Одновременно расчищались дорожки к нужным для поселка местам — роднику, визитнице и сраженным молниями сухим деревьям. Постепенно я приспособился к неподвижности, так что для меня все время находилось посильное дело. Работа кипела, дни пролетали совершенно незаметно, разве что меня по-прежнему во сне мучили кошмары.
* * *
Возвращение плота с Боцманом и остальными путешественниками оказалось приятной неожиданностью. Известие об этом пришло на рассвете и все ринулись к реке, даже меня прихватить не забыли. Плот двигался медленно против течения. Даже издали было заметно, что народу на нем заметно прибавилось — если ушли восемь человек, то теперь их стало вдвое больше.
Все, кто был в лагере, кинулись по склону вниз — мы уже расчистили прямой путь от палаток через визитницу к реке. Когда плот причалил, началось всеобщее ликование, продлившееся до самого утра. Мы радовались не встрече старых друзей. Путешественники привезли весть об оохоле. Не только весть, но и его самого, правда, мертвого.
Бедолаге очень не повезло — его хоган возник на самом берегу моря, там, где к визитнице подходила прибойная полоса. Обрадованный наличием моря рядом с хоганом, оохол тут же выбрался из хогана нагишом и бросился купаться…
Тогда его удалось спасти — Боцман, в тот день (да и в другие дни, как я понял), дежуривший в визитнице вместе с местными землянами, увидел как тот сиганул в воду, и бросился его вытаскивать, используя вместо шесты как багры. Им удалось вытащить на берег окровавленное тело — морские водоросли оказались такими же жестокими агрессорами, как кобринки.
Лишь несколько дней спустя, когда несчастный немного пришел в себя, они узнали, что это и был оохол, представитель могущественной цивилизации — отличить обезображенного страшными ранами брата по разуму от человека было практически невозможно. Да и наши целебные мази и лекарства, в том числе обезболивающие и снотворные, действовали на него так же, как и на обычного человека. Ничего не говорило о том, что это инопланетянин! Разве что странные речи, переполошившие всех — оохол в бреду повторял, что планета в опасности, что нужно выставлять щиты, что нужно сообщить о нападении остальным…
Да, говорил он на том самом галактическом, что и мы все, прошедшие через хоган. Видимо это и был родной язык оохолов. Все свободно понимали его, но все отмечали какой-то мягкий акцент, не свойственный никому из землян, а ведь среди нас были люди едва ли не всех основных языковых групп планеты!
Через пару недель оохол пришел в себя настолько и понял, что находится среди людей, а не представителей своей расы. Контакт налаживался очень медленно, хотя оохол был чрезвычайно обрадован встрече с представителями чужой, но близкой ему цивилизации.
Звали его Аэхо-Лоу, хотя Боцман упорно кликал его Эхолотом, на что тот почему-то всегда отзывался, в отличие от любых сокращений и уменьшительных вроде Лоу, Эхо, Аэхо и т.д., которые тот совершенно игнорировал. Впрочем, и на Эхолота он откликался только если его так называл Боцман. Для всех остальных он был Аэхо-Лоу.
Он живо интересовался людьми, а те — иноплатенянином, так что скучать ему не приходилось. Через несколько дней, сразу после заката солнца Аэхо-Лоу впервые покинул палатку и прогулялся по берегу. Купаться он не решился, но бродил по песку с удовольствием — босиком. Надевать обувь, которую ему предлагали земляне, он отказывался наотрез, а своей у него не было.
Заглянул он и в свой хоган — невероятно пестрый, без определенного цвета. Казалось, что стены хогана заляпаны разноцветными красками безо всякой системы. Очень довольный, Аэхо-Лоу вытащил из хогана совсем небольшую сумку, которую можно было приторочить эластичным ремнем к поясу. И тут люди поняли, что на Арзюри он прибыл только с ней — ни запасной одежды, ни воды, ни еды... Хорошо, что хоть одежду свою снял, прежде чем нырнуть — теперь он, наконец, переоделся, сменив халат следопыта (единственная одежда, на которую он согласился) на белый балахон, спускающийся чуть ниже колен.
Женщины с удивлением разглядывали его — ни одного шва! И это при том, что балахон был с широкими рукавами и чуть ли не с двумя десятками карманов. Казалось, что его шили, а отлили — вот прямо сразу с горловиной, рукавами и карманами. И ткань была удивительной — очень тонкая и мягкая, при этом «дышащая», легкая в жару и очень теплая ночью, когда становилось прохладно. Вечером, за ужином, выяснилось, что она еще и не пачкается — случайно пролитый фиолетовый сок местных ягод не оставил на балахоне никаких следов! Аэхо-Лоу небрежно стряхнул пролившуюся на подол жидкость, и ткань тут же снова стала белой и сухой. Да и дрова в костре оохол ворошил без опаски — огонь лишь «облизывал» длинные рукава.
Через два дня тяжелый снаряд холли убил оохола, когда тот днем выбрался из палатки и отправился на прогулку.
— Я говорила, говорила ему, что днем нельзя выходить, что деревья всегда настороже при солнце, но он не послушался…
Земляне были обескуражены. Как же так? Ведь столько надежд возлагали на встречу с «тем самым гуманоидом»!
Погоревав, люди решили, что тело оохола надо попробовать доставить на Землю — был шанс, что мертвого хоган перебросит так же, как любой другой груз. Только вот в ближайшее время никто из лагеря отправиться не мог — лишь один человек планировал отбыть на побывку зимой, через пять земных месяцев, а у остальных сроки были еще дальше. После совещания было решено погрузить тело в реку, укутав в несколько слоев в целлофан, а сверху обвязать тряпками, которые на дневное время было решено сбрызгивать замораживающим зельем — может быть это предохранит его от нападения агрессивных водорослей. Но вода в реке здесь была не очень холодной, лучше бы подняться выше по течению.
Так они и сделали. Теперь оохол прибыл таким вот странным образом к нам в ущелье. Посмотреть на оохола здесь хотели все, но Лиз резко остановила их: не стоит менять температурный режим — и так шансы доставить тело на Землю были совсем не велики. Дело в том, что здесь остался лишь сто один хоган. Воспользоваться ими для путешествия на Землю в ближайшие месяцы никто не мог — за последние полгода вернулись лишь пятеро, а почти все остальные были новичками.
— Надо переправляться к нашим пещерам. У нас лагерь гораздо многолюднее, больше двухсот хоганов, да и вода прохладнее, ведь там горные реки. К тому же холодильник мы уже устроили в вырытом погребе. Если нужно, то в горах можно добыть лед.
Большинство с этим согласилось. Оставалось понять, как же доставить тело вверх по реке? Если сплав вниз по течению занял тридцать дней, то на подъем вверх на шестах уйдет месяца три, а то и больше. «Лодки с моторчиком» у нас не было, вертолета тоже...
Плот начали готовить к путешествию. Шесты, которыми толкали плот от моря до ущелья уже не годились, так что важно было добраться как-то до мертвого леса, где мы раньше запаслись шестами и построили плот.
И тут случилось чудо. Вниз по реке к нам приплыл новый плот — гораздо меньше нашего, но шестов на нем было много! Это вернулись шестеро парней, которые сразу после освобождения визитницы пешком отправились к мертвому лесу, о котором мы им рассказали.
— Вам нужно будет взять человек десять-двенадцать. Мы опробовали вариант с бурлаками, который предложил Ваади, он хорошо работает. Только не везде тащить плот можно днем. И это, оказывается, совсем не так сложно, как толкать шестами!
Слушая их, я удивлялся сам себе — у меня эти бурлаки совершенно вылетели из головы!
Глаза у парней горели радостным огнем — они знают как можно быстро добираться до мертвого леса, как вязать плоты и как тащить их по берегу. Они шумно обсуждали путешествия по реке, планируя наладить устойчивый маршрут между нашими пещерами, их ущельем и морским побережьем.
Для небольшого плота, на котором они приехали хватало одного бурлака. Нашему плоту, как показала практика, требовалось двое — Боцман организовал экскурсию по берегу, где мы уже уничтожили растительность. В принципе тащить плот мог и один человек, но это было тяжеловато. Вдвоем мужчины легко тащили его против быстрого течения. Главное было вывести плот на стремнину, чтобы он не цеплялся за прибрежные водоросли.
