Он снова начал накаляться, но тут же осадил себя.

— Ну ладно, думай давай, думай. Время у тебя еще есть. Немного, но есть. — Лызин встал, одернул мундир. — А как надумаешь, ему скажешь, — кивнул на дверь, — меня найдут.

— Постойте! — остановил капитана Балаков. — А Казанцев... серьезно?

— Серьезно. В Перми, в клинике. Кожу пересаживают.

— Кожу?

— Ну да, кожу. От пули да от страху в костер он свалился, обгорел.

— О-о-о! — простонал Балаков.

— Вот так! — подчеркнул Лызин и, уже выходя, бросил: — Времени у вас действительно немного. Хозяин обложен, так что думайте скорее.

Центральный государственный

архив древних актов.

Фонд 248, опись 47,

дело 256, лист 372.

(Копия)

...Сим извещаю Вас, что по распоряжению Его Превосходительства, Товарища Министра, я выезжал летом сего года в Чердынский уезд Пермской губернии с ревизией по анонимному письму, в коем указывалось, что купец города Чердыни Олин Поликарп Филатьевич завел тайно на реке Вишере прииск золотой и промышляет добычей золота и фальшивой чеканкой монеты. Мною, совместно с Горного Корпуса инженерами Бергом и Вальцевым, были по рекам Вишере и Кутаю произведены изыскания на предмет нахождения самородного золота или золотого песку, совершенно безрезультатные. Нанятые нами рабочие три месяца рыли канавы и мыли породу в самых разных местах сих рек, означенных на прикладываемой карте, но ничего, кроме блеску, найдено не было. Горный инженер Берг, хорошо знающий золотое дело, полагает, что горное строение означенных рек таково, что не располагает отложению золотых песков.

Однако же были обнаружены нами в разных местах следы многих перекопок, порою преизрядных в глубину, произведенных будто бы золотоискателями и более всего людьми указанного купца Олина, но оный купец объясняет слухи пустым наговором завистников, желающих опорочить его репутацию. Горные инженеры осмотрели и эти перекопы, но никаких следов золота не сыскали. Следует заключить, что указанное анонимное письмо истины не содержит и сочинено было по зависти. К сему необходимо присовокупить, что ябедничество в Чердынском уезде развито необычайно.

— Н-да-а... Впечатляет! К нам приехал ревизор. Что такое — ябедничество?

— Слухи, сплетни — ябеды, одним словом.

Галка сидела в кабинете полковника. Никитин, только что прибывший из Свердловска, застал ее здесь, рассказывающую о своих московских изысканиях.

— Добра этого и сейчас, наверное, хватает?

— Конечно! Городок-то маленький, все друг друга с пеленок знают, надоели до смерти, с развлечениями не густо, а говорить о чем-то надо, вот и треплют языками.

— Понятно... За бумаги спасибо, с прошлым Олиных теперь почти все ясно. Тут, кстати, письмо из Франции пришло, Вилесов переслал, тоже любопытно.

Полковник достал большой красивый глянцевитый конверт и бросил на край стола.

— Много крови на этом золоте. И Олины убивали, и Олиных тоже... Ну, что у тебя? Докладывай вкратце, мне к начальству, подробнее потом поговорим.

— Говори, говори, — перехватил взгляд, брошенный Никитиным на Скворцову. — Галина Петровна с этим розыском совсем нашим человеком стала. Может, к нам перейдете? — подмигнул неожиданно.

— Да нет, спасибо, — в тон отозвалась Галина. — Мне своих забот хватает.

— А что, подумайте, — неожиданно серьезно продолжил полковник. — Хватка у вас есть, нюх тоже, нам такие люди нужны. Ну, я слушаю, — повернулся к Никитину.

— Если в двух словах, то следующее: Композитор, конечно, проговорился неспроста. Явно ниточку дал. Но говорить дальше боится, повторные допросы прошли впустую. Чувствую, возьмем мы этого Хозяина, он заговорит, перекладывать с себя начнет. В Чердыни был, конечно, он. Хоть пока и не сознается до конца, но не дурак, понимает: устроим очную ставку, все станет ясно.

— Может, действительно очную ставку?

— Думаю, пока ни к чему. Ничего не изменит. Ну, сознается, что в Чердыни был, и все. На этом его не прижать.

— Нигамаева не эксгумировали?

— Нет пока. Не имеет смысла. Судя по всему, умер от водки, или что они там еще пили. Хозяин к этому, похоже, отношения не имеет. Но если что-то еще выяснится, придется раскапывать. Сам представляешь, какая морока будет с анализами.

Никитин это представлял очень даже хорошо. И потому тоже предпочел бы не связываться.

— А с Боевым?

— Нашли. Почти в пяти километрах ниже. Убит выстрелом в затылок. Видимо, убрали как свидетеля. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Следов никаких, столько времени в воде, что там осталось...

— Ну, а что Тень?

— С этой кличкой связаны особо крупные хищения и бандналеты послевоенного времени. Сорок седьмой — пятьдесят второй годы. Грабили эшелоны с продуктами, магазины, склады — дерзко, смело. А как тогда продукты охраняли? Вохровцы поезда сопровождали. А его люди убивали глазом не моргнув, десятки трупов. Вышли тогда на них, обложили со всех сторон, разгромили банду, но он остался в тени. Кличка всплыла лишь на следствии, так же, как с Хозяином вышло: проговорились те, кто мало знал, потом и от этого отказались.

— Ну а сейчас их не отыскать?

Никитин махнул рукой:

— Все расстреляны, кто живым был взят.

Полковник присвистнул:

— Да, масштаб!

— Вот, вот. Потом о нем ничего не было слышно. Решили тогда, что или перебазировался он, или с ним старые дружки счеты свели, те, кто, как и он, ускользнули. А он, оказывается, перекрасился. В Хозяина обратился. Свердловчане ищут сейчас старые связи Тени, но это может продлиться долго. У нас он не проходил?

Полковник снова помотал седой головой:

— Нет. Никто никогда ни о какой Тени не слыхал.

— Странно... А у меня кличка сидит в голове, покою не дает.

— Глубоко? Ассоциативная память?

— В том-то и дело, что не могу понять! Никогда не жаловался, а тут — как провал. Торчит гвоздем — Тень, Тень, а откуда? Впечатление такое, что совсем недавно...

— Вот как, — оживился полковник, — интересно! Может, поднять последние дела?

— Да я все их до последней страницы вспомнил, нет там нигде ни Тени, ни Хозяина. Что-то другое...

— Вспоминай давай, вспоминай!

— Вспоминаю. А что у Лызина?

— Молодец ваш Лызин. Разговорил Балакова, прямо друзьями стали.

— Ну и что?

— Да тоже почти ничего. До конца он, конечно, тоже не откровенен, темнит еще, трусит. Но говорит. К Лызину пока лучше не соваться, не мешать. Балаков уверяет, что видел этого Хозяина лишь раз в жизни, получая это вот задание, да и то поздним вечером, на какой-то квартире, видимо, нейтральной, куда его привезли, причем весь разговор происходил в полутьме, света не зажигали.

— А до того? Когда они сошлись с этим Хозяином? Не вчера же?

— Тут тоже не все ясно. Балаков уверяет, что до того Хозяина в глаза не видал. Но слыхал о нем, знал. Еще со времен заключения. Перед выходом на свободу к нему обратился один из тех, с кем вместе отбывал наказание, тоже свердловчанин, просил передать пакет. Он и передал.

— Как передал? Кому? Есть адрес?

— В том-то и дело, что ни одного адреса, ни одной фамилии он не называет. Темнит. Говорит, что за пакетом к нему сами пришли. Вполне интеллигентного вида молодой человек. Строитель. Поговорили, пообещал тот с работой помочь, потом позвонил, сказал, куда и к кому обратиться. Работа оказалась выгодной. Шабашная бригада. По договору он пятнадцать процентов фонда зарплаты передавал для Хозяина. Тогда и началось — деньги, дефицит строительный. Интересно, что Хозяин не только брал, но и давал, точнее, доставал порой для Балакова строго фондируемые материалы, причем почти всегда по государственным ценам, а с заказчиков, естественно, лупили семь шкур.