В Гавани  проходила международная выставка  военных кораблей (или что-то в этом роде). По дороге заглянули на юридический факультет , чтобы передать на кафедру одну двухсотстраничную книженцию в жёлтой обложке. Несмотря на воскресный день, дверь была не заперта.

По причине вступительных экзаменов позади неё за турникетом в свои законные выходные восседали две сварливые тётки. Нет, не узнала Родина-мать одного из пропащих своих сыновей. Сославшись на завальцованную в мутный плексиглас выписку из инструкции, эти особы, точно опасаясь заразы,  решительно отказались брать книжку в руки  и, тем более, передавать её кому бы то ни было.

Пришлось звонить домой Гребенщикову. Тот вылез из ванной и с пол пинка разрулил тупиковую ситуацию. Стоявшие насмерть гарпии моментально подобрели, и самая непримиримая из них со всеми признаками живейшего любопытства, опередив свою товарку, первой вцепилась скрюченными пальцами в образчик московского полиграфического искусства, ещё сохранявший меж своих страниц запах свежей типографской краски. Могу себе представить, какое её ждало разочарование.

На Васильевском острове  убирали рельсы. На Среднем проспекте разобрали и закатали в асфальт самую большую в Европе трамвайную развязку, пути остались только на Сьезжинской линии, чтобы от Адмиралтейства через Дворцовый мост дребезжащий рельсовый транспорт на электрической тяге мог перебраться на Петроградскую сторону. На чей-нибудь век этого должно хватить. На наш уже нет, поэтому билеты на трамвай я брал из расчёта «Панкратов  минус один».

3. На улице Чугуночной

На обратном пути паровозный коробейник, присев на корточки возле своей корзины у дверей открытого купе, торговал нам пиво по двести рублей за бутылку и даже показывал какую-то замусоленную бумажку с расплывшейся фиолетовой печатью, где против наименования вышеозначенного товара действительно красовалась сумма в 200 полновесных рублей СССР, эмитируемых Банком России.

Жаба душила платить такие деньги Октябрьской железной дороге  за произведённый «Балтикой» освежающий ячменный напиток с гордым названием Карлсберг, но и пива хотелось, поэтому наши дороги с коробейником разошлись. Он пошёл дальше, а мы направились в вагон-ресторан.

Как ни странно, такой же Карслсберг там продавали по 90 рублей за штуку. Крылов ни разу в жизни не пробовал Хоффброй. Однажды в немецкой пивной я уговорил его отведать оный шедевр, но потерпел фиаско. Хоффброй был забракован за лёгкий, но отчётливо выраженный цветочный привкус, как если бы в состав его компонентов входила пыльца цветущих растений. Если Хоффброй отвергли в пользу Крушовице, то про Карлсберг и говорить нечего. Однако именно Карслберга по 90 рублей за бутылку нам и не хватало до полного счастья.

Было чуть больше полуночи, но светлынь стояла несусветная. Метрдотель, отстранив от исполнения служебных обязанностей не справившегося с простым как мычание заказом заносчивого по молодости лет официанта, ровно 7 минут собственноручно варил нам у плиты белоснежное куриное яйцо, которое лично подал своим единственным клиентам в чистой кофейной чашке на блюдце с малюсенькой ложечкой из нержавейки.

За нашими спинами тускло угасало северное ночное небо. Его нежно-розовое сёмужное подбрюшье медленно, но верно покрывалось густыми чернильными пятнами бездонного пурпура.  Акварельно-прозрачные перелески стайками мелькали за окном, постепенно сливаясь сначала в одну долгую-долгую тень, а потом и в сплошную чёрную стену, с каждым часом всё ближе и ближе подступавшую к ступеням нашего салон-вагона.

Луны не было видно. Падавший из окна жёлтый четырёхугольник света уже отчётливо проявлялся на поверхности железнодорожной насыпи, суматошно высвечивая на бегу все её неровности.

Рассекая лбом своего локомотива завесу из пока ещё текучего, не застревающего даже в прокуренных бронхах сумрака, поезд на всех парах мчался вниз вдоль тридцатого меридиана, чтобы максимум через час без остатка раствориться, исчезнуть вместе со своими пассажирами в непроглядной тьме, пришедшей на эти земли со стороны далёкого Средиземного моря.

У выхода нас догнал официант и попросил вернуть счёт.

– Я другой выпишу, потому что в меню яиц нет, и мы не можем брать с вас за это деньги, - пояснил он, сдерживаясь из последних сил, чтобы не нагрубить.

Воспитательный процесс продолжался - профессионализм метрдотеля заслуживал самой высокой оценки.

4. Дас Капитал

Собственно говоря, именно эти подробности мы с Рудневым  и обсуждали в следующую пятницу, сидя тёплым московским вечером на прогревшейся за день железной оградке напротив широко известной в разночинных кругах пивточки, торговавшей в розлив свежей продукцией Бадаевского завода.  Чтобы не делать лишней рекламы, скажу лишь, что указанное заведение расположено недалеко от проспекта Академика Сахарова и до Трёх вокзалов от него рукой подать.

К тому времени трубку мобильного телефона Крылов уже не брал, поэтому, воспользовавшись городским номером, я позвонил ему на Спиридоновку, где он приводил в порядок дела перед тем, как залечь в Бакулевку. Голос нормальный, слегка усталый.

- Вова, привет.

- Здорово, Вовка.

- Почту мою получил?

- Не помню.

- Тогда слушай, я быстро. В субботу был в Питере, зашёл в лавру , протолкался к алтарю  и, примерно в 12-00, поставил свечку за твоё здоровье. Она загоралась плохо, долго чадила, я, грешным делом даже подумал, что сейчас потухнет. Но нет, из-под фитиля выпал и скатился вниз маленький комочек воска. Пламя сразу  выровнялось, и свеча стала гореть ровно и хорошо. Зацени.

- Ты знаешь, мои риски уменьшились. Если раньше говорили об операции, то теперь - об обследовании. Может быть, какое-то время у меня ещё есть…

В Дас Капитале  – во всю стену экран, на который без звука проецируют футбольный матч внутреннего английского чемпионата. Качество пива - среднее. На сцене пусто, но рядом с ней на скамеечках два деда с аккордеонами.

– Почём стоит заказать мелодию?

- Сто рублей.

- А две?

- Двести.

- Тогда сначала Розамунду, а потом Катюшу.

Сдачи у дедов не нашлось, поэтому договорились, что они подойдут к столику, после того, как мы рассчитаемся с официанткой. И правда, один из них появился, едва та принесла сдачу. Я отсчитал двести рублей, потом выложил ещё двадцать.

- Что-нибудь не так? – сразу среагировал дед.

- Розамунду сыграли лучше.

- Понимаете, -  дед даже огорчился, - Катюшу надо петь. Без слов она не звучит. Коля! Нет, Серёжа! – поправился он после того, как через плечо бросил короткий взгляд на своего напарника. Тот, встревоженный, подошёл. – Катюшу, ре-мажор!

Серёжа кивнул, и деды синхронно рванули мехи. Старший запел и Катюша действительно зазвучала. Мы с Рудневым встали из-за стола, и припев орали уже вчетвером. Дас Капитал безмолвствовал. Я пожал дедам руки, а Руднев подозвал официантку.

- Света, скажите, пожалуйста, вы 9 мая работаете? – спросил он в полной тишине.

- Работаем.

- А 22 июня?

- Как обычно, - девушка старалась быть любезной .

- Тогда ждите, - сказал Руднев, и мы направились к выходу. Дас Капитал с облегчением зазвенел стаканами и застучал столовыми приборами по тарелкам – пятница, всё-таки.