— Здесь невероятно! — прямо у меня за спиной говорит Глеб, я вздрагиваю, слишком резко оборачиваюсь и роняю из рук кисти и палитру, стремянка качается. И я успеваю только подумать: «слава богу, фрески не забрызгались краской». Лечу вниз с чувством неотвратимости, и очень удивляюсь, когда попадаю в сильные уверенные объятия.
Дыхание перехватывает, и сердце делает невообразимый кульбит в грудной клетке. Я упираюсь руками Глебу в грудную клетку, но он не отпускает. Прижимает к себе крепко и смотрит в глаза.
— Ты такая красивая…
— А ты приехал не один, — припечатываю я, и все же выворачиваюсь из его рук. Слишком живы воспоминания о том, что они творили с моим телом. — Зачем пришел?
— Не мог не прийти… — Глеб пожимает плечами. — Ты мой магнит, меня всегда тянет к тебе.
— Глеб, ты сам поставил точку, ты приехал с другой девушкой. Зачем ты пытаешься… — Я замолчала, и добавила, раздраженно дернув плечом. — Да, черт, я даже не знаю, что именно ты пытаешься сделать!
— Лик, я проснулся тогда, а тебя нет! Я тебе названивал, но ты не брала трубку! А потом вообще вырубила телефон! — Он возмущенно отвернулся и взъерошил волосы. — Я был зол, обижен, я хотел, чтобы ты перезвонила… я, правда, ждал, что ты мне все равно позвонишь… Это смешно, но мне всегда перезванивали, даже если я писал такую дичь, которую написал тебе, — с грустной усмешкой сказал он.
— Знаешь… Я даже не понимаю, что тебе сказать. Наверное, я рада, что смогла удивить Глеба Лисовецкого, но поверь, я не чувствую за собой вины. Понимаю, ты считаешь себя неотразимым мачо, но Глеб, ты пригласил меня в Москву, я под твои планы подвела свои, договорилась с людьми, встала пораньше, а ты просто не поехал, даже не удосужившись предупредить. По твоей версии я должна была сидеть и ждать, а потом тут же ответить на звонок? Я, знаешь ли, тоже была занята и обижена! Именно поэтому не брала трубку!
— Ты могла бы просто меня разбудить. Это так сложно? — тихо говорит он.
— А ты мог бы не писать то идиотское сообщение, а позвонить еще раз на следующий день или написать в вайбере что-то другое, менее категоричное, — отзываюсь я. — Ты знал, что я сомневаюсь. Ты знал, что не хочу этих отношений и они для меня наваждение, и все же специально оттолкнул. Если ты не хотел ставить очку, зачем ты это сделал?
— Потому что идиот, — признается он и делает шаг навстречу, пытаясь заключить в объятия, а я истерично хмыкаю, выставив перед собой руки.
— Поздно, Глеб. Или ты думаешь, что я кинусь к тебе на шею, когда в гостиной тебя ждет другая девушка?
— Она не ждет меня. Ее занял Дэн.
— И что это меняет?
— Лик, у меня ничего с ней нет, — очень тихо и потерянно произносит Глеб. — Совсем ничего, я привез ее, только чтобы позлить тебя.
— А зачем, спрашивается, ты хотел меня позлить?
— Говорю же…мне всегда перезванивали…
Я смотрю ему в глаза и не понимаю, что хочется сильнее ударить или поцеловать. Смотреть на этого мужчину равнодушно не получается. Он вызывает во мне слишком сильные и неоднозначные эмоции. Бить как-то несолидно, а целовать неправильно, поэтому я просто стою и жду дальнейшего развития событий. Глебу, видимо, тоже тяжело. Он впервые с нашей встречи выглядит растерянным и, кажется, не знает, что делать. Смотрит на меня с мольбой и резко, словно боясь передумать, произносит.
— Прости меня, Лика, пожалуйста. Я вел себя как идиот…
В его взгляде такая надежда, что я теряюсь. Молчу потому, что пропали слова. От его признания мурашки по спине, потому что оно пропитано несвойственной никому из Лисовецких искренностью.
— Не молчи, — просит он. — Скажи мне что-нибудь, потому что, если будешь молчать или оттолкнёшь меня, я уйду, и боюсь, натворю еще каких-нибудь глупостей. Это не угроза, просто не умею просить прощения. Черт! — Он снова нервно проводит рукой по волосам. — Я никогда не просил прощения у девушек. Только у братьев и то очень редко. Ты для меня особенная, правда, Лика. Ты ведь меня не оттолкнёшь?
— Не смогу… — тихо признаюсь я, и тут же меня подхватывают сильные руки и прижимают к себе. Я думаю, что Глеб сразу поцелует жарко и жадно, но он просто прижимает меня к груди, как маленький ребенок игрушку и кладет подбородок мне на макушку. Несмело обнимаю его за талию и прижимаюсь всем телом.
— Я по тебе скучала.
— Я тоже. Почему ты не позвонила мне, Лик? Я бы бросил все дела и примчался к тебе в тот же миг. Рядом с тобой я не могу быть таким, как обычно. И это меня пугает.
— Я тоже не очень умею просить прощения, и совсем не умею навязываться. Ты сказал все в том сообщении, я не хотела слышать это лично. Поэтому и не звонила, но не значит, что не хотела.
— Ты моя гордая и такая нежная девочка, — шепчет он и целует меня в макушку. Но мне этого мало.
Поэтому я немного отстраняюсь, закидываю руки ему на шею и поднимаю голову. Не нужно что-то говорить, Глеб прекрасно понимает, чего мне не хватало и неторопливо целует.
Это медленный и тягучий поцелуй, как долгий глоток хорошего вина. Мне хочется еще, и я прижимаюсь плотнее, трусь напряженными сосками о его грудь. И даже не чувствую, что между нами два слоя одежды. Это неважно. Я ловлю губами его губы, отдаюсь неторопливым и нежным движениям, поглаживаю плечи, стаскивая с них распахнутую куртку, скольжу ладонями вниз, чтобы пробраться под майку и коснуться теплого, гладкого тела. Пробегаю пальчиками по рельефному прессу и чувствую, как углубляется наш сумасшедший поцелуй.
Дыхание сбивается, становится тяжёлым, рваным, а мне хочется еще больше влажных касаний языка, тихих стонов в губы, легких укусов и все это может дать Глеб. Хочется сегодня сойти с ума с ним. А может быть свести с ума его, ведь есть что-то чарующее в совместном волнующем безумии двух изголодавших друг по другу людей.
Он тянет меня за собой куда-то в центр зала, и я послушно, словно во сне, двигаюсь за ним. Прихожу в себя, только когда передо мной оказывается рояль, опираюсь руками о гладкую закрытую крышку, а Глеб прижимается сзади, целует в шею, и шепчет.
— Я, как только попал сюда, то понял, что должен трахнуть тебя у рояля… ты идеально смотришься тут.
— То есть прощения ты просил именно для этого? — дразню его и выгибаюсь в пояснице, чтобы потереться ягодицами в плотно обтягивающий джинсах о его изрядно набухшее достоинство. Я чувствую его возбуждение даже через жесткий материал.
— Ты решила свести меня с ума? — выдыхает он и прикусывает чувствительную кожу на шее чуть ниже роста волос.
— Да, — выдыхаю я. — Мне очень хочется свести тебя с ума, сделать так, чтобы ты не мог думать ни о ком другом.
— Я и так не могу думать ни о ком, кроме тебя, — признается Глеб. Его руки нежно скользят по моей спине, задирают майку и пробегают по позвоночнику. Я хочу развернуться, но он не позволяет, укладывает грудью на рояль и произносит.
— Ты охрененна, несмотря на одежду. Можно, я не буду сегодня нежным?
Я киваю, потому что сама не хочу нежности. Я слишком долго этого ждала, и сейчас между ногами горячо и влажно, а джинсы раздражают. Глеб приникает ко мне сзади, уверенно расстегивает пуговицу и скользит ладонью вниз под трусики, где упоительно влажно и уже готово для него.
— Ты такая… — хрипло выдыхает он, продолжая неторопливые движения, отзывающиеся сладкими спазмами. — Моя. Слышишь? Ты на сто процентов моя.
Стону сквозь сжатые зубы, подаюсь ему навстречу и чуть шире расставляю ноги, чтобы его пальцы могли проникнуть глубже и подарить еще больше такие улетных эмоций. Хриплое мужское дыхание за спиной заставляет саму дышать быстрее, в унисон, оно заводит и поднимает на новые волны напряжения.
Когда Глеб немного отстраняется, я почти готова хныкать, но за спиной звякает пряжка ремня и через секунду уверенные теплые руки медленно стаскивают по ягодицам мои узкие джинсы, оставив их болтаться где-то в районе колена.
— Я готов бесконечно просить прощения, если потом ты будешь вознаграждать меня таким видом.
