– Батюшки… Мальцы – то. Глянь – ко. Ведь это те самые…

– Какие…

– А что у угодника Божьего, у Николы.

– Они и есть.

– Ишь ты… Плачут… Девонька – то, девонька… Чего ты, несуразная? Кто тебя это?

Но тут Бепи вообразил, что серая «дикая» баба желает обидеть его Пепу, кинулся перед ней и забормотал что – то по – своему. Та протянула было руки взять сестренку, но не тут – то было. Бепи развернулся и прямо в глаза богомолке швырнул горсть песку.

– Ах ты… – чуть не ослепла та. – Ишь… Скажи на милость.

Хорошо, что море было у самых ног, можно было промыть веки.

– Да что, отняли у тебя ее, что ли?

– А ведь малыши как – никак, а заблудившись.

– Нет.

– Чего же они плачут?

– Пужаются.

– Либо есть хотят…

– Должно, что есть…

И та же баба с засыпанными глазами вынула из сумы сухарь ржаной и подала его Бепи.

– На… Христа ради…

Бепи никогда не видел подобной снеди, но по запаху догадался, в чем дело, и так у него заныло и зажаловалось в животе, что он, уже ничего не соображая, вцепился в сухарь белыми острыми зубами… да вовремя вспомнил про Пепу и смутился. Та, ведь, голоднее его и он мальчик. Косясь на хлеб, он подал его сестре. Она было отворотилась, да голод тошнотою приступил к горлу. Хлеб скоро захрустел и у нее на зубах.

– Погоди, братцы, у меня для них фрукта такая есть. Орехи здешние.

И громадный нелепый лохмач вытащил из сумы горсть каштанов. Нарочно купил показать дома, какие орехи растут в святой земле у Николая угодника. А они раньше понадобились. И вдруг, к крайнему удивлению Бепи, эти дикие полузвери, как рисовал их старый Симоне, обернулись чем – то вроде бабушек. Он даже почувствовал к богомольцам безграничное доверие, видя, как они улыбаются ему и смотрят на него. В самом деле, в их глазах, окруженных бесчисленными морщинками, светилось столько доброты и ласки. Совсем бабушки! Только у бабушек таких бород нет. И руки будут понежнее, чем у «русских». А мужики теперь то и дело принимались гладить чистенькие подстриженные головенки детей.

– Как же это ты попала сюда, умница? – добивались они у Пепы.

Та только таращилась. Но старательно брала все, что ей давали: рыбу, яблоко, фигу, и спешно – спешно всё это глотала.

– Как же ты это, от своих отбилась, что ли?

Бепи не понимал, в чем дело. Лохматые люди показывали ему в ту сторону, где был Бари – он утвердительно кивал головой и повторял «Бари, «Бари», – потом вдруг осмелел и давай им рассказывать, как он с сестренкой ушел оттуда в чаянии попасть на золотую лодку и что из этого вышло. Толпа молчала, слушала и ничего не понимала.

– А ведь детки – то и впрямь отбились, – сообразил кто – то.

– Как ягнята от стада. Только овцу собака отыщет.

– А этих как же…

Косой мужичища наклонился и поднял Пепу на руки. Та обвила ему шею ручкой.

– Вот какая… Не гордая.

– Совсем наша. И волосики – то лен чистый.

– И глазыньки… что твои васильки в поле. Как же теперь, братцы? Ужли ж им здесь?

– Ну, вот!

– То – то… Я уж пойду назад с ними. Не пропадать же. Сами, ведь, дороги не найдут.

– Где найтить.

– Так я уж… а вы идите.

– Не, негоже. Миром шли – миром и деток назад поведем. Авось нагоним после.

И вдруг Бепи – очутился на воздухе. Пепа тоже прочно уже помещалась на широком, как скамья, плече.

– Сидите – ерои!

И вся эта толпа, которую Бепи до сих пор считал «дикой», вернулась назад, сопровождая его и сестру в Бари. Дети недолго оставались так. Их опять сморило сном. Пепа, впрочем, первая сомкнула глаза, а Бепи еще крепился, пока, сам не зная как вместо плеча, оказался на руках у лохмача, любовно из – под седых и хмурых бровей глядевшего на сонное личико ребенка. Разумеется, дети не могли понять, что они теперь в среде своего народа, на руках, которые им роднее родного. Может быть потому они так сразу прониклись доверием к этой дикой толпе, размерявшей шаги, чтобы как – нибудь не потревожить «ягнят», отбившихся от стада. И для них нашлись верные псы. Заботливый пастырь – св. Николай вовремя послал таких на помощь близнецам. Так и не просыпались Бепи с Пепой, покоясь русыми головенками на кислой овчине, прикрывавшей горячо любящие груди. Не грезилась ли сироткам такая же, как и эти богомольцы, мать и не летела ли она теперь над молчаливой уже толпою…

Прошло еще три года. Бепи уже бегал в школу, а Пепа училась у старухи Аннунциаты… Старуха Аннунциата сама говорила, что у нее голова лопается от обилия всевозможных сведений. Она когда – то была акушеркой. У нее и до сих пор лечатся бабушки. Положим, и болезни у них не хитрые. Более насчет живота. Только он зажалуется, они к Аннунциате – та сейчас зажжет свечу перед статуей Мадонны, пошепчет что – то в угол и даст выпить несколько капель воды св. Николая. В более сложных случаях, если требовалась настоящая медицинская помощь, старуха Аннунциата вытаскивала из сундука бархатный мешок с изображением мертвой головы. В мешке были сотни всевозможных рецептов, когда – либо прописывавшихся настоящими докторами… Анунциата встряхивала по несколько раз и потом предлагала недугующим:

– Помолись…

Та молилась.

– Ну, теперь вынимай.

Больная, трепеща, всовывала туда руку, точно в гнездо змеиное, и живо вытаскивала рецепт.

– Поди в аптеку и закажи. Может быть, тебе Бог и поможет! Только рецепт принеси назад, другим понадобится.

Таким образом случалось, что страдавшие колотьем в боку или ревматизмом принимали средства от мигрени, а от ушибов лечились тамариндом, но тем не менее местный врач не мог выдержать соперничества со старухой Аннунциатой. Раз, когда он поднял вопрос о том, что она неправильно лечит, – весь старый Бари поднялся, как один человек. Чуть было не началось настоящее возмущение.

– Как неправильно? У нее нет ни одного рецепта, не прописанного доктором.

– Да, но она не умеет их применять к случаям. Не знает, что ей выбрать.

– У нее с молитвой. Бог выбирает. Что же, Бог – то меньше тебя знает, что ли?

И посрамленный доктор должен был сложить оружие перед столь победоносной логикой.

Пепа училась, во – первых, азбуке и месяца через четыре одолела ее, а через год начала читать. Потом Аннунциата усадила ее за рукоделье. Девочка плела кружево, шила, делала из соломы веера и шляпки, вязала чулки, – короче, знакомилась с полным курсом женской премудрости, которую полагается знать каждой невесте в Бари, чтобы выйти замуж за хорошего человека. Бепи в это время уж совсем преобразился. На него надели длинную рясу с красным поясом, а на голову большую черную поярковую шляпу, какая полагается молодым семинаристам. И таким образом мальчик стал предметом неописуемого удивления и восторга для Пепы.

– Ты теперь совсем, как священник…

– Когда – нибудь буду.

– А потом кардиналом и на тебя наденут фиолетовое платье. И два дьякона будут перед тобою носить свечи, а мальчик в кружевной рубашке звонить в колокольчик…

– Я тогда возьму тебя к себе.

– Еще бы. К тому времени старуха Аннунциата меня всему научит… И я стану готовить такие кушанья, которые даже самому канонику не снились…

Но, очевидно, близнецам была не судьба осуществить эти мечтания. Св. Николай готовил им иную будущность. Дети, разумеется, ждали всего – только не того, что для них хранилось впереди.

Бепи уже прислуживал в церкви. Он зажигал свечи у алтаря св. Николая, звонил если надо было во время мессы, подавал Евангелие канонику и детским голоском подтягивал, когда каноник с другими священниками пели на хорах. Старое Бари по – прежнему им гордилось и бабушка Пеппина не раз говорила:

– Погоди, придет время, когда я поцелую твою руку, а ты меня благословишь.

Аннунциата та тоже утешалась:

– Никто иной меня не похоронит. Я дождусь, пока тебе выбреют темя и умру. Ты только смотри тогда, не ленись. Сорок дней должен за меня молиться, чтобы черти не утащили мою душу. Сорок дней выдержит она, тогда и они отстанут. Только ведь им, подлецам, и дано сроку.