И, если получим письмо от бывшего Лёньки, который, став командиром, инженером, механиком, учёным или ещё кем, побывал в гостях у бывшего пленного Фюнфкиндера, где-нибудь в Германской Демократической Республике, где строится новая жизнь, это будет самым правдивым концом этой сказки. Страшной сказки про войну, в которой злой фашизм, околдовав простых людей Германии, послал их убивать своих лучших друзей — рабочих и крестьян Советской страны.

Если трудящиеся всего мира объединятся — развеются в прах вражьи чары, и такие ужасные дела останутся только в сказках.

А пока этого не случилось — мы крепко будем любить и беречь нашу Советскую Армию, служить в ней. Смело и умело владеть оружием, да таким, что ни один враг не проникнет больше в наши поля и рощи, не загонит жителей городов и сёл в леса и болота. Нет, больше таким сказкам не бывать!

Лягушка со стеклянными глазами

В японской деревеньке Мито, приютившейся у подножия чёрного холма, над рисовыми полями префектуры Фунокси, — необычайное происшествие.

За всю столетнюю жизнь этой маленькой деревушки, населённой мирными рисосеями, ничего подобного не было.

Все жители её хотели бы немедленно сбежаться к дому старого крестьянина Китидзо, где это случилось, но неприлично было показать своё нетерпение. Женщины, роняя посуду и подхватывая на руки детей, вертящихся под ногами, торопились приготовить ужин засветло, чтобы с наступлением темноты броситься бегом к источнику любопытства.

Мужчины под разными предлогами уже отправлялись к Китидзо. Правда, не все сразу, а по старшинству.

Старшина деревни пошёл как самый старший начальник. Управляющий помещика — насчёт новой арендной платы; лавочник Кихей — напомнить о долге. Полицейский Удзиро — по долгу службы.

Все, кто стоял выше других по своему положению, засветло потянулись к дому, привлёкшему внимание. Удивительно везло этому дому бедняка после войны.

Совсем недавно в него вернулись две дочки Китидзо — Окику и Миэку, отданные сроком на десять лет на Большую токийскую мануфактуру за четыреста иен каждая.

Не успел Китидзо истратить эти деньги, как они явились домой раньше срока, потому что, на их счастье, фабрика закрылась. После войны хозяин обанкротился и прекратил производство. В конторе всем девушкам сказали:

— Идите куда хотите, нам нечем вас кормить.

И они явились домой — как с неба свалились. Это ли не радость родителям! Правда, девушки были тощи, худы и оборванны. Лица их сморщились, как у старушек. Они ничуть не выросли там, на фабрике, а только состарились. Но всё же они явились живыми. Ведь некоторые возвращались домой в конвертах в виде горстки пепла…

По древнему японскому обычаю, где бы человек ни умер, похоронить его прах нужно обязательно на родине, вблизи от дома, от родных.

Конторы фабрик исполняли его точно: как только умирала какая-нибудь девочка-работница, не выдержав тяжёлого труда, от голода и болезней, — тело её сжигали в крематории, а пепел отсылали родным по почте. Для этого были даже особые конверты из вощёной бумаги, с траурной чёрной каёмкой по краям.

Многие родители получали такие конверты.

Но Китидзо получил своих дочерей хоть и плохенькими, да живыми. И каждый, глядя на них, понимал: ещё годик-другой — и они бы не выдержали.

Девушек откармливали всем, что только нашлось в запасах семьи. И рисом, и сладким картофелем, и сушёной рыбой, и овощами. И они ели, ели, ели, но никак не могли наесться. Так они оголодали. Вся семья со слезами радости смотрела в их жующие рты…

И теперь новое удивительное событие.

В дом Китидзо вернулся старший сын, Дэнсай. Тот самый Дэнсай, которого считали погибшим. Он был храбрым солдатом. Большим и сильным. Служил в императорской артиллерии. Побеждал англичан и американцев. А с русскими ему не повезло. Оказывается, они зацапали Дэнсая в плен. Как это могло случиться, удивительно. Ведь японские солдаты в плен не сдаются, это известно даже детям. Они должны либо победить, либо умереть с честью, по-самурайски. Не одолел врага — кончай с собой либо ножом, либо пулей. Но в плен не сдавайся, тогда опозоришь всех своих предков и потомков!

А Дэнсай вернулся как ни в чём не бывало. И прошёл по деревне толстый, здоровый, с большим мешком за спиной. Он шёл, загадочно улыбаясь. На нём были русские сапоги! Это было совершенно поразительно…

Как же тут не взволноваться всей деревне! Недаром все, кто стоял выше других, уже отправились к дому Китидзо. Чтобы не столкнуться друг с другом, каждый шёл по своей тропинке, и теперь они тянулись по гребням насыпей, удерживающих воду на рисовых полях, видные издалека всем и каждому, как цапли среди болота, — старшина с толстой тростью, управляющий с зонтиком, полицейский с саблей и лавочник Кихей, просто заложив руки за спину.

А в доме старого крестьянина были открыты все четыре стены. Этим было показано, что хозяева уважают любопытство всех соседей и ни от кого не таят необычайного происшествия.

И гордиться им, и стыдиться его было бы одинаково невежливо.

Дом у Китидзо был обычной постройки — без окон и без дверей. Четыре больших столба, вкопанных в землю и накрытых соломенной крышей с длинными нависающими краями, а между ними — раздвижные стенки из прессованного картона. Когда было холодно, стенки сдвигались, когда жарко — они раздвигались. И жильё оказывалось открытым всем ветрам и взглядам. Всякий мог подойти и посмотреть, что здесь происходит.

Бедному крестьянину от людей скрывать нечего.

К домику Китидзо от главного шоссе вела лишь одна дорога, по неширокой насыпи среди рисовых полей. Но по ней пришёл только священник в своём длинном чёрном балахоне. Он шёл не окольными путями, считая себя единственным, кто сейчас был совершенно необходим для спасения всего рода Китидзо.

Ведь если в дом войдёт страшный преступник, человек, нарушивший священную клятву императору, осквернивший себя пребыванием в плену, то на небесах произойдёт большое несчастье. Ибо, как гласит синто — религиозное учение японцев, — все души усопших стоят в очереди перед богами, которые перевоплощают их снова в живых людей. Но перевоплощают в зависимости от дел потомков. Если потомки совершают на земле добрые дела, тем самым они подталкивают души предков ближе к перевоплощению. Если грешат, то отталкивают назад. А если совершают такое страшное преступление, как нарушение клятвы императору, то и сами летят в ад, в вечное небытие, и увлекают за собой всю цепочку душ своих предков. Губят весь род.

Как же было не поторопиться священнику?

Единственное спасение рода Китидзо было сейчас в том, чтобы не принять в дом Дэнсая. Не узнать его! Сделать вид, что в семье и не было такого. И прогнать подальше. Только этим можно ещё перехитрить богов. Это ещё может помочь.

И священник спешил.

И все жители видели его фигуру в чёрном кимоно, с чёрным зонтом в руках, и его голые пятки показывали, что он торопится.

Успеет или не успеет?

Что же было в доме Китидзо, открытом с четырёх сторон? Там всё было удивительно. Виновник происшествия, Дэнсай, сидел на циновке у самого очага, в центре пола, состоящего из четырёх татами, сидел уже внутри дома!

Вот что было поразительно.

И первые гости даже не решались сразу заметить его.

Старшина спросил старого Китидзо:

— Когда ты думаешь платить недоимку по налогу, Китидзо-сан?

Управляющий сказал:

— Не время ли поговорить нам о новой арендной плате? Рис дорожает, Китидзо-сан.

Священник пробормотал молитву. А полицейский не нашёлся, что сказать, и уставился на Дэнсая, расставив свои тонкие ноги в чёрных обмотках и в резиновых тапочках с отдельным большим пальцем, покачивался, как козёл, вставший на задние ноги перед вишнёвым деревом.

Не успел отец ответить, как сын улыбнулся пришедшим и, обнаруживая несдержанность, сказал первый, не дожидаясь слов старших:

— Здравствуйте, земляки! Вы что, не узнаёте меня?