- Женщине возле вас, наверное, укромно, тепло... Наверное, она счастлива... Будет счастлива...

Я словно очнулся вдруг. Слово "счастье" прозвучало для меня странно и пугающе. Казалось, что и ко мне, и к той, которая тоскует и ждет вдалеке, счастье уже и не прикоснется. И в то же время, сознаюсь, от слов "возле вас укромно и тепло" я совсем обмяк. Мужскому роду-племени такие слова не часто достаются.

Пройдет еще много времени, и женщина, идущая рядом со мной, скажет: "И весь этот город, все эти люди и знать не знают, какая я счастливая. Если бы знали, не спешили бы, останавливались, на меня смотрели, удивлялись и восхищались. Всего только по улице с тобой иду, и уже счастлива..." Вот какие слова услышу я! Да, счастливыми не делают, счастливыми бывают. Слишком поздно приходит к нам эта немудреная премудрость.

- Высокой мерой вы меня смерили, - сказал я, смутившись. - Но смогу ли я сделать ее счастливой? Это ведь всей жизни дело. А жизнь-то...

- Для счастья не жизнь нужна, для счастья мгновения хватит... А вы и жить долго будете, - сказала она спокойно, как о чем-то давно известном. - У вас ресницы короткие. Из глаз надежда не ушла. У человека сначала глаза умирают, потом уже сам. Ну-ка, дайте руку.

Людмила положила мою руку на свою ладонь.

- О-хо! Вот это линия жизни, конца даже нет. Через три пропасти проходит, но не обрывается. Рука у вас маленькая, сухая. У моего этого мужа руки большие, мясистые. Он очень сильный. А тот муж, мой муж, родной, был на вас похож. Кудрявые волосы, лоб, руки, улыбка... В первый же год войны погиб. - Она крепко стиснула мою руку. - А вы живите! Пожалуйста, живите.

Вдруг прямо над нами возникла белая тень. Это была сумасбродная, то и дело будоражившая весь госпиталь начмед Мария Аристарховна. Мы ее между собой называем Страховка.

- Госпиталь это, черт возьми, или сад влюбленных? Куда ни пойдешь сидят парами, как павлин с павой - хвосты веером распустили! - увидев бутылку с вином, она еще больше взбеленилась. - Вино? Ну, конечно, все как полагается! - И она заорала на Людмилу: - Марш отсюда! Чтоб духу вашего здесь не было! Муж ее лечиться послал, а она по чужим палатам вино глушит. Если так пойдет, мы откажемся вас лечить. Вы почему не встаете? Что, уже на ногах стоять не можете?

- Вы на меня не кричите. Если отказываетесь, так отказывайтесь. Но не кричите, - сказала Людмила, не поднимаясь с места. - Все мои страхи позади остались, Мария Аристарховна, вам это известно.

От такого внезапного наскока я растерялся. Даже рта раскрыть не могу, ничего не соображу. Да и всю жизнь так было, возьмут меня врасплох, и я перед бесстыдством, наглым напором теряюсь.

- Это... Мария Аристарховна... - пробормотал я.

- А с вами разговор особый будет! Марш в постель! Я не шевельнулся. Она опять набросилась на Людмилу.

- Вы что, карету ждете? Карета подана! Извольте! - она показала на дверь.

Людмила не спеша поднялась с места. Я встал, шагнул к ней:

- Людмила!

- Ну, будь здоров. Я еще приду. - Даже не взглянув на начмеда, она вышла. Тут же исчезла и Мария Аристарховна. Праздник наш завершился.

А я-то, я! В каком жалком, беспомощном, глупом виде остался я стоять! А ведь только эта наглая злая баба раскрыла рот и сказала первое слово, я должен был закричать: "Вон отсюда, Мария Аристарховна! Вон! Я не позволю вам унижать Людмилу и меня. Марш! Марш отсюда, Мария Аристарховна, майор медицинской службы!" - должен был заорать я сам. Что есть силы хлопнуть по столу, пнуть ногой вот эту тумбочку, с треском разодрать рубаху на груди должен был я. Догнать, наконец, у дверей Людмилу, взять за руку и снова посадить на место. Должен был!.. И ничего этого не сделал. Слюнтяй! Трусливая душонка! А как гордо, как высоко держала себя Людмила. Вот такие-то люди и должны бы приходить в этот мир навечно...

Людмила и завтра не пришла, и послезавтра. Не прислала и весточки. Видно, разочаровалась, крепко разочаровалась во мне. Да иначе и быть не могло. Она же меня лихим джигитом на резвом коне представляла, от меня освобождения ждала, хоть маленькой коротенькой жизни у меня просила. А я, как мальчишка, свалившийся с ишака, беспомощно в пыли барахтался. Дескать, спасу, у смерти выкраду. А на деле от вздорной бабы заслонить не смог, при мне ей в лицо плюнули. Разве это не предательство?..

Надо сказать, что в будущем жизнь со мной за подобное поквиталась. Квит на квит. Без обид. А я еще обижался.

Вскоре я поднялся на ноги, стал выходить на улицу, но подойти к Людмилиному корпусу не хватало духу. Все время поодаль бродил. Однажды после ужина пришла записка: "Что притихли, Капитан? Вас видели на улице. Если можете, приходите!" Я раздумывать не стал, пошел.

Дверь была приоткрыта. Я все же постучал.

- Войдите!

Людмила, прислонившись к подушке, полулежала на кровати. Лицо горело ярким румянцем. Она выпростала руку из-под одеяла и поздоровалась. Рука была горячая.

- Я вас ждала. Видите, сама ходить не в силах.

- Мне... было стыдно.

- Забудем. Я так решила, что в ту минуту были не вы, то был кто-то другой. А вот это вы сами. Возьмите стул, сядьте рядом.

Я сел. Она протянула руку, длинными пальцами потрогала мои волосы. Да, пальцы здесь, моих волос касаются, а неспокойная, неприкаянная душа ее куда-то далеко унеслась. Несколько крупных слезинок выкатилось из глаз.

- Простите, это я не из-за себя плачу... Из-за него... Из-за вас... Что это, награда или наказание? - она взяла мои волосы в горсть и сразу отпустила. Рука тихо соскользнула на одеяло. - Простите...

Да, сейчас, в эту минуту я кого-то заменяю. И волосы мои, и руки, и лоб, и улыбка - не только мои. Я ими с тем, другим, делюсь. Или наоборот? Он, уходя, свою долю мне оставил? Особенно улыбку. Может, это я за него улыбаюсь?!

- Хоть бы вы жили! Долго жили...

- И вы, Людмила...

- Сколько причитается, я все проживу. И даже немного больше... А что, на вас глядя, его вспомнила, не сердитесь. Он был очень хорошим человеком. Разве вы можете быть похожим на плохого человека?

Что на это скажешь? Самое лучшее, наверное, промолчать.

- Вот и обиделись, молчите.

- Я и сам не знаю, Людмила, хорошо это или плохо.

- На хорошее истолкуем.

- Так и сделаем.

Только сейчас она рукой вытерла мокрые от слез щеки.

- Давайте поговорим о чем-нибудь повеселее, - сказала она.

- Давайте, если найдется такое.

- Такое - весь белый свет! - Людмила показала в раскрытое окно. Она вдруг откинула одеяло. - Отвернитесь, я переоденусь.

- Зачем?

- Пойдем на улицу.

- А температура?

- А температуру здесь оставим. Небось не убежит. Она быстро оделась. Я отговаривать ее не стал, все

равно бесполезно. Я уже немного разглядел, из какой она породы.

- Дайте руку, грустнолицый Капитан!

- Извольте, синьора!

Она оперлась на мою руку, мы медленно спустились по лестнице и вышли в сад.

Люди спешат в кино. Сегодня показывают трофейный фильм "Девушка моей мечты". Я его в прошлом году в Вене видел. Там одна актриса сразу две роли, двух абсолютно похожих друг на друга женщин играет. Лицом к лицу сама с собой разговаривает. В кино-то это забавно!..

- Сегодня кино показывают, - сказал я. - "Девушка моей мечты".

- А мы вон на ту скамейку сядем, дождемся вечера и будем смотреть, как спускаются сумерки.

- А по-моему, так сумерки не сверху спускаются, а снизу, из земли поднимаются.

Она совсем по-детски изумилась:

- Как интересно! Тогда посмотрим, как сумерки поднимаются.

Мы сели на скамью под большой магнолией. Магнолия еще не отцвела, но запах уже не такой буйный. Присмирел.

Ходячие больные все ушли в кино. Кругом тихо, пустынно. Солнце скрылось за гору, но еще светят его так быстро остывшие рассеянные в небе лучи. А там, из-за моря, уже выкатилась луна. Красная-красная. Вот с большой волной столкнулась, вверх подскочила. Но, подскочив, обратно не опустилась, в небе осталась висеть. Наверное, думает бедняжка: "А вот и я - солнцу на смену пришла, его место заняла. Чем я его хуже!" И чего ей с солнцем состязаться? Пусть свои лунные обязанности хорошенько выполняет, с нее и хватит.