Корнею не нужно было таких предупреждений, ему было абсолютно все равно, что везет и куда, лишь бы платили хорошо. Да и зачем об этом рассказывать? Он знал суровый закон, что человек с длинным языком имеет короткую жизнь...

Ему даже нравилось отдавать посылки той симпатичной бабе в городе. Он понимал толк в женщинах, а эта особа вызывала в нем желание сблизиться с нею. Раньше он сразу уходил, передав посылку и жадно оглядев красавицу-хозяйку, но сегодня решил идти напролом. Соврет, что негде остановиться на ночлег и напросится остаться. Никуда она не денется, повязаны одной веревочкой... Он сейчас вспомнил, как она кокетничала перед ним, получив увесистый сверток, а он неуклюже топтался у порога, весь пропахший бензином, стесняясь наступить грязными сапогами на шикарный ковер в прихожей... Дурень... В последний раз она была одета в узкие джинсы и совсем прозрачную кофточку, была вся видна, как на ладони. Бери и ешь... Как она радостно вспыхнула, получая и пряча «товар»... «Какой я был тюлень, — подумал он, — сколько раз был у нее и не мог остаться. Она, видать, и сама не против, раз так вырядилась в ожидании посылочки...»

Машину тряхнуло на выбоине, и Корней очнулся от мечтаний. Он незаметно уже въехал в город. Время позднее, светились редкие окна в домах. Ярко горели фонари на пустынных улицах, только иногда такси мелькали зелеными огоньками. Светофоры мигают желтым светом, езжай, куда хочешь, по спящему городу... Корней быстро нашел нужную улицу и заехал во двор большого пятиэтажного дома, осмотрелся... Все окна были темными. «Уснула», — подумал он, найдя холодно зияющее тьмой окно. Радостно шевельнулось сердце, что сейчас увидит ее заспанную, в наспех наброшенном халатике... Небось не выгонит в такое время из дому... А там видно будет... Бутылочку армянского коньячку берег для этой встречи с Сурумана...

Он положил в карман полушубка тяжелую коробочку и запер дверцу машины, оставив мотор работающим. Если даже заглохнет, то в радиаторе залит антифриз, ничего страшного... Спрыгнул на снег с высокой подножки. Уже схватился за ручку дверей в подъезде, но что-то заставило его оглянуться на сиротливо стоящую машину. Шевельнулось в душе неясное беспокойство. Кругом было тихо, мерно работала машина. Дом спал...

Корней открыл дверь и шагнул в подъезд. Было темно, хоть глаз выколи. Видимо, перегорела лампа... И вдруг! Он даже не успел испугаться, как его руки сжали, словно клещами, а в глаза ударил слепящий свет мощного фонаря. До сознания дошел тихий и уверенный голос:

— Не дергайся, Корней! Мы из милиции...

Он почувствовал, как на запястьях щелкнули холодные наручники.

Удивительно, но временами психология человека живет как бы отдельно и бесконтрольно. Иной раз застрянет в голове какое-нибудь стихотворение или песня, или вспомнится давний случай и накрепко застревает в голове, мешая здравому течению мыслей и жизни. Кто из нас не испытывал подобной несуразности...

Вот и Захар Эленев, шагая домой на обед, поймал себя на том, что бормочет укоренившиеся в сознании стихи и неосознанно пытается их напеть. «Все-е, — подумал он, — надо взять Марианну с сыном и съездить на родину отдохнуть от этого бесконечного следствия. Спятить можно от такого напряжения... Как я устал, измотался до чертиков в глазах...» В такие минуты ему хочется иметь хоть немного свободного времени, как у многих людей. Он вспомнил слова Алампы Софронова: «Почему мне не даете петь? Спою-ка я, спою...»

Марианна успела прийти из школы и приготовить обед. Они сидели на кухне вдвоем и разговаривали за едой о всяких пустяках. Мудрая жена хотела отвлечь его хоть немного от работы и дать роздых. Им нравилось такое семейное согласие, эти редкие минуты взаимного общения. Что может быть лучше, когда в доме слышен веселый смех и голос их сына, или когда они обнявшись стоят у окна и видят падающий осенний лист. Когда в долгожданную весеннюю пору солнце разгоняет зимний туман, торжествует свет, тепло и радость обновления земли. А как они горячо обсуждают хорошие фильмы по телевизору, который смотрят в зимние долгие вечера. Но особенно им нравятся летние прогулки по сосновому бору у дачи, теплые дожди и кукование кукушек, обещающих долгую-долгую жизнь...

Для Захара есть одно лишь спасение от бесконечной работы, это семья и добрая жена. Светлая противоположность тем погрязшим в зле преступникам, с которыми по долгу службы приходится общаться почти каждый день. Он ел и думал: «Марианна, милая ты моя, как тебе трудно нести одной все заботы по дому, как благодарен я тебе за тепло и понимание моих ежечасных забот».

Попив чаю, Захар прошел в спальню и прилег отдохнуть. Это уже вошло в привычку. Стоит расслабиться и закрыть глаза на десяток минут, как приходит бодрость после этого и светлеет в голове. Даже такой мимолетный отдых дает свежие силы для работы.

Марианна вошла в спальню со свежими газетами и проговорила:

— Захар, я тоже сосну часок. Ночью допоздна проверяла тетради и чувствую себя разбитой.

Он вздремнул немного и открыл глаза. Прижавшись к его плечу посапывала жена, рассыпав кудри волос по подушке. На губах ее вспыхивает и тает добрая улыбка, видимо, что-то снится хорошее.

Эленев познакомился с Марианной на танцах в клубе. Загадочно-нежный голос пел из радиолы: «И опять во дворе нам пластинка поет и проститься с тобой все никак не дает...» Захар украдкой разглядывал стоящих вдоль стен девушек, не решаясь пригласить на танец. И вдруг в груди екнуло, когда поймал устремленный на него взгляд от противоположной стены клуба. Незнакомка смотрела на него открыто и вызывающе. Он сам не понял, как, завороженный этим взглядом, нерешительно подошел к ней и промолвил осипшим от волнения голосом: «Вас можно пригласить?» Девушка мило улыбнулась и положила на его плечи по-лебяжьи белые руки. Танцевала она легко и энергично. Головокружительный вальс походил на дивный полет. Ему казалось, что все исчезло бесследно вокруг, он не замечал ни лиц танцующих, ни тесноты. Они вдвоем летели под эту волшебную музыку и песню, да светились невысказанной лаской ее искрящиеся черные глаза. Он пропадал в них и тонул, щемящая радость охватила и кружила голову. Они не сразу сообразили, что музыка кончилась, стояли посреди зала, и билась в голове строчка песни: «И прости-иться с тобой все никак не дает...»

С этого вечера он потерял покой... С нетерпением ждал встречи с Марианной, не мог уже жить без ее смеха, ее голоса, ее девичьего обаяния. Он расстраивался, если вдруг она замолкала и становилась грустной, но даже тогда оставалась загадочно-прекрасной и милой. Не мог наглядеться на ее глаза и губы, на жарко вспыхивающие от малейшего дуновения ветерка щеки, на ее густые и волнистые волосы.

Короче, влюбился по уши...

Сейчас, глядя на спящую жену, он переживал все их прошлое, казалась она ему еще прекраснее и дороже... Он опять вспомнил стихи Алампы Софронова:

Чтобы не потревожить ее сон, Захар осторожно поднялся и на цыпочках вышел из спальни. Умылся холодной водой и снова был готов к своей хлопотной работе. Но все же, когда стал одеваться, Марианна услышала и подошла.

— Уже уходишь? — печально проговорила и мило потерла глаза ладошкой, совсем по-детски.

— Иду...

Захар сбежал вниз по лестнице, а когда с улицы обернулся назад, то увидел Марианну в окне и помахал ей рукой. Она тоже подняла руку и помахала, словно провожала его надолго. Эленеву вновь припомнились бессмертные слова Алампы: