— Да! Потому что я оборотень! Я отверженный! Презираемый всегда и всеми! Оборотней ненавидят. И они отвечают тем же. Когда я понял, что ты не оборотень, но еще не знал, что ты волшебница, я думал, что ты меня обманываешь. Заманиваешь, чтобы убить, растерзать, уничтожить… Поступить так, как принято на твоей родине! Осиновый кол? Серебряная пуля? Что ты готовила для меня, ликтор?

Он сорвался на крик. У него началась истерика. Я поняла это, потому что видела истерики много раз. У себя и у других. Молодец, Юнта, умничка. Кого угодно доведешь. Может, успокоишься? Обидела ворона Кирса и домовика Уюна, довела до истерики Веронику, но тебе этого было мало. Теперь взялась за Бандерлога-Тави. Когда же научишься вовремя останавливаться?

Чуть привстав, я шагнула быстрым путем и оказалась в буфетной.

— Уюн, солнышко! Дай срочно те капли… то есть… настойку от истерики, пожалуйста, быстро!

— Мия Юнта, ты не выпила свои капли. И Бандерлог тоже не выпил свои капли…

— Давай капли, но сначала настойку. Мне нужно успокоить его немедленно, иначе он потом не простит мне своей слабости!

— Тогда, может, лучше я сам отнесу ему настойку? И напомню о каплях?

— О, конечно! Так будет даже лучше! Если спросит, куда я делась, скажи, что я сижу на веранде и плачу.

— Хорошо, мия Юнта.

Домовик убежал, а я действительно пошла на веранду. В разговоре с Бандерлогом было сказано либо слишком много, либо слишком мало. Я не сумела ни вовремя остановиться, ни развернуть свой ответ, чтобы он понял мою мысль. Так что никакой правды извлечь из этой беседы было невозможно. А, значит, это отсутствие правды. Ложь. Но он будет воспринимать это как правду. Черт побери!

Сила

Извиняться перед Банадерлогом было невозможно. И выслушивать его извинения — тоже. Но кто-то из нас должен был сделать шаг навстречу. Учитывая, что он там валяется, полупарализованный, идти должна я.

Сидя на веранде, я уговаривала себя и так, и эдак, прислушивалась к его настроению — ликтор чувствует, что происходит на территории Рубежа, теперь я начала осознавать это. Но пока в нем клокотали лишь злость и отчаянье. И не только из-за нашего разговора. Он не привык быть слабым. А сейчас его, полу-калеку, чудовищно угнетало состояние, когда он физически не может прийти и набить мне морду, исхлестать кнутом, сделать хоть что-нибудь, что отвечало бы его представлением о разрядке, позволяющей выпустить пар. Кстати, интересно, какие у него есть методы разрядки?

— Гуру Кирс… милый Уюн, посоветуйте, что я сейчас могу сделать? Время идет, чем дольше я тяну, тем сложнее будет вернуться.

— Это дела людей, — чуть не хором сказали они.

Вот же маленькие негодяи! Нашли отмазку!

Уюн убежал. Но ворон пока еще оставался.

— Кирс, пожалуйста, скажи, я была не права?

— Человеческая мораль чужда нам, — напыщенно ответил он.

— А если брать не человеческую? Просто мораль? Единую для всех живых существ?

— Возьми весы, как рисуют их у вас — две чаши на цепочке. Положи в одну чашу свою вину, а в другую — его. Какая чаша перевесит?

— Без сомнений моя! Он поступал согласно своей природе. Он молод и неопытен. А я наехала на него бульдозером, пытаясь развенчать идеалы.

— Если ты уверена, то иди сейчас, и извинись.

— Но я не знаю как…

— Подумай. Это иногда бывает полезно, — Кирс не скрывал сарказма, но смотрел на меня изучающе, как на новый микроб. — В любом случае твои поступки — это только твои поступки.

— А если бы я сказала, что больше виновен он?

— Я бы сказал, ты должна пойти и извиниться.

— Почему? Зачем тогда весы?

— Хотел послушать, как ты оцениваешь свое поведение.

— А все же… Почему именно я должна извиняться?

— По праву сильного. Он к тебе не придет. А ты можешь. Если он тоже извинится, вы будете на равных, оба виновны, а потому дружны. Если он извиняться не станет, значит, вам не стоит надеяться на длительные отношения.

— Я и не собираюсь вступать с ним в отношения. Ни длительные, ни короткие!

— Он твой учитель. Ты у него учишься. Отношения уже есть. Я говорил лишь о длительности.

— Ну почему же все так сложно! Почему ты никогда не хочешь помочь мне? — почти закричала я.

— Я помогаю. Но не советую. У тебя своя жизнь. С какой стати ты решила, что сможешь жить чужой жизнью и чужими советами?

Развернувшись, ворон улетел, сердито хлопая крыльями.

Увы, я была слишком зла на Бандерлога за все эти дурацкие дни истязаний, особенно вчерашних. Формула «понять — значит простить» сама по себе, мои клокочущие чувства сами по себе. Адвокат дьявола в моей голове прошептал:

— Юнта, а ты уверена, что ты действительно зла на него? Или это просто повод отсрочить свидание?

— Конечно зла, — ответил мой внутренний паникер.

— Зла на кого?

— На скотину Бандерлога!

— Тогда собери сострадание в кулачок и иди к Тави.

Я прямо задохнулась. Действительно! Все так просто! Нет никакого Бандерлога! Был и ушел. А сейчас на полянке перед хижиной лежит искалеченный мной и моим врагом Тави. Оборотень, кинувшийся мне на помощь и получивший опасное заклятие вместо меня! Ах, Юнта-Юнта, какая же ты все-таки, неблагодарная скотина!

— Мия Юнта, — робко сказал Уюн, появившись из дома с заставленным подносом. — Сегодня приходили… торговцы… Может быть, ты угостишь учителя Бандерлога? Он просил свежих ягод когда только пришел сюда…

Салатница была до верху заполнена клубникой. Рядом стояли глубокая миска с густой сметаной и сахарница. И большая крынка молока.

— Спасибо, Уюн! — с чувством поблагодарила я, беря поднос у него из рук. — Ты настоящий спаситель!

Я сомневалась, что донесу этот поднос по тропинке, поэтому отправилась к хижине Бандерлога быстрым путем.

Он лежал на том же месте, где я его оставила. Рубашка сползла с одного плеча, но учитель не обращал на это внимания, уставившись куда-то вдаль. Когда я появилась, он стрельнул в меня взглядом и отвернулся.

— Полдник. Мир, дружба, клубника, — сказала я, ставя поднос на траву.

Он молчал, но я чувствовала, что настроение его изменяется — к злости и бессилию добавилось любопытство.

— Ешь сама, — тихо буркнул он.

— Я больше люблю клубничное варенье. А свежую клубнику… только за компанию.

Ухватив за зеленый хвостик одну ягодку, я окунула ее в сметану, затем ткнула в сахарницу, и отправила в рот.

— Тебя нужно расколдовать. Надоело поднимать и опускать твой дом и таскать такую тяжелую тушу. Давай, поешь клубники, а потом научи, как я могу снять эти твои заклинания.

— Они не мои, — он отвернулся и цапнул первую ягоду.

— Ну… мое и того психа. Я хочу, чтобы ты снова стал здоровым и активным. Прикинь, опять появятся какие-нибудь чудики или харахолы. Что я буду одна с ними делать?

— Просто не впускать.

Я чувствовала, что он уже перестал сердиться, но по инерции отвечает грубо. Клубника сделала свое дело. Оторваться от нее Тави уже не мог, хотя сметану и сахар игнорировал полностью, лишь запивал иногда молоком. Ну и хорошо, мне больше достанется.

— Отличная идея! Только вот боюсь, что кто-то открыл им доступ. Они же приперлись сюда без приглашения…

— Ты сама позволила им войти.

— Не сейчас. А раньше… когда Аунигара… погибла…

О прежней хозяйке и ее гибели я еще ничего не рассказывала. И о том, как стала… ирисом… ирбисом… или что-то в этом роде, в общем, хищником. Ну вот, пришло время.

Странно, но Тави слушал меня очень внимательно, и не разу не перебил. Поэтому рассказ вышел долгим, тем более, что я пыталась все объяснить и показать. Клубника уже закончилась. Бандерлог поднял почти опустевшую миску со сметаной и вылизал ее. Почему-то на сей раз это не выглядело вызывающим и отталкивающим, скорее, забавным. Словно смотришь на забавного щенка.

— Лучше мяса. Но чуть позже. Ужин скоро. Попробуем потренироваться до него. Ты уже превращалась не один раз. Ты знаешь, что чувствует тело. Но мозг не успевает обработать информацию. Попробуй… медитацию. Попробуй погрузиться в опыт превращений.