Гораздо серьезнее было то, что участвовать в жизни поселения — травить байки у костра, готовить еду, улучшать лагерный быт, да хотя бы просто пообщаться с другими колонистами — лентяям было почти невозможно. Нет, никто не запрещал. Но и не поощрял. Изгои (в обиходе их звали лентяями, что было не всегда верно) были окружены словно пеленой отчуждения. Бойкот — очень точное слово, которое большинство молодых землян и не слышали до этого никогда, а тут вот пришлось столкнуться.

Что удивительно, между собой изгои практически не общались — презирали друг друга. Но выжить на агрессивной планете в одиночку крайне сложно, а потому, не участвуя в опасных походах, гибли они гораздо чаще.

— Вы так активно убеждаете меня в том, что быть лентяем плохо… Я даже теряюсь. Если вы говорите это мне, то в жизни своей никогда не был лентяем. И не верю, что лентяем был мой двойник. Или был?

— Да нет, конечно, не был.

— Тогда зачем?

— А мы всех сразу предупреждаем, чтобы не питали иллюзий.

Все собравшиеся за столом добродушно засмеялись.

— Тогда лучше скажите, этих лентяев у вас много?

Смех смолк. Вадиму показалось, что на некоторых лицах проявилось вдруг даже чувство вины.

— Вообще-то довольно много. Они к общинам почти не присоединяются, так что в целом тринадцать человек.

— Это много? Сколько же здесь всего народу?

— Сейчас двести два. То есть почти часть населения, если детей исключить — лентяи. Это много, очень много.

— Поэтому вы меня и начали запугивать?

— Да не то что бы запугивать… Цифра довольно постоянная, семь-десять процентов лентяев во все времена бывало. Просто гибнет у них восемь из десяти. Не проживают даже одного трехлетнего цикла…

— Ох.

— И вправду, «ох». А у нас, среди общинных, гибло раньше до половины прибывших, сейчас вот расчистили визитницу, избавились от четырех холли, так что за последние полгода погибло лишь семеро, да еще шестеро лентяев... Мы и переполошились-то из-за этого, все ждали, подкинет нам визитница новых лентяев… Впервые процент ниже семи упал. Но новичков давно не было, ты вот первый…

— Не буду лентяем, обещаю… постараюсь… Не по мне это. Только вот огляжусь вокруг. Делать проекты новых сооружений вам, похоже, не слишком актуально…

Вокруг все захохотали. И Вадиму показалось, что смех этот был ободряющим, а не издевательским.

— …но вот в других работах хочется разобраться, чтобы выбрать то, где лучше себя проявить смогу…

— Так и будет. Всегда бывает. Первый день отсыпаешься и переходишь на наш режим. А с завтрашнего дня начнется у тебя стажировка. Все ее проходят.

— Стажировка?

— Ну… мы ее так называем. Каждый день в новом отряде. Успеешь почти все попробовать, а там определишься.

— А что за режим?

— Режим у нас ночной. Днем жарко, солнце палит. И растения агрессивны. Так что вся жизнь у нас проходит ночью, от заката до рассвета.

— Ладно, хватит рассусоливать, хватайте миски, мойте и к костру — глядите, остальные уже почти все там собрались.

Вадим посмотрел по сторонам, действительно, за остальными столами уже почти никого не осталось. Он подобрал кусочком лепешки остатки сока от салата, взял в одну руку вилку и миску, которые ему выдали на кухонной раздаче, а в другую — кружку с травяным чаем и отправился вслед за всеми к реке. Обогнув кухню, он увидел мостки, на которых несколько человек споласкивали свою посуду.

— Можно чай не выливать, а с собой унести? — спросил он у женщины, которая как раз встала от «мойки» и стряхивала капли со своих приборов.

— Да, конечно. И еду можно было с собой унести в палатку. Тут каждый сам решает когда и сколько ему есть.

— Спасибо.

Он сполоснул в реке свою посуду, потом поставил ее на общий стеллаж, уже заполненный множеством мисок, стаканов, кружек и столовых приборов, а затем, долив на раздаче кружку чаем до верху, отправился вслед за остальными — в дальнем конце лагеря уже вовсю пылал огромный костер.

— Если любишь ходить с чаем везде, возьми утром термос. Или большую кружку с крышкой. А то ж прольешь так, — посоветовал ему кто-то.

Он снова поблагодарил, поймав в ответ удивленный взгляд. Вежливость здесь не принята?

Проходя мимо своей палатки — надо же, узнал ее сразу! — он захотел свернуть в нее и завалиться спать. Но кто-то подхватил его под руку и потащил к костру.

— Ты ж, говорят, проспал три года? Ну и хватит! Давай, входи в нормальный режим, живи как люди!

…Посиделки у костра Вадим потом толком вспомнить не мог. Очнулся в хогане он еще до рассвета и весь день получал интенсивную физическую и умственную нагрузку, превышавшую его силы. Мозг отключился. Его о чем-то расспрашивали, он что-то отвечал. А потом заснул. Его растолкали и довели до палатки. Наконец-то, добрался до своей новой постели, в которую рухнул не раздеваясь.

Утро облегчения не принесло. Его затемно бесцеремонно растолкал какой-то бородач (впрочем практически все мужчины здесь были с бородами разной длинны и разной степени ухоженности).

— Поднимайся, соня, твое первое дежурство по кухне!

Сразу сообразить где он, кто и зачем его будит, он не смог. Но тут бородач щелкнул кнопкой крошечной лампочки под потолком.

— Эх ты, — покачал бородач головой. — Негоже спать в чем ходишь. Грязное это дело. Потом простыни замучаешься стирать, поверь на слово.

— Доброе утро… или что у нас там сейчас, — пробормотал Вадим, застонав от боли в мышцах. — Умыться где можно?

— В реке, понятное дело.

— А туалет…

— Туалет найдешь за вторым рядом палаток, ближе к лесу. Только имей ввиду, никакой туалетной бумаги! Там кувшины стоят, подмоешься. Полотенце можешь взять утереться. С этим у нас строго. Химик наши экскременты собирает для каких-то своих опытов. Найдет там хоть листик, убьет на месте.

С этими словами бородач вышел, а Вадим начал озираться, пытаясь сообразить где взять полотенце и куда лучше вначале идти — в туалет или на реку.

На кухню он пришел лишь через полчаса, с мокрой головой, которую просто окунул в реку, чтобы проснуться, небритым, и раздраженным — ни мыла, ни полотенца в палатке он не нашел.

— А, новичок! Опаздываешь! Люди скоро на ужин придут, а у нас еще дел невпроворот! — крикнула ему какая-то женщина.

— Ужин? Ночь давно…

— Ну да, люди со смены придут. Нужно же им поесть перед сном! Ты что делать умеешь?

— Картошку чистить…

— Нет тут картошки… А с огнем не умеешь управляться?

— Умею. Турист.

— Вот повезло так повезло! Давай, вон к печам иди, помогай!

Вадим обогнул столы, на которых несколько человек — и мужчин, и женщин — что-то кромсали. И увидел «печи». Прямо на песке из камней были выложены четыре длинных дорожки с костровищами между ними, над которыми на камнях стояли два огромных котла, большая кастрюля и три сковороды.

— Давай, регулируй если умеешь! Под котлами огонь посильнее раздуй, а тут следи, чтобы тлело, но не погасло!

На сковородах жарились какие-то комочки, которые то и дело переворачивали две женщины. Рядом валялось пара вееров для костра. Подняв оба, Вадим выровнял пламя под сковородками, затем посильнее раздул огонь под котлами. Заглянув в кастрюлю, понял, что там варится что-то вроде каши, значит жар должен быть небольшим, но равномерным. Нашел настоящую кочергу и немного подвигал дрова — каша была спасена в последний момент, о ней почему-то все повара забыли. Но под котлами огонь снова начал затухать. Подкинув несколько дощечек, он раздул пламя.

Краем внимания зацепил, что обстановка вокруг изменилась. За столом выдачи уже кто-то стоял, раскладывая по тарелкам еду. Веселые голоса обсуждали какой-то удачный сруб. Народу все прибывало — к поварам уже выстроилась очередь.

— Все свободные — на раздачу! — крикнул кто-то. Потом толкнул Вадима в плечо: — А ты не отвлекайся! Вся надежда на тебя!

Кастрюлю с кашей сняли и унесли, но легче не стало. Двое бугаев притащили еще четыре котла с водой, сняли закипевшие, установили новые. Огонь посильнее под котлами, слабенький огонь под сковородами… Вадим метался между костровищ. И понимал, что ему это очень нравится, несмотря на почти невыносимую боль в мышцах.