Райден

Заметив тусклый свет за необычной входной дверью: деревянной с витражным стеклом и фигурной кованой решеткой, я остановился напротив нее. Не смог разглядеть вывеску от заливавшей глаза воды, но решился попытать счастья. Не было больше сил оставаться под проливным дождем. Дернул за ручку, и дверь открылась с легким скрипом. Зазвенела мелодичными переливами музыка ветра, висящая прямо над уличной дверью.

Я вошел в уютное теплое помещение, и понял, что это лавка кукольника. При моем появлении, словно повинуясь мелодии хрустальной музыки ветра, часть кукол на витринах ожила. Заговорили “мама” пухлые пупсы, закрутилась в изящном па длинноногая балерина, поднял гантели силач в полосатом трико, запели и замахали крыльями железные пташки, распустил нарядный хвост позолоченный павлин. Два деревянных солдатика в красно-желтой форме привратников королевского дворца подняли руки, отдавая честь. У каждого из них в груди зиял циферблат часов.

– Добрый вечер, молодой человек, – раздался тихий голос с хрипотцой. Завороженный необычным представлением, я не заметил, как подошел худощавый старичок маленького роста. – Я мастер Гессир. Чем могу быть полезен?

У хозяина лавки были запоминающиеся длинные усы – закрученные вверх, как у циркового конферансье, и маленькая квадратная бородка. Волос на голове осталась немного: забавный темный чубчик торчал у лба и на висках топорщилась седая поросль.

– Добрый вечер, мастер, – я почтительно кивнул, прикоснувшись к потрепанной, испачканной в саже и помятой с левого бока шляпе. – Погода просто кошмарная. Словно не начало лета, а глубокая осень на дворе.

Я запнулся, понимая, что не стоит говорить ерунду. Но мне было ужасно неудобно просить монетку, кусочек хлеба, или чего там выклянчивают уличные побирушки? Я даже не запомнил, что и как они просили. В голову никогда не приходило им подавать. Это же ниже моего достоинства. Напрягая мозги в гудящей голове, я вспомнил, как лакей отгонял стайки нищих от мобиля, грозя резиновой дубинкой. Что они там причитали жалобными голосами? Кажется, подайте ради бога, пожалейте больных и голодных? Это что же получается? Мне теперь придется повторять их слова вслух, прилюдно? Какой позор!

– Вы ведь не за покупками сюда пришли во втором часу ночи, верно говорю? – подстрекательно усмехнулся старик. – И вряд ли затем, чтобы поболтать о пасмурной погоде с кукольных дел мастером.

– Да, вы правы, – я стыдливо опустил взгляд, рассматривая почерневшие мыски мокрых замшевых ботинок. – Я приехал из столицы на поезде. Успел попасть в волну эвакуации жителей. Там сейчас происходит страшное. Враг все ближе. Авиационные бомбардировки, обстрелы. Город превращается в руины, люди гибнут. Извините, нечем заплатить вам за ночлег.

– Не беспокойся, на холод и под проливной дождь не выгоню, – перейдя на “ты”, старый кукольник приветливо махнул рукой и засеменил куда-то за центральную витрину. – Иди сюда. Спускайся в мою темную и тесную нору.

Мастер нажал кнопку на стене, и в полу открылся люк, распрямилась узкая, но достаточно удобная для спуска металлическая лестница. Вслед за ним я прошел на цокольный этаж, освещенный маленькими и тусклыми газовыми лампочками.

– Ступай направо, – указал кукольник. – Там у меня пристроен самодельный душ над ванной. А я пока разогрею оставшийся с ужина суп… Ставлю кастрюлю на плиту и иду искать для тебя чистую одежку.

Это была настоящая пытка, а не попытка смыть с себя пот и грязь. Газовый водонагреватель почти не работал, выдавая то ледяную струю, то кипяток. Напор воды прыгал, как цирковой наездник, выполняющий разные трюки верхом на скачущем по арене коне. В маленькой чугунной ванне с черными выбоинами и облупившейся по краям эмалью, которую литейщики сделали, наверное, лет сто назад, было противно стоять босыми ногами.

Наспех ополоснув голову, пока в ней плешь кипятком не прожглась, я выскочил из ванны на потрескавшийся кафель пола. Брезгливо морщась, все-таки решился снять с железного крючка выцветшее полотенце, вытерся им и, обернув его вокруг бедер, вышел из-за шторки посмотреть, что мне принес хозяин кукольной лавки и этой каморки.

Одежда действительно была чистой, вот только с учетом разницы в росте белая широкая рубашка едва прикрывала живот, а серые домашние штаны доходили чуть ниже колен. Из тряпичных тапочек-шлепанцев у меня свисали пятки, скребя по полу при каждом шаге. Но снова обувать мокрые ботинки я не собирался. Тем более, в каморке оказалось достаточно тепло. В кухонном уголке был постелен коврик, и мои пятки почувствовали себя вполне комфортно, когда я сел напротив хозяина за крепко сбитый маленький стол. Фанерный стул подо мной очень подозрительно затрещал, и потому я решил не ерзать лишний раз.

Я был настолько голоден, что меня буквально опьянил запах народного супа из разряда “просто, дешево, относительно вкусно”. Стараясь как можно реже заглядывать в тарелку, я почти моментально управился со странным варевом, которое было приготовлено из залежалых прошлогодних овощей с темными прожилками – не иначе как предвестников гниения, и сдобрено кусочками жесткого, почти неразгрызаемого мяса неопознанной престарелой скотины. Даже попросил добавки и выскреб железной ложкой пригоревшие пенки со дна кастрюли. Налив мне горячего чая в большую фарфоровую кружку с потертым рисунком, мастер Гессир в очередной раз лукаво улыбнулся и сказал тихо, непринужденно:

– А знаешь, подозрительный мой гость… Мне ведь ничего не стоило подмешать тебе в суп снотворного зелья мгновенного действия. Есть у меня это хитрое снадобье в аптечке. Осталось после похорон жены. Бедняжка мучилась от болей в последние дни, без него не могла забыться сном хоть на часок-другой. Так вот, значит, к чему я разговор веду. Проще простого для меня было бы усыпить тебя и вызвать полицию. Для беженца ты слишком уж молодой и здоровый. Холеный, я бы так сказал. Косу как девица отрастил, смотреть стыдно. В руках, как видно, тяжелее писчей ручки да трубки фонографа ничего держать не привык. Ишь, какие пальцы, светлые да чистенькие.

– Не всем грязнулями быть и у станков стоять, мозоли набивать. Чего плохого в том, что я привык следить за собой?

– А вот подумалось мне, уж больно ты похож на дезертира, – кукольник легонько стукнул по краю опустевшей кастрюли. – Я таких не люблю, даже пуще того скажу, не выношу на дух всяких жалких трусов. Будь на то моя воля, сам пошел бы защищать родную землю. Пусть давно разменял восьмой десяток, а поверь, винтовку еще способен удержать в руках. И зрение у меня натренированное многолетней работой с мелкими деталями будет получше, чем у иного юнца. Я уж на полном серьезе хотел пойти добровольцем, а меня военные обратно завернули. Сказали: “Сиди дома, дедуля, кислые щи хлебай. С шестидесяти лет не берем, а тебе почти девяносто. Куда собрался? Какая тебе война?” Так и пришлось мне возвратиться к своим друзьям и подопечным.

Мастер Гессир кивнул на потолок, давая понять, что говорит о куклах и других игрушках, расставленных по витринам в торговом зале.

– Так я правильно подметил? – хитро прищурился он, снова посмотрев на меня. – А, молодой человек? Ты от войны позорно сбежал? Испугался?

– У меня все намного сложнее, – я решил признаться старику, не видел смысла дальше скрывать правду. – Если бы даже изъявил желание пойти на фронт, меня бы свои убили раньше, чем я мог встретиться с врагом на поле боя.

– Значит, в розыске, – старик раскрыл глаза пошире, присматриваясь ко мне. – А на отпетого злодея не похож.

– Я вовсе не злодей, просто попал в передрягу, которой нет логического объяснения.

– Для меня всего важней, что мои верные часовые тебя любезно приняли. Во многом я их послушался, не стал звонить в полицию. Когда в мою лавку приходит плохой человек, то часовые сразу подают сигнал. Звенят у них будильники. А тебе, ишь, сразу честь отдали, – я понял, что мастер говорит о деревянных солдатиках с циферблатами на груди. – Я даже в толк не возьму, чем ты им так приглянулся. Уж начал подумывать, что часовые дали мне важный знак. Указали на долгожданного преемника.