных кругов, без ясно видимого берега.
Можно добавлять и добавлять эмоций в описании того страшного периода в жизни большинства людей, но одно ощущение не покидает автора и сейчас – именно тогда казалось, что мы можем потерять не какую-то часть России, ту, какая нам нравится больше – императорскую, советскую, но потерять всю Россию и окончательно. Как ни странно, но это ощущение все чаще посещает автора и сегодня, поскольку тот поворот в истории, какой совершается Россией сегодня, носит неповторимо экзистенциальный характер. Но об этом поговорим несколько ниже.
Заметим тут же, что капитализм так и не победил в России окончательно и то, что мы наблюдаем сейчас, это попытка, как это ни звучит странно, реставрации прежних принципов существования мировой, западной в первую очередь, цивилизации. Тех принципов, какие виделись и видятся нам истинной формой осуществившегося гуманизма западного типа общества, более-менее справедливой конкуренции, известного расцвета искусств и науки (это Запад периода Возрождения и Просвещения), что казалось нам, советским людям, «издалека» на самом деле откорректированным идеалом социальной организации людских сообществ. Понятно, что и эта проекция была иллюзией, но все же она была напрочь лишена сегодняшних признаков постгуманизма, в ней не было торжества трансгендерности, сохранялась традиционная шкала моральных требований и т. д. Россия, развив в себе по сути «дикий» капитализм, сейчас желает вернуться хотя бы к тому, уже ушедшему типу индивидуалистического социума, «благородному» и более-менее справедливому буржуазному обществу.
