В эти два дня нашего пребывания вне Ростова полковник Симановский проявлял какую-то необъяснимую нервозность – он писал в штаб и посылал своего адъютанта с просьбой нас сменить и т. д. Из штаба он получал ответ, что сменить нас некем и мы должны стоять на месте. Он все же не исполнил приказания, и вечером около 6 часов мы выступили из Чалтыря на станцию Хопры – расстояние около 5 верст. Был сильный мороз, и поднялась метель с ветром, ничего не было видно, и примерно через минут двадцать мы сбились с пути. Тут-то и начался «поход». Все стали кричать, полковник Симановский ползал по земле, ища телефонный провод, соединявший деревню со станцией. Бывший в нашей роте полковник Мухин сел на землю и кричал: «Господа офицеры, я замерзаю, спасите!» Полковник Мухин, будучи в 1-м походе командиром 2-го батальона Корниловского ударного полка, пал смертью храбрых в боях под Филипповскими хуторами. На наше счастье, на нас натолкнулся отряд в десять коней полковника Гершельмана, который еще раз подтвердил приказание штаба стоять на месте в Чалтыре и ждать приказа, и мы с похода вернулись в свою теплую халупу. Результатом «поступка» полковника Симановского было то, что мы отморозили себе особенно уши и носы; я отморозил уши, несмотря на теплую папаху.

Конечно, было смешно видеть раздувшиеся носы и уши. Пострадал особенно поручик Лихушин, у него уши приняли такие невиданные размеры, что нельзя было предполагать, что природа может подобное «изобразить». Такую форму ушей можно было видеть разве лишь в паноптикуме!..

Утром 9 февраля мы вернулись в Ростов и вечером ушли в поход!

Наша рота была в арьергарде армии до станицы Аксайской. Перейдя через реку Дон в станицу Ольгинскую, где была произведена реорганизация армии, рота влилась в Корниловский ударный полк и стала 2-й ротой. Судьба же полковника Симановского была решена: он не получил никакой должности и оставался в обозе. После окончания похода полковник Симановский уехал в свой родной город Полтаву, где был убит на улице во время какого-то выступления солдат местного гарнизона. Так погиб этот храбрый офицер. Полковник Симановский участвовал в Русско-японской войне солдатом, а во время 1-й войны 1914 года был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени.

Яркие, морозные дни. Деревья улиц – белы от инея. На голубом небе блещут золотом купола Новочеркасского собора.

В городе – оживление; плавно несутся военные автомобили, шурша по снегу; крупной рысью пролетают верховые казаки; скользят извозчичьи сани, звеня бубенчиками; поблескивая штыками, проходят небольшие части офицеров и юнкеров.

На тротуаре трудно разойтись; мелькают красные лампасы, генеральские погоны, разноцветные кавалеристы, белые платки сестер милосердия, громадные папахи текинцев.

По улицам расклеены воззвания, зовущие в «Добровольческую армию», в «партизанский отряд есаула Чернецова», «войск. старш. Семилетова», в «отряд Белого дьявола – сотника Грекова».

Казачья столица напоминает военный лагерь. Преобладает молодежь – военные.

Все эти люди – пришлые с севера. Среди потока интеллигентных лиц, хороших костюмов иногда попадаются солдаты в шинелях нараспашку, без пояса, с озлобленными лицами. Они идут не сторонясь, бросая злобные взгляды на офицерские погоны. Если б это было в Великороссии – они сорвали бы их, но здесь иное настроение, иная сила…

В воскресное утро идем в собор, к обедне. Великолепный храм полон молящимися; в середине, ближе к алтарю, – группа военных, между ними генерал Алексеев, худой, среднего роста, с простым, типично военным лицом.

На паперти встречаю кадета-выборжца Н.Ф. Езерского. С первых же слов Н.Ф. горячо говорит о генерале Корнилове и Добровольческой армии, верит, что Корнилов объединит вокруг себя людей разных направлений и создаст здоровую национальную силу. Он говорит о тяжелой борьбе окраин с центром и верит, что первым удастся победить и снова сплотить возрожденную Россию…

Через два дня мой командир полковник С.[11] приехал, и мы идем записываться в бюро Добровольческой армии.

Подошли к дому. У дверей – офицер с винтовкой. Доложил караульному начальнику, и нас провели наверх.

В маленькой комнате прапорщик-мужчина и прапорщик-женщина записывали и отбирали документы; подпоручик опрашивал.

«Кто вас может рекомендовать?»

«Подполковник Колчинский»[12], – называю я близкого родственника генерала Корнилова.

Подпоручик делает мину, пожимает плечами и цедит сквозь зубы: «Видите, он, собственно, у нас в организации не состоит…»

Я удивлен. Ничего не понимаю. Только после объясняет мне подполковник Колчинский: офицеры бюро записи – ставленники Алексеева, а он – корниловец; между этими течениями идет скрытый раздор и тайная борьба.

Мы записались. Знакомимся с заведующим бюро и общежитием гвардии полковником Хованским. Низкого роста, вылощенный, самодовольно-брезгливого вида полковник Хованский говорит, «аристократически» растягивая слова и любуясь собой: «Поступая в нашу (здесь он делает ударение) армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какая-нибудь рабочекрестьянская армия, а офицерская». После знакомства разместились в общежитии. Меня поражает крайняя малочисленность добровольцев. Новочеркасск полон военными разных форм и родов оружия, а здесь, в строю армии, – горсточка молодых, самых армейских офицеров.

С каждым днем в Новочеркасске настроение становится тревожнее. Среди казаков усиливается разложение. Ожидается выступление большевиков. Каледин по-прежнему нерешителен. Войсковой Круг теряется…

Штаб Добровольческой армии решает перенестись в Ростов. Верхом, со своими адъютантами, переехал туда Корнилов.

В этот же день переехал полковник С. и мы, первые офицеры его отряда. В Ростове штаб армии – во дворце Парамонова. Около красивого здания – офицерский караул. У дверей часовые.

Стильный, с колоннами зал полон офицерами в блестящих формах. Среди них плотная, медленная фигура Деникина. В штатском, хорошо сшитом костюме он больше похож на лидера буржуазной партии, чем на боевого генерала. Из угла в угол быстро бегает нервный, худой Марков. Появляется начальник штаба – молодой, надменный генерал Романовский, хитрый Лукомский с лицом городничего, старик Эльснер; из штатских – член I Думы Аладьин, в форме английского офицера, сотрудник «Русского слова» – маленький, горбатый Лембич, живой худенький брюнет, матрос Баткин, Борис и Алексей Суворины…

Но и с перенесением штаба в Ростов общая тревога за прочность положения не уменьшается. Каждый день несет тяжелые вести. Казаки сражаться не хотят, сочувствуют большевизму и неприязненно относятся к добровольцам. Часть из еще нерасформированных войск перешла к большевикам, другие разошлись по станицам. Притока людей из России в армию – нет. Командующий объявил мобилизацию офицеров Ростова, но в армию поступают немногие – большинство же умело уклоняется.

В это время в сто человек сформировался отряд полковника С., и через несколько дней мы несем первую службу – занимаем караул на станции Ростов.

Настроение в городе тревожное. Вокзал набит народом. То там, то сям собираются кучки, говорят и озлобленно смотрят на караульных.

Офицеры караула арестовали подозрительных: громадного роста человека с сумрачным лицом «партийного работника», пьяного маленького лакея из ресторана, человека с аксельбантами и полковничьими погонами, офицера-армянина и др.

Пьяный лакей, собрав на вокзале народ, кричал: «Афицара, юнкаря – это самые буржуи, с кем они воюют? с нашим же братом – бедным человеком! Но придет время – с ними тоже расправятся, их тоже вешать будут!»

Ночь он проспал в караульном помещении. «Отпустите его, только сделайте внушение, какое следует», – говорит утром полковник С. поручику З.