Без денег, без жилья они оказались в родных Черновцах. Потихонечку всё «устаканилось». Разрешилась и жилищная проблема – со временем они поселились в небольшой однокомнатной квартирке на втором этаже дома характерной южной постройки – с круглым двором посередине и внутренней балюстрадой вдоль второго этажа, с которой и был вход в квартиру. Спустя два года отец вдруг приехал к семье, на коленях просил прощения, целуя руки брошенной жены, каялся и клялся в любви, но она не простила его и отослала обратно. Больше отец никогда не приезжал и прощения не просил. Изредка он писал письма и присылал деньги, в которых семья очень нуждалась. На всю жизнь Соне врезалась в память картина: мама сидит перед кухонным столом и из потёртого кошелька вынимает мелочь – двух и трёх копеечные монетки. Слёзы капают из её глаз прямо на разложенные медяки:

– На батон хватит, а на килограмм пшена – нет, – шепчет она себе под нос, безнадёжно качая головой. – Придётся взять полкило.

Мать все деньги тратила на детей. Сама ходила в старых стоптанных туфлях и пальто, которое подарил ей муж ещё в год рождения Сони. И если бы не тётя Мирра, у которой мама часто одалживалась «до получки», семье пришлось бы совсем туго.

Вообще-то, Соня по паспорту была Роза – Розалия. Так захотел отец. Но Розой её никогда не называли, а звали по имени матери – Соня. Получилось это само – собой: «Вон Сонина девчонка пошла», – говорили соседи, или – «Сонину-то не видела?» В конце концов, все словесные дополнения исчезли, и осталась только имя – Соня. Соня не огорчилась. Возможно, она напрасно добровольно отказалась от имени, данном ей при рождении: ведь известно, что изменение имени или фамилии могут радикально изменить всю жизнь человека. Сильное звонкое имя «Роза» казалось ей напыщенным и неуместным, и больше подходило какой-то взрослой тёте, чем молоденькой хорошенькой девочке. К своим четырнадцати годам она превратилась в стройную волоокую красавицу с высокой грудью и смешливым жизнерадостным характером. Все мальчишки с их улицы почитали за счастье угостить её семечками, донести до дома портфель, или сбегать за билетами в кино. Особенно домогался её внимания Эдик – мальчик из соседнего дома. Они учились в одной школе, но он был на два года старше, и его мама спала и видела красавицу Соню – девушку из приличной еврейской семьи – своей невесткой. Мама Эдика ни секунды не сомневалась, что Соня чистокровная еврейка, тем более в городе, где большая часть жителей были евреи. Однако Соня была еврейкой только по матери, отец же был русским. Эти факты не скрывались, но и не афишировались. Возможно, Соня и стала бы со временем женой Эдика, если бы не случайная поездка Сони к отцу.

Папа давно приглашал детей на время каникул погостить у него на Урале. «Да, и матери будет немного легче», – убеждал он. Брат категорически отказывался от любых отношений с отцом. Он был старшим и отлично помнил трагедию ухода его из семьи. Помнил, как мама поседела за одну неделю. Помнил тот переполненный плацкартный вагон и маленькую сестрёнку на руках плачущей матери. Соня, более мягкая и менее непримиримая, смотрела на ситуацию иначе. Она решила, раз отец бросил их, то пускай немного позаботится хотя бы о ней.

На день четырнадцатилетия Сони мама решила сделать подарок и отправить её на летние каникулы к отцу. Соня обрадовалась – она почувствовала себя совсем взрослой, если поедет одна почти через всю страну. Вечером, сидя под цветущими каштанами и дурея от запаха белой сирени, Эдик почему-то ей сказал:

– Ты не вернёшься. Но помни, я тебя всегда буду ждать.

Соня совершенно не придала значения его словам. Ей льстило внимание такого красивого мальчика, да ещё старше неё. Ведь их дружба была предметом зависти всего класса и всей их улицы.

Лето 1966 года выдалось на Урале тёплым и солнечным. Военный Городок, приютившийся в глухой тайге, где служил отец после войны, разросся и похорошел. Везде торчали какие-то антенны, установки, вышки. Жёсткий пропускной контроль способствовал дисциплине и организованности. Жизнь здесь была спокойной и безопасной. За грибами и ягодами ватага девчонок ходила в сопровождении солдата, и то больше для того, чтобы не заблудились в лесу. Зато по Городку можно было передвигаться беспрепятственно куда угодно. В одну из таких бесцельных прогулок Соня, нос к носу, столкнулась с парнем. Опустив голову, парень медленно шёл по дороге. Подойдя ближе, она разглядела в его руках какой-то прибор. Парень внимательно следил за прыгающей стрелкой и не замечал ничего вокруг.

– А что вы делаете? – смело начала разговор Соня.

Парень нажал какую-то кнопку и поднял голову.

– Привет! А ты кто такая?

– Я – Соня. Мой папа – командир части Ерёмин.

– А-а-а! А я думал ты шпионка – лазутчица. И что же, Соня, ты здесь делаешь?

– Гуляю. Я недавно приехала, вот, осматриваюсь. А что это за прибор? – Соня ткнула пальцем в коробочку, висящую на груди парня.

– Секрет. Вообще-то я здесь работаю, а зовут меня Павел.

– Ой, действительно, – улыбнулась Соня, и ямочки прорезали её зардевшиеся щёки. – Я и не спросила, как вас зовут. А я – Соня.

– И откуда это чудо явилось?

– Из Черновиц. Ой, из Черновцов. Я и сама не знаю, как правильно. У нас в городе все по-разному говорят, – ответила Соня и засмеялась. Рядом с ней Павлу вдруг стало тепло и уютно.

– А чем мы занимаемся вечером?

– Я здесь ещё ничего не знаю и нигде не была. Нужно спросить у папы.

– Не нужно. Я сам всё знаю – не первый раз здесь. Сегодня суббота? Значит, будет кино, а потом танцы. Можно посидеть в Офицерском клубе в кафе.

– Туда не пускают.

– Детей одних не пускают, а со взрослыми можно, – с шутливой солидностью произнёс Павел. – Так, куда пойдём?

– Не знаю. Вам виднее.

– Хорошо, тогда в кафе.

– В кафе, – задумчиво повторила Соня, – боюсь, не разрешит папа.

– Ну, тогда в кино и на танцы. Это всё равно в Клубе.

В кино давали старый довоенный фильм «Сердца четырёх». Соня, затаив дыхание, не отрываясь смотрела незатейливую комедию про любовь, когда вдруг почувствовала, как рука Павла легла на её влажную от волнения ладонь. И… понеслась душа в рай.

К своим двадцати пяти Павел успел многое: с отличием закончил Высшее Бауманское училище, отслужил в армии и теперь работал в одном из закрытых НИИ Москвы. В этот Военный Городок он приезжал ещё студентом на преддипломную практику. Теперь он вёл свою тему и приезжал сюда по несколько раз в год в длительные командировки. Соня понравилась ему сразу. Несмотря на юный возраст, она выглядела старше и не казалась наивной провинциалкой. В первый же вечер Соня покорила его стихами – не своими, но каждый раз очень уместными цитатами известных и малоизвестных поэтов. Особенно понравилось Павлу, как Соня читала стихи на украинском. Павел и не предполагал, что украинский язык может быть таким красивым и певучим.

– Знаешь, я могу устроить целый вечер поэзии, – похвалилась Соня. – Стихи для меня, как музыка. Я её слышу, поэтому легко запоминаю.

– А я в школе с трудом учил Пушкина, – пожаловался Павел. – Для меня это было мукой. Больше тройки не получал. Вот математика, геометрия, физика – это другое дело. Я студентом даже подрабатывал репетитором. Оболтусов по физике и математике в институты готовил.

Командировка заканчивалась через две недели, и душа Павла разрывалась от предчувствия скорого расставания. Они встречались каждый день. Павел был обольстителен. Мягкие плавные движения, вкрадчивый голос, интригующий взгляд из-под полуопущенных ресниц и выразительная улыбка в изломе слишком красивых для мужчины губ, действовали безотказно. Но дальше поцелуев больше ничего потребовать он не решался, лишь взял с неё слово обязательно встретиться с ним снова. В последний вечер прощаясь, Соня провела рукой по его русым кудрям и помахала вслед удаляющейся спортивной фигуре. Она с тоской и, в то же время, с облегчением проводила Павла долгим влюблённым взглядом и решила во что бы то ни стало перебраться к отцу.