– Носите с удовольствием, – вырывается у меня. Ну вот кто меня за язык тянул, а?

За столом раздаются смешки.

– За маму! – нервно восклицает Роберто, поднимая бокал. – За ее день рождения!

Мы чокаемся со всеми, кто рядом, и обстановка немножко разряжается.

– Привет, Симона, – говорит Роберто, как будто только сейчас заметил сидящую напротив девушку, которая протягивает ему свой бокал. А вот она с него все это время глаз не сводила.

– Привет, Тото, – отвечает она, чокаясь с ним и подчеркивая их близкие отношения этой кличкой.

Что это за Тото такой? Как песик Тотошка в книге про Элли и Изумрудный город? Не сдержавшись, я прыскаю. Симона смеряет меня ледяным взглядом. Даже не знала, что итальянки так умеют! Ух, как будто за столом сразу стало на двадцать градусов холодней и в начале июля наступил январь.

– Представишь меня? – говорит Симона, обращаясь к Роберто.

– Марина, это Симона, – Роберто запинается на миг, и я прихожу ему на помощь.

– А, твоя бывшая! – радостно восклицаю я, как будто всю жизнь мечтала с ней познакомиться.

Босс ошеломленно смотрит на меня, не понимая, откуда я знаю про бывшую. А я незаметно подмигиваю его сестренке Лауре, которая с любопытством наблюдает за нами, отложив вилку.

– Ты не говорил, что она такая красавица, – ласково журю его, а Симона довольно улыбается, как будто признавая свою победу надо мной. – Наверное, пластическую операцию она сделала уже после вашего расставания? – добиваю ее я.

– Какую еще операцию? – рассерженно шипит Симона.

– Ну как же – нос, губы и еще грудь, – я мило улыбаюсь ей. Как минимум, губы у Симоны сделанные. Да и носик отличается изяществом – даже в сравнении с ее матерью, которая сидит рядом, ближе к Джульетте, и сейчас испепеляет меня взглядом, как и ее дочь.

– Не понимаю, о чем ты. – После первого шока, обнажившего ее истинную змеиную натуру, Симоне удается взять себя в руки и улыбнуться мне в ответ ласковой улыбкой Белоснежки. Но меня ее оскал не обманывает. Если бы она могла – то вонзила бы мне вилку в руку и еще провернула. За то, что сегодня рядом с Роберто я, а не она.

– Милый, положи мне того салатика с рукколой, – прошу я своего мнимого жениха.

И пока он выполняет мою просьбу, с удовольствием наблюдаю, как его бывшая скрипит своими белоснежными зубами. Потом нахожу взглядом Франческу и вижу, что она пьет воду вместо вина. Глаза у нее грустные, как будто прямо сейчас она решает – оставить ребенка или нет. Надо выбрать момент и побеседовать с ней наедине, а пока со мной заговаривает элегантная пожилая сеньора в черном, сидящая наискосок от нас.

– Ты тоже кого-то потеряла, милая? – с сочувствующей улыбкой спрашивает она.

Я сразу не понимаю, о чем речь, и тогда пожилая дама подсказывает:

– Кто-то из твоих родителей умер?

– Что вы! – бурно восклицаю я. – Мама с папой, слава богу, живы и здоровы!

– Тогда по кому ты носишь траур? – Она озадаченно моргает.

И тут до меня доходит! Ведь за шумным столом среди пестрой компании гостей только мы с ней одеты в черное.

– Я не в трауре, просто люблю черный цвет, – смятенно бормочу я.

– А я похоронила мужа, мы прожили вместе сорок счастливых лет, – вздыхает она и прикладывает к накрашенным глазам белоснежный платочек.

Должно быть, она ровесница тех старушек, которые сидят на скамейке у московского дома Роберто. Но назвать ее старушкой не повернется язык – так элегантно она одета, а ее стрижка-каре явно сделана у хорошего парикмахера, и в черной шевелюре нет ни одного серебристого волоска.

Пожилая синьора достает из сумочки портрет мужа в рамочке и протягивает мне:

– Вот мой Леопольдо.

С цветной фотографии, которую я беру в руки, смотрит добродушный мужчина с пышными усами, одетый в черный костюм.

– Соболезную вашей утрате, – бормочу я, возвращая ей рамку. Пожилая синьора выглядит безутешной, как будто похоронила любимого недавно. – Время лечит, – добавляю я, гадая, есть ли такая пословица в итальянском языке.

Синьора мелко качает головой, словно не соглашаясь со мной, и убирает портрет покойного мужа в сумочку, а Роберто говорит мне:

– Тетя Доната безутешна уже пятнадцать лет. Но давайте сегодня не будем грустить и огорчать маму.

К счастью, неловкий момент спасает его отец. Он встает со своего места рядом с именинницей и откашливается, привлекая к себе внимание.

– Что ж, мой сын Роберто перехватил у меня первый тост, а теперь я хочу поздравить свою любимую жену и мать своих детей.

Несмотря на то, что он работает учителем и привык выступать на публике, синьор Веронезе волнуется, как будто он сам школьник. На свою Джульетту он смотрит влюбленным взглядом, да и она не сводит с него сияющих глаз.

– Сначала я услышал голос Джульетты, когда она пела в школе, – вспоминает синьор Веронезе, и все за столом умолкают, хотя наверняка не раз слышали эту историю. – Ее голос вылетал из распахнутого настежь окна, а я шел по улице и услышал его – голос ангела. Голос позвал меня за собой. Я вошел в школу, поднялся на нужный этаж, заглянул в приоткрытую дверь – и тогда я увидел ее. Любовь всей моей жизни.

Я завороженно слушаю его рассказ, боясь упустить хоть словечко, и представляю Карло и Джульетту юными и влюбленными.

– Ты могла бы стать великой певицей, любовь моя, – продолжает он. – Но стала мне верной женой и заботливой матерью нашим пятерым детям. Надеюсь, ты не жалеешь об этом.

– Ну что ты, Карло, – растроганно, но твердо отвечает Джульетта, – я не мечтаю о лучшей жизни. Ты и наши дети – это и есть мое счастье.

– Ты – примадонна моего сердца, Джульетта, – пылко говорит Карло. – А я твой самый верный поклонник!

Супруги обнимаются и целуются, а все за столом разражаются бурными аплодисментами. Громче всех хлопают Роберто и его сестры. Даже Франческа широко улыбается, на миг забыв о своих печалях. А может, ее успокоили слова матери о том, что дети – это счастье.

В завершение тоста Карло дарит супруге золотое кольцо с рубином. И когда Джульетта надевает его, все снова аплодируют, желают ей счастья и просят спеть. Именинница сначала отнекивается, но, когда все за столом, включая Роберто и меня, начинают скандировать «Просим! Просим!», она сдается и встает. Итальянская песня, которую она исполняет а капелла, мне незнакома, но берет за душу. Голос у матери Роберто сильный и красивый, она правда могла бы стать примадонной. Я представляю ее в концертном платье на сцене итальянской оперы в сиянии софитов – она поет, и ей аплодирует весь зрительный зал. На самом ли деле она счастлива в роли домохозяйки или иногда мечтает о лучшей жизни? Удалось бы ей совместить карьеру певицы и семью?

Гости подхватывают слова песни. Только я сижу, не зная слов, и ловлю на себе злорадный взгляд Симоны. Уж она-то горланит громче всех, едва не заглушая именинницу. Хотя у нее, в отличие от Джульетты, голос пронзительный и противный. Как у павлина!

– Браво, Джульетта! – Песня заканчивается, и все за столом разражаются аплодисментами. – Браво! Браво!

Польщенная именинница садится на место, а Симона обращается к Роберто:

– А где вы познакомились с Мариной? Обожаю слушать истории любви!

– На работе, – хором, как на экзамене, отвечаем мы с ним и, переглянувшись, обмениваемся улыбками. Смешно вышло! В такого, улыбчивого и добродушного Роберто, я могла бы влюбиться и стараюсь внушить себе эту мысль, чтобы лучше сыграть свою роль.

– Марина – мой секретарь и переводчик, – объясняет Роберто.

Я вижу, что все за столом прислушиваются к нашему разговору. Даже родители Роберто навострили ушки.

– Робби без меня как без рук, – добавляю я. – Такой беспомощный! Звонит мне и днем, и ночью. Ни шагу ступить без меня не может.

Отмечаю, что синьора Веронезе мрачнеет, и мысленно ставлю себе плюсик. Какой матери понравится, что мужественность ее сына подвергают сомнению! Продолжаю отыгрывать свою роль и треплю босса за щеку – точно так же, как это делала при встрече его мать.