– Дело, конечно же, твоё, прости, что вмешалась, – тут же пошла на попятную хозяйка. – Идёмте же, всё давно накрыто и готово, скоро остынет! Простите великодушно за такой скудный стол, но чем богаты – тем и рады, – светским тоном щебетала леди Беатриче.
Двери в огромную залу, богато украшенную всё тем же белым мрамором, жемчугом, фарфором и бриллиантами, стояли распахнутыми настежь, и паркет блестел в сиянии огромных люстр, преломляясь и отражаясь в бесчисленных гранях их хрустальных подвесок. Ванни не распахнул рот лишь потому, что это было бы крайне невоспитанно, и он вовремя спохватился. Он видел своё смутное отражение в полу и казался себе ещё меньше, чем был на самом деле. Стало вдруг совершенно непонятно, что он тут делает, что его дёрнуло согласиться на авантюру леди Ишки – ясно как божий день, что он неуместен здесь. Даже хуже – лишний, как пятое колесо или лошадь в бальном холле. Ванни верил – она знает, что делает, но в этот момент он крупно усомнился в здравомыслии своей патронессы. Удивительно, что госпожа Беатриче не выставила их обоих за наглость.
На столе красовалось пышущее жаром и подрумяненное до аппетитной корочки жаркое из неизвестной Ванни птицы, а на большом серебряном блюде возлежала внушительная рыбина. У него дыхание перехватило, а леди Беатриче тут же самолично, не дожидаясь слуг, хотя это и было нарушением этикета, отрезала и водрузила ему на тарелку огромный ломоть. Ванни даже показалось в первый момент, что он осилит такое разве что за неделю. Но, едва он положил в рот первый кусочек – как обнаружил, что оно будто само собой тает.
Они уже доедали, и половину опустевших блюд унесли из зала, когда хозяйка эффектным театральным жестом извлекла толстую колоду карт с расписными рубашками. Было видно, что она ими часто пользуется – уголки чуть потрёпаны, да и в целом невозможно спутать предмет из обихода с тем, который извлекают на свет божий по особым поводам, вроде праздников или важных встреч.
– Хочешь, я погадаю тебе, малыш? – прекрасно пародируя тон тех загадочных и странных женщин, что подходят к незнакомым людям на рынках и ярмарках, предложила Беатриче.
Впрочем, почему "как"? Откуда Ванни было знать о её прошлом. И, конечно, даже если это так – он её не осудит.
– Я бы не хотел, чтобы вы хлопотали ради меня, – смущённо сказал Ванни.
Леди Беатриче рассмеялась, словно он удачно пошутил. Даже всегда спокойная Ишка улыбнулась.
– Ну, что ты! Мне только в радость, – хозяйка дома и впрямь выглядела воодушевлённой.
– Именно. Её хлебом не корми – дай кому-то состряпать предсказание-другое, – подтвердила Ишка.
Карты ложились плавно, одна за другой, словно действо было намеренно растянуто во времени, чтобы подстегнуть любопытство и немного потомить. Леди Беатриче перевернула их, также в порядке строгой очереди, посмотрела на выложенный на столе, будто веер, пёстрый узор картинок и нахмурилась, чуть покусывая нижнюю губу. Сам Ванни узнал только две из них – солнце, стоящее в зените над деревней, и подвешенного за обе ноги вниз головой человека. Правда, он вовсе не разбирался, в каком порядке их нужно толковать и с какой стороны.
– В чём дело? – встревожилась Ишка.
– Видишь ли… – Беатриче перевела на неё не сулящий ничего доброго взгляд. – Все карты противоречат друг другу, фактически сводя любое значение на ноль. Я прежде никогда сама ни у кого такого не видела, но что это значит – мне известно. Моя наставница говорила, что этот уникальный случай значит – у человека и вовсе нет судьбы. Никакого будущего. Не за что зацепиться.
– Это предсказание смерти? – напряжённо спросила Ишка.
– О, нет. Здесь нет даже его. Это мальчик как пустая книга. Обложка есть, а страницы белые, – Беатриче потёрла переносицу.
– И что же это тогда значит? – прошептал Ванни. У него с горле пересохло, и, хотя он не собирался понижать голос, так отчего-то получилось.
– Если бы я знала, мои дорогие…
Глава 9
– Ну, и зачем ты, Старатос, привёл его сюда?
Наставница Ганиш неодобрительно скрестила руки на груди. Судя по степени неодобрения на её лице, она бы предпочла, чтобы и сам Старатос тоже не показывался ей на глаза, потому что хорошего она от него давно и непоправимо не ждала. Старатос резонно опасался, что даже оправдательное постановление Его Величества не спасёт его жизнь, как только он столкнётся лицом к лицу со своей бывшей учительницей. Вспоминая, что за вздор он ей нёс в период своей одержимости реформацией мира, Старатос, конечно, не краснел, не такой он был личностью, но встретиться с ней взглядом заставить себя не мог. Сквозь землю провалиться хотелось, и хорошо бы в прямом смысле.
Огромное круглое помещение со звездчатым потолком парадоксально ярко освещалось мерцающими на стенах золотыми и серебряными символами. Мозаичный пол загадочно блестел и переливался, зачарованный навечно.
– Ради того, чтобы поделиться информацией. Я решил, что повторять одно и то же несколько раз не имеет смысла. Вы оба должны услышать о результатах нашей поездки.
Чем дольше Старатос рассказывал, тем мрачнее становилась наставница Ганиш, да и Ричард задумывался, и уж явно не о романтике или хорошей погоде.
– Почему вы не настояли, чтобы эта девушка поехала с вами? – строго, будто школьников отчитывала, спросила женщина.
– Мы сочли, что не имеем на это права, – осторожно пояснил Старатос.
– То есть, вы и впрямь поверили, что она там оказалась именно в это время просто так? И она отвлекла тебя от поисков алхимической гексаграммы вокруг деревни, я правильно поняла? – менторским тоном продолжала наставница Ганиш.
Вот так за несколько секунд можно ощутить себя школяром, который безнадёжно проштрафился и понятия не имеет, как выполнять работу над ошибками. Теперь Старатос и сам изумлялся, чем думал и как не обратил внимание на очевидные вещи.
– Это всё уже не имеет значения, раз мы нашли виновника… – начал было Старатос, но она оборвала его:
– Виновника? Этого мальчика? Не смеши меня, пожалуйста. Вспомни, как долго ты сам разбирался с гексаграммами такой величины, сложности и могущества! А ведь ты – самый талантливый из моих студентов! Полуграмотный ребёнок из деревни каким-то неведомым чудом справился сам?
– Но…
Старатос робел в точности так же, как в годы обучения у неё, когда она заставляла его чертить одни и те же символы снова и снова, до тех пор, пока он не смог бы проснуться среди ночи и по памяти, спросонок, начертить любой, ничего не перепутав.
– Никаких но! Вы должны были притащить её в Эсканолл любой ценой! – рявкнула Ганиш.
– А что, если она и впрямь всего лишь странница? В жизни и не такие совпадения бывают, – вставил слово сердобольный Ричард.
– У ребёнка есть способности, и немалые, – кивнул Старатос.
– Как будто не ты изобрёл знак передачи силы, через который подпитывал своих гомункулов и управлял ими, – фыркнула Ганиш. – Безответственно и нагло, но вполне действенно.
– У нас не было доказательств, – гнул своё Старатос.
– Вот и проверили бы. Я же не убить её предлагаю. Вы не развлекаться туда отправились, и не только как личности, но и как представители короля, исполнительная власть. Я потрясена вашей вопиющей безответственностью!
Она всегда была такая – формальная до сухости и требовательная. Впрочем, тут же, видимо, поняла, что бушевать поздновато, сразу успокоилась.
– Где мальчик? Приведите его ко мне. Будем работать с тем, что имеем, – тяжело вздохнула Ганиш.
– И не подумаем, пока вы не скажете, что собираетесь с ним делать, – отчеканил Ричард.
Ганиш воззрилась на него так, словно впервые увидела, и зрелище ей совершенно не понравилось.
– Вы за кого меня принимаете? Мы всего лишь проверим его суть. Это безвредно для людей.
***
Ванни сидел в глубоком кресле, подняв ноги и обхватив колени. Он вновь не понимал, способен ли кто-то вроде него найти своё место в мире, предназначенное только ему, такое, где он наконец-то будет чувствовать себя уютно и в безопасности, а не бременем на чужой шее. Влиться в общество как часть, а не смотреть на всё со стороны, как отрезанный ломоть, который уже не прирастёт, как его ни подставляй на прежнее место. Ванни видел этих людей – словно позабыв о трагедии, со дня которой прошли всего-то месяцы, они смеялись, гуляли, работали и любили. Это была их столица, даже с закрытыми глазами они узнали бы любой её закуток. Они светились, как светятся привязанностью к месту проживания и к тому, чем занимаются. В деревне Ванни не доводилось видеть подобного выражения ни у кого.
